ID работы: 8767042

Забери меня домой

Слэш
Перевод
NC-17
Завершён
348
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
225 страниц, 18 частей
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
348 Нравится 140 Отзывы 55 В сборник Скачать

8

Настройки текста
Заседание Кабинета министров почти закончилось, члены кабинета собираются расходиться. — Можно вас на пару слов, товарищ Генеральный секретарь, — говорит Чарков приторно-сладким голосом, лениво поднимая руку, а затем переводит взгляд на Бориса. Борис выдерживает его взгляд и остается совершенно неподвижным, но сердце в груди колотится: неужели они с Ульяной были неосторожны? Их каким-то образом обнаружили? — Конечно, — подбадривает Чаркова Горбачев. — Мне интересно, как продвигается работа небольшой комиссии товарища Щербины: ведь он привлек двух известных членов Академии наук, и они наверняка из-за этого пренебрегли другой работой. — О, правда! — восклицает Горбачев, словно только что вспомнил о проекте Бориса (видимо, так и есть), и теперь тоже смотрит на него. — Могу вас заверить, что работа комиссии идет хорошо, вы получите отчет в ближайшее время. — В интересах государства и организации его работы я считаю, что эта комиссия не может работать бесконечно, нужны сроки, — настаивает Чарков. Вот трус! Не нашел ничего компрометирующего и выбрал другой способ помешать работе Бориса. Горбачев кивает. — Да, я согласен. Окончательный доклад я жду к пятнадцатому марта, после чего комиссия будет расформирована. Есть возражения, товарищ Щербина? — Нет. Владимир Пикалов, сидящий перед ним, явно собирается что-то сказать, но потом передумывает, и мужчины наконец расходятся. ГРУ и КГБ в не очень хороших отношениях, но Пикалов всегда был умным человеком, знающим, что сейчас возражения ни к чему хорошему не приведут. Борис встречается с ним через несколько часов в соседнем кафе, где генерал пьет кофе. Сев на соседний табурет, Борис делает знак бармену. — Борис. — Владимир. — Я хотел сказать раньше. — Нет, вы правильно сделали, что промолчали. Когда генсек решает, то он решает. — Смешно, товарищ, ваша комиссия занимается полезным делом, а Чарков будто спит и видит, чтобы она провалилась, — шепотом говорит Пикалов, поднося чашку к губам. — Это вне его контроля, поэтому он беспокоится. Однако я убежден, что Легасов и Хомюк сделают все вовремя. А если они не успеют, у Бориса уже готов запасной план: он расскажет им правду о том, что знает о неисправности реакторов РБМК, о том, что произойдет авария. И цена этому признанию — психушка, в которой он, как и Поль, будет заперт до конца своих дней. Все, что угодно, лишь бы избежать Чернобыля. В конце концов, по большому счету, это будет незначительная жертва. — Я все-таки думаю, что нашему товарищу стоит побеспокоиться о других проблемах, — говорит Пикалов, кладя на стойку несколько купюр, чтобы расплатиться за кофе. — Вы правы, ему стоит. Тон Бориса заставляет Пикалова повернуться. Он с минуту смотрит на Бориса, а потом с легкой улыбкой отпивает кофе: что-то подсказывает ему, что скоро КГБ будет, о чем беспокоиться. Чарков — сильный человек, его все боятся, но на этот раз он просчитался, пойдя против этого украинского быка. Через несколько дней «Правда» получила сочное анонимное письмо, содержащее информацию и фотографии, свидетельствующие о неприличном поведении некоторых сотрудников советского посольства в Лондоне, застигнутых врасплох во время сборища с девушками по вызову и наркотиками. Это новость имеет поразительный резонанс даже зарубежом, особенно когда замешанные в скандале люди покинули посольство и сбежали. Тут же созывается срочное заседание Центрального комитета. Борис не участвует, его сферы это не касается, да и роль в комитете у него малозначимая. Но он сталкивается с Горбачевым в коридоре ближе к вечеру: кажется, что у генсека или болит голова, или желудок. Или все разом. — На пару слов, Михаил Сергеевич. Насколько все плохо? — спрашивает Борис, старательно переживая за интересы государства. Какая-то часть его сознания отдает себе отчет о том, что тот Щербина переживал бы по-настоящему, он был бы верным и тупым слугой советского социализма до самой смерти, никогда не ставя под сомнение решения государства и их последствия. Но это было до Чернобыля, до того, как забрали Валеру. Сейчас все иначе, Борис лишь хочет, чтобы Чарков был как можно дальше от них. — Британские газеты смеются над нами, Борис Евдокимович. — Это позор, настоящий позор для нашей репутации, — сокрушенно вздыхает Борис, качая головой. — Если бы только сотрудники посольства были терпеливее… мы знаем, что пороки Запада — сильное искушение для любого человека. — Люди Чаркова не могут контролировать всех. Борис прячет руки в карманы брюк и смотрит в окно. — Я очень хорошо это понимаю, но, возможно, стоило лучше распределить их обязанности. — О чем вы? Борис пожимает плечами. — Я не начальник КГБ и никогда бы не стал критиковать работу товарища, но в данный момент за мной, профессором Легасовым и Ульяной Хомюк наблюдают пять человек, днем и ночью, когда эти двое ученых занимаются лишь расчетами и докладом. Не знаю, но мне это кажется чрезмерной предосторожностью по отношению к двум обычным ученым с безупречными досье. Но, как я уже сказал, решать не мне. На следующий день черная «Лада-Рива», припаркованная у дома Валерия, исчезла.

***

Борис резко просыпается, потому что в его дверь кто-то стучит, как сумасшедший. Раздраженно зыркнув на будильник, он видит, что сейчас четыре утра. Накинув халат на плечи, Борис плетется открывать: это Валерий. Они уже несколько дней не виделись, оба ученых заперлись в квартире Легасова и завершали свои исследования после получения новой информации. Валерий весь вспотел, задыхается, будто бежал марафон, волосы неопрятными прядями прилипли ко лбу. — Валерий… вы пешком шли? — недоверчиво спрашивает Борис. — Да. — До меня же несколько километров! — Я должен был вас увидеть, нужно поговорить! — Валерий влетает в гостиную и начинает нервно ходить кругами. Глаза у него дикие: Борис никогда не видел его таким встревоженным. — Боже мой, Борис… Он испуганно хватает Валерия за руки, боясь, что КГБ что-то с ним сделал. — Валера, что случилось? — Вы были правы, реактор РБМК может взорваться! И теперь я знаю, как именно! — Вы можете это доказать? — Да, да! Этот вид реактора, работающий на малой мощности, печально известен своей нестабильностью и подвержен колебаниям реактивности. Если по ошибке он заглохнет, то стержни управления поднимутся, чтобы восстановить мощность. Стержни сделаны из бора, но наконечники — из графита, и если нажать АЗ-5, опуская все стержни, реакция ускорится, возникнет пик мощности! Тогда ядро взорвется! Это будет катастрофа! Целые области и даже вся Европа будет заражены радиацией! Этого просто не должно случиться! Валерий почти кричит, и Борис сомневается, что соседям понравится этот шум, поэтому он пытается его успокоить, осторожно массируя плечи. — Я знаю, Валера. — Нет, Борис, вы даже не представляете, что может случиться! Боже мой, мы долгие годы прожили, сидя на вулкане, который питали недомолвками и ложью! Просто чудо, что еще ни один реактор не взорвался. — Я знаю, я понимаю, — повторяет Борис. Он здесь именно для того, чтобы этого не случилось, и он это сделает, даже если не может сказать. Однако Валерий все еще не успокаивается и изо всех сил цепляется за свою одежду. — Вы должны немедленно созвать совещание! — Поверьте, в это время ночи они не будут слишком благосклонны к вам. — Но они должны знать, Борис! Мы должны предупредить директоров заводов, привлечь физиков-ядерщиков из всех институтов, разработать новые протоколы безопасности! — И мы это сделаем, я обещаю, но сейчас глубоко вдохните и успокойтесь, пока соседи милицию не вызвали, — говорит Борис самым ободряющим голосом, на который только способен. Он забывается настолько, что вторгается в личное пространство Валерия и чувствует его дыхание на своем лице. Это работает: Легасов выходит из своего панического транса и оглядывается. — Простите, простите… Надеюсь, я никого здесь не потревожил? — он сглатывает и делает несколько глубоких вдохов. — Я живу один, забыли? — У вас могла быть… женщина, — как бы защищаясь, говорит Валерий. — Нет, здесь никого нет, кроме меня. — О. Хорошо. — Что? Потенциальную женщину нельзя беспокоить, а меня можно выдернуть из постели посреди ночи? — шутит Борис, но Валерий не слышит его, только слегка покачивается. Щербина хмурится. — Валерий, сколько вы уже не спите? — Не знаю, какой сегодня день недели? — Четверг. — Кажется, со вчерашнего дня. — Кажется? — Внезапно я понял, что нахожусь на правильном пути, не смог остановиться, поэтому продолжал работать, пока не добрался до истины. — Вы хоть что-нибудь съели за это время? — Насколько я помню, нет. И в этот момент Валерий расплачивается за последствия своего безрассудства, его тело достигает предела, и когда Валерий, качаясь, почти падает на пол, Борис поддерживает его. — Черт возьми, вам нужно думать о себе. — Борис, реакторы… — Я сказал, что мы с этим разберемся, но сейчас вам нужно отдохнуть. — Нет, нет, мне не нужно… — бормочет Валерий, но его голова почти падает Борису на грудь. — Честно говоря, я не очень хорошо себя чувствую… — Конечно, вы не спали и не ели больше суток, а сюда бегом прибежали, просто чудо, что вы не свалились посреди улицы! — ворчит Борис, таща его в спальню. Пока он снимает с Валерия очки, куртку и ботинки, тот успевает крепко заснуть. Это часто случалось и в их прежней жизни, в Чернобыле: Валерий работал без устали, по двенадцать часов в день, пока не падал без сознания, Борис отвозил его в гостиницу, нес на руках, раздевал и накрывал одеялами. Иногда он оставался подольше, если Валерию снились кошмары, и в итоге засыпал рядом с ним. Первые несколько раз это случалось после того, как Валерий был сильно расстроен. — Тебе не нужно обо мне так беспокоиться, — сказал ему однажды Валерий, лежащий в постели. — Тебе и так есть, о чем переживать, не хочу быть для тебя обузой. — Валера… — пробормотал Борис, убирая прядь волос с его лба и целуя. — Ты единственный, кто мне в не тягость. И я не могу о тебе не беспокоиться, даже если ты просишь об обратном. — Тогда я немного сбавлю темп, — пообещал Валерий. — Ради нас обоих. Но он так никогда этого и не сделал. Отдавал всего себя до конца. — Ты не меняешься, Валера, — бормочет Борис, глядя на него из дверного проема, после чего закрывает дверь. Он садится в кресло и осторожно улыбается: теперь они на правильном пути, им нужно лишь написать окончательный отчет, и все будут в безопасности. Борис дремлет до самого рассвета и просыпается поздно утром из-за криков соседского ребенка. Он молча встает и открывает дверь спальни: Валерий все еще спит; перевернулся на живот, распластавшись, как морская звезда, приоткрыл рот и смешно пускает слюни на подушку. Валерий занимает все свободное пространство, как и жизни Бориса с самого их знакомства. Борис опускается на колени возле постели; ему очень хочется прикоснуться к его волосам, поцеловать его. Валерий спит так крепко, что ничего не заметит… но это было бы нечестно. В итоге Борис трясет Валерия за плечо, но он лишь хмурится и еще больше зарывается лицом в подушку. — Валерка, — смеется Борис, встряхивая его сильнее. — Уже утро. — Мгрх… — Валерий открывает глаза, медленно моргает, осознавая, что находится в чужой спальне, приподнимается на локтях и глядит на Бориса, все еще будучи сбитым с толку. — М? Искушение поцеловать его почти невыносимо. — Доброе утро, — говорит Борис с усмешкой. Именно тогда Валерий будто вспоминает события последних часов и буквально слетает с кровати, спотыкаясь о перекрутившиеся вокруг ног простыни. — Простите! Господи, простите меня за беспокойство! За то, что я притащился сюда среди ночи! — Ничего, я привык рано вставать. Ванная здесь. Что вы пьете на завтрак, чай или кофе? — Чай, спасибо, — бормочет Валерий, тут же исчезая в ванной. Захлопнув дверь, он падает на кафельный пол и закрывает лицо руками. Борис раздел его, уложил спать в свою постель! Из-за запаха Бориса в штанах Валерия начинает предательски твердеть. — О нет, даже не думай, не сейчас! Черт! Я не смогу больше на него смотреть! — шипит он, но толку нет. Тоскливо взглянув на кран с холодной водой, Валерий понимает, что другого решения укротить разбушевавшееся либидо нет. Успокоившись, Валерий присоединяется к Борису в гостиной и молча смотрит на еду на столе: черный хлеб, яйца, масло, фруктовые консервы, сметана, колбаса и чайник крепкого черного чая. — Это не завтрак, а обед. — Садитесь! Вы не выйдете из этой квартиры, пока не поедите, — грозно говорит Борис, сердито взмахивая чайной ложкой. — Спасибо вам. Потягивая цикорий, Борис наблюдает, как Валерий ест: у него здоровый цвет лица. Он останется здоровым, не потеряет волосы за два года, не будет подавлен и болен до такой степени, чтобы решиться на… — Я испачкался? — спрашивает Валерий, заметив пристальный взгляд Бориса и судорожно вытирая салфеткой рубашку. — Нет, все нормально. — Борис отводит взгляд и намазывает маслом кусок хлеба. Валерий не умрет, и это все, что имеет значение. Окончательный отчет комиссии будет готов в срок, но в тот день, когда Валерий говорит об этом Борису, он не выглядит счастливым. — Что такое? — спрашивает Борис. Валерий обладает жутко раздражающей способностью находить негатив в любой ситуации. Валерий пожимает плечами. — По правде говоря, лучший способ повысить безопасность — это перестать строить дешевые атомные электростанции и реакторы и начать делать такие, как на Западе. Да, и еще — перестать скрывать аварии. Я хотел написать об этом в отчете, это было бы самое разумное, я думаю, что в Кремле должны услышать об этом и наконец прозреть. Борис прикрывает глаза рукой. — Валерий… — Это правда, но я не настолько наивен, чтобы кричать об этом со всех окрестных крыш, — вздыхает он с горькой улыбкой. — Вы уверены? — Я знаю, что мы можем как-то улучшить наши реакторы. Даже могу сказать, что существует граница между истиной и утопией. Так что мы будем говорить правду о реакторах в СССР, потому что он представляют собой реальную проблему, и забудем об утопии западных реакторов… почему вы так на меня смотрите? — Вы действительно тот самый ученый-идеалист, которого я знаю? Валерий опускает глаза и улыбается. — Боюсь, что, находясь рядом с вами, я немного заразился вашим прагматизмом.

***

Прежде чем предоставить окончательный доклад Горбачеву, Борис идет к Валерию, чтобы его прочесть и указывает двум академикам на все, что ему непонятно: на очень многое. — Вы должны упростить язык. Ульяна недовольна, но Валерий соглашается. — Товарищ Хомюк, если Комитет не поймет, что мы написали, если мы не сможем ясно и просто объяснить дефект реакторов РБМК, они нас не послушают и наверняка ничего не предпримут. — Тогда придется переписывать половину отчета! — Если понадобится — перепишем, — настаивает Валерий. — Как вам угодно, но вы сами будете этим заниматься. А я пока напишу, каковы будут последствия радиации для населения и окружающей среды. — Да, это хорошая идея. — Увидимся завтра. — Что заставило вас передумать? — спрашивает Борис, когда они остаются одни. — О чем вы? — Я про язык. — Работа в вами. — Работа с тупицей, вы хотите сказать? Борис всегда мучился от комплекса неполноценности перед Валерием и его интеллектом, да не только перед ним— перед любым человеком, которые знал больше него. Чрезмерно умные люди всегда заставляли его чувствовать себя неполноценным. Валерий роняет ручку на пол, и Туман тут же хватает ее. На секунду Борису кажется, что он хочет взять кота на руки, но Валерий лишь сжимает подлокотник дивана. — Вы не тупица, Борис. — По сравнению с вашей ученой степенью я тупица и есть. Валерий качает головой. — Скорее наоборот. Рядом с вами я часто чувствовал себя глупым, да и высокомерным тоже. Работая в Институте, проводя больше времени в лабораториях за экспериментами, я упустил истинную цель науки — служить людям. Если наука зацикливается сама на себе, не ведая ничего о внешнем мире, она становится бесполезной. Огонек забирается на диван, размахивая перед лицом Валерия толстым рыжим хвостом. — Ну, кто тут у нас проголодался? У нас есть вареная рыбка. Валерий берет кошку на руки и открывает холодильник. — Эта кошка как королева, — ворчит Борис. Валерий гладит кошку по голове, та зажмуривается и мурлычет. — Вы правы, но она у меня уже десять лет. Моя любимица. — Все ваши кошки бродячие? Даже Туман? — Да, все, что были у меня в жизни. Когда я нашел Огонька, ее мать и братья замерзли насмерть, она была очень слаба. Она сильно привязалась ко мне и ревнует, но я думаю, что она просто боится снова остаться одна, — говорит Валерий, опуская кошку на пол и ставя перед ней тарелку с едой. — Она права, — говорит Борис, поднимаясь, — оставаться одному ужасно. Воспоминания о прошлой жизни, об одиночестве, которое мучило его после суда и смерти Валерия, внезапно обрушиваются на него — голос Бориса становится слабым и приглушенным. — Борис? — Валерий с тревогой смотрит на него. — Все в порядке? — Да, конечно. Всего хорошего, Валерий. — Да… спасибо. Вам тоже! — дверь захлопывается, последней фразы Борис уже не слышит. Валерий низко опускает голову и вздыхает. Туман садится на стол и сурово смотрит на него ярко-оранжевыми глазами. — Я вляпался, я знаю, не бей дохлую лошадь, — бормочет он, закуривая. Хорошо, что КГБ больше его не прослушивает: разговоры с кошками ни на кого не произведут хорошего впечатления.

***

Тем временем Борис добирается до машины, но прежде чем завести мотор, он закрывает глаза и мысленно ругает себя: нужно больше самоконтроля. Они уже близки к цели, нужно оставаться сосредоточенным на ней, нельзя позволять эмоциям брать верх. Но иногда это слишком даже для такого сильного человека, как Борис. Он счастлив, что снова встретил Валерия, пусть и в другой реальности, он на седьмом небе от счастья, потому что здесь они тоже друзья, но уголок его разума, нет, сердца, навсегда будет принадлежать Валерию из той временной шкалы, человеку, которого он любил так сильно, что даже не верил, что в его возрасте это возможно. Это не пройдет, но Борис чувствует, что так правильно. Он никогда не забудет того Валерия, но он готов смотреть вперед.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.