Забери меня домой

— Борис… Борис… Борис! Борису требуется несколько секунд, чтобы понять, что Валерий трясет его за плечи. Он никогда еще не чувствовал такого страха; он открывает и закрывает рот, но не издает ни звука. — Борис, вы меня пугаете. Вам нехорошо? — Чернобыль, — хрипит он. — Они проводят испытания на безопасность. — Что? Но мы же сказали отменить их! — Знаю! — Борис тут же берет себя в руки: он знал, что документы о строительстве четвертого реактора были неполными, но был уверен, что Брюханов и Фомин будут придерживаться новых протоколов. Напротив, они явно готовы на все, чтобы скрыть свою некомпетентность… — Позвоните им и скажите, чтобы прекратили! — Это бесполезно. Они будут все отрицать и лгать, чтобы спасти себя. Я знаю их, и знаю, чем все это кончится. Борис закрывает глаза, пытаясь подавить панику. Руки Валерия все еще на его плечах, возвращают его в реальность. Другого выхода нет: он должен поехать туда лично и остановить их. И стрелять, если не будут слушать. — Я должен ехать в Чернобыль. Уже почти шесть вечера, и Борис надеется, что успеет. Он берет трубку и звонит генералу Пикалову. — Владимир, окажи мне огромную услугу. Мне немедленно нужен вертолет. Я должен попасть на Чернобыльскую АЭС. Он вылетает из кабинета, чувствуя, как сердце колотится в горле, и даже не замечает Валерия, который бежит за ним, пока они не оказываются на взлетной полосе. — Куда вы собрались?! — кричит Борис сквозь шум. — Я еду с вами! — Нет! — Почему? — Потому что это опасно! — Тем более, я лечу с вами! Борис кладет руку ему на грудь, собираясь оттолкнуть, но Валерий неожиданно сопротивляется и не двигается ни на сантиметр. — Идите домой, черт побери! — Нет! Если они и правда проводят тест или у них есть другие проблемы, что вы будете там делать? Вы никогда не были на атомной электростанции! — Валерий знает, что прав, и это придает ему сил. Борис раздраженно рычит. Он ненавидит, когда Валерий использует логику, чтобы убедить его. — Пока не знаю, но… — Вот почему я лечу с вами! — Валерий… — Пристрелите меня, и тогда я не сяду в вертолет! — кричит он в ответ. — Товарищи! — Пикалов до этого момента держался на расстоянии, не желая прерывать напряженный спор. — Если мы хотим лететь, то уже пора. Валерий шагает к вертолету, и Борису ничего не остается, как опустить голову и последовать за ним, свирепо рыча ругательства. — Я это так просто не оставлю, — грозит он, пристегивая ремень. — Когда мы вернемся в Москву, вы заявите на меня за нарушение субординации или что-то в этом роде, — отвечает Валерий, садясь перед ним. — Но на этот раз я не позволю вам сделать это одному. Борис закрывает глаза и сжимает кулаки. Пикалов идет переговорить с летчиком, а Валерий, воспользовавшись тем, что они одни, кладет руку Борису на колено. — Почему вы не хотите, чтобы я шел с вами? — Если с вами что-то случится, я никогда себе этого не прощу. — Борис открывает глаза, зная, что не сможет скрыть своего отчаяния. Ты не знаешь этого, Валерий, но это уже случалось, я уже видел тебя больным из-за радиации, приговоренным к смерти, и я не вынесу, если это повторится. — Борис… — Валерий пытается успокоить его, похлопывая по тыльной стороне ладони. — Не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы узнаем, что они делают, если будет опасная ситуация, мы их остановим. Возвращается Пикалов, и Валерий быстро убирает руку с колена Бориса. — Товарищ Щербина, есть проблема. Борис вот-вот заорет и разобьет что-нибудь. — Мы не можем добраться до Чернобыльской АЭС на вертолете, потому что к тому времени будет слишком темно. А этот вертолет не оборудован для ночных полетов. Мы можем долететь только в Мозырь. — Почему? — Потому что мы можем врезаться в высоковольтные кабеля и упасть. Борис снова ругается, изливая все свое разочарование в грубых словах, а Валерий обращается к генералу. — У нас есть альтернативы? — Нам придется добираться туда на машине. — Найдите самую быструю, — приказывает Борис. — Уже нашел. А пока вы не могли бы объяснить мне, что происходит? Завтра мне придется оправдываться перед начальством за эту поездку. «Если завтра вообще будет», — мрачно думает Борис. Видя, что Щербина все еще в шоке, Валерий снова поворачивается к генералу. — Борис… э… товарищ Щербина узнал, что сейчас в Чернобыле проводят тесты на безопасность. — Я думал, что испытания приостановлены. — Да, именно поэтому мы туда и едем. Пикалов озадачен. — Они что, с ума все посходили? Разве они не знают, чем рискуют, игнорируя московские директивы? — Потому что они лгали в прошлом, а теперь пытаются прикрыть эту ложь другой, — вздыхает Борис. — Брюханов заверил, что строительство четвертого реактора было завершено, но испытания на безопасность не было. Это он виноват! Он должен был предвидеть это, обдумывая все возможные сценарии, но Борис это упустил, и теперь катастрофа произойдет снова. Ложь убьет их и на этот раз. Пикалов возвращается к пилоту и приказывает лететь как можно быстрее. Валерий берет руки Бориса в свои. — Все будет хорошо! — повторяет Валерий, и Борис не понимает, как он может быть таким спокойным. — Вы не можете этого знать! — Да, знаю. Но мы вместе, мы сделаем это. Вы будете кричать на персонал станции, а я буду исправлять ошибки, которые они наделали. Он почти заставляет Бориса улыбнуться.

***

— Я за рулем! — орет Щербина, как только они выбираются из вертолета, и никто не смеет ему перечить. Он едет на максимальной скорости, которую только может развить машина; ему плевать, расплавится ли двигатель или шины, им нужно спешить, времени почти не остается. Валерий, сидящий рядом с ним, отчаянно вцепляется в приборную панель, он бледный, как полотно, испуган этой безрассудной ездой. — Борис… — слабым голосом скулит он, — помните, мы должны добраться туда живыми! — Скоро на станции будет другая смена, и сами испытания будут проводиться людьми, которые ничего об этом не знают. Борис надеется, что Валерий и Пикалов не станут расспрашивать его о том, откуда он знает столько подробностей. Он не знает, что ответить на эти расспросы. — Но… — Валерий упирается руками в колени и быстро шевелит губами, нахмурившись и делая в уме подсчеты. — Если они уже уменьшили мощность реактора, образовалось огромное количество ксенона, и если ночная смена не знает об этом, то в конечном итоге они заглушат реактор. О! — он тоже начинает понимать, что может произойти. Валерий вскидывает голову и смотрит на Бориса. — Давайте быстрее! Борис давит на педаль газа. У ворот станции они сталкиваются с еще одним препятствием, потому что охранник не хочет их пропускать. Женщина кладет руку на приклад своего автомата, несмотря на то, что заметила булавку на пиджаке Бориса. — Я позабочусь об этом, — шепчет Пикалов, прежде чем сделать шаг вперед. Перед генеральским мундиром женщина ведет себя более благоразумно. — Мы здесь потому, что нам сообщили, что директор станции пренебрегает протоколами, разработанными комиссией в лице товарищей Щербины и Легасова. — Меня ни о чем не информировали. Я не могу пропустить вас на станцию, это вопрос безопасности. — Товарищ, Брюханов ставит под угрозу безопасность каждого человека здесь. Я могу сделать один звонок и взять станцию под свой контроль, мое положение позволяет, но я хотел бы избежать лишней траты времени и необходимости докладывать, кто именно мне помешал. Женщина задумывается на мгновение, но затем отходит в сторону, пропуская их. — Но я иду с вами. — Хорошо. Да, вы можете быть полезны. — Где диспетчерская четвертого реактора? — спрашивает Валерий, с силой сжимая и разжимая пальцы. — Идите за мной. Борис распахивает дверь, и все люди в диспетчерской удивленно оборачиваются. — Кто вы такой, черт возьми? — спрашивает Дятлов, отталкивая Столярчука, с которым спорил. Он смотрит на неожиданных гостей с раздражением, будто это какие-то насекомые проникли на пульт управления. — Я Борис Щербина, заместитель Совета министров, руководитель министерства энергетики! Я приказываю вам остановить то, что вы сейчас делаете. Инженеры озадаченно переглядываются, но никто не прерывает своего занятия. — Что за чушь! — фыркает Дятлов. — Мы не можем сейчас остановиться, — говорит Проскуряков. — У нас идет проверка на безопасность. — Именно поэтому вы должны прекратить! — рычит Борис. — Мне не сказали, что Москва пришлет кого-то на проверку, да и вообще, здесь находиться нельзя, — продолжает Дятлов. — Охрана, выведите их с моего пульта, пусть поговорят с Брюхановым, если хотят. — Может, вы не поняли, кто я такой, товарищ? — Мне плевать: вы не можете приходить сюда и устанавливать свои порядки! Вон с моей станции! — парирует Дятлов. — Я никуда не пойду! — ревет Борис, подходя ближе и взглядом провоцируя новую порцию возражений, и на этот раз Дятлов разумно решает помалкивать. Это первое правильное решение с момента, как Борис появился в диспетчерской. Тем временем Валерий, долго беседовавший с Киршенбаумом, поворачивается к Борису. — Все так, как я и думал: реактор заглох, он работает на малой мощности уже несколько часов и весь отравлен ксеноном. — Если это и случилось, то виноваты эти два идиота! — Дятлов указывает на Акимова и Топтунова; те переглядываются, Топтунов бледнеет: ясно, что они ничего не знали, потому что только заступили на смену. Бориса, наблюдающего собственными глазами цепочку ошибок и неосмотрительности, приведших к взрыву реактора, это выбивает из колеи, но также и пугает: это как жить в кошмаре, от которого невозможно проснуться. — Этот тест на безопасность нарушает новые протоколы, которые вы получили, а также самые элементарные правила, продиктованные здравым смыслом! Вы уверены, что у вас есть вообще ученая степень? — Валерий выходит вперед, становясь рядом с Борисом. Дятлов сохраняет бесстрастное выражение лица, но секунду колеблется, прежде чем ответить. — Мы не получали никаких протоколов! Как я уже сказал, поговорите с директором или с товарищем Фоминым. Бориса шокирует легкость, с которой он лжет и отрицает факты даже перед самим собой. Ему вспоминаются слова, сказанные Валерием во время суда: «Мы лжем и будем лгать до тех пор, пока не перестанем отличать ложь от правды». — Это ложь! Вы получили новые протоколы в начале месяца! Как и все остальные атомные станции! И если вам не ясно, товарищ, это были не предложения, а приказы, — усмехается Валерий. — Я ничего не знаю ни о каких протоколах, — настаивает Дятлов. — Вы что, в туалете торчали, пока их читали другие? — рычит Борис. — Во всяком случае, я подчиняюсь только приказам моего непосредственного начальства, товарищам Брюханову и Фомину. Испытания продолжатся! — О, так не думаю, — парирует Валерий. — Вы уже совершили ряд непростительных ошибок, мы не позволим вам продолжать! Валерий и Дятлов продолжают громко обсуждать технические детали, в то время как Борис стоит у пульта, которым управляют Акимов и Топтунов. Он подзывает их к себе. Акимов подходит ближе и понижает голос до шепота: — Заместитель председателя Щербина, протоколы — это бюрократия, мы должны работать, если не будем выполнять приказы, то товарищ Дятлов может неимоверно усложнить нам жизнь. Выговор может послужить причиной нашего увольнения… — А ваша ошибка приведет в вашей смерти! Почему это так сложно понять?! — Это всего лишь испытания, раньше были и другие, на других реакторах, ничего не случалось, я не понимаю, почему… — Потому что сейчас другие условия. — Саша, я думаю, надо послушать профессора Легасова, — шепчет Топтунов, кончиками пальцев касаясь руки Акимова. Он бледный, будто его сейчас стошнит или он упадет замертво, если только попытается встать со стула. — Эти испытания… я не знаю, сможем ли мы… и мы уже пропустили часть шагов. — Чего вы, идиоты, ждете! — кричит Дятлов. — Вы заглушили реактор, выводите стержни, восстанавливайте мощность! — Нет! — в унисон вопят Валерий и Борис. Щербина понимает, что так они производят впечатление ненормальных, но черт побери, они на грани катастрофы! — Если в реакторе скопится ксенон, то увеличивающаяся реактивность его сожжет, — говорит Дятлов, будто объясняет это детям. — Незачем вести себя как сумасшедшие. — Сейчас реактор полностью разбалансирован, если поднять стержни, реактивность будет расти, и это не остановить! — кричит Валерий. — Для этого у нас есть аварийная кнопка. — Я знаю, АЗ-5, она опустит стержни, у которых наконечники не из бора, а из графита! Будет неконтролируемый рост реактивности! Дятлов непонимающе смотрит на Валерия, а Топтунов бледнеет еще больше. — О… В этот момент Валерий поворачивается к нему. — Вы начинаете понимать, так ведь? — Да. — Леня, что?.. — спрашивает Акимов, и Топтунов крепче сжимает его руку. — Саша, мы в опасности, — шепчет он. Дятлов качает головой и поворачивается к женщине в форме. — Видите? Эти двое заразили моих инженеров своим безумием, уберите их отсюда! Однако женщина не намерена нарушать приказ генерала Пикалова. — Владимир, пожалуйста, проводите товарища Дятлова в кабинет и позвоните директору станции. Позже мы выясним, почему никто здесь не знает о новых протоколах, — приказывает Борис. Генерал указывает Дятлову на дверь. — Начальник смены всегда должен быть на пульте, это вопрос безопасности! — Есть, кем его заменить? — спрашивает Борис. — Да, начальником дневной смены, товарищем Ситниковым, — отвечает Столярчук. — Позвоните ему, пусть будет здесь как можно скорее! Столярчук не успевает дойти до телефона — Дятлов переграждает ему путь. — Это нарушение субординации! — Товарищ Дятлов, пожалуйста, не усугубляйте свое положение, — сурово говорит Пикалов, подталкивая его в спину по направлению к двери. Столярчук игнорирует своего начальника, потому что тоже понимает — что-то идет не так. Дятлов беспомощно оглядывается на остальных, но никто не вмешивается и не хочет его защищать: услышав слова профессора Легасова, все на пульте чувствуют нависшую над ними угрозу. Столярчук обходит своего начальника и звонит Ситникову. Поверженный Дятлов выходит за дверь в сопровождении Пикалова и женщины из охраны. — Что же нам делать? Что же нам теперь делать? — спрашивает Топтунов, тяжело сглатывая. Валерий успокаивает его: — Ситуация серьезная, но мы еще можем все исправить. — Теперь я хочу, чтобы вы следовали указаниям профессора Легасова! — решительно говорит Борис, после чего кивает Валерию. — Вы теперь главный. Все в ваших руках. Валерий несколько секунд смотрит на пульты управления, а потом подходит к Борису. — Вам незачем здесь оставаться. Можете ехать в Припять. Или еще дальше. Так будет лучше. Валерий не показывает своего страха, но он не уверен, что может предотвратить взрыв. И он хочет, чтобы Борис был как можно дальше отсюда, если это все же случится. Внезапно он вдруг понимает причину, побудившую Бориса взять политическую ответственность за работу комиссии на себя: это естественный инстинкт — хотеть защитить своих друзей и тех, кого любишь. Но Борис складывает руки на груди и качает головой, давая понять, что не сдвинется с места. — Я вам доверяю. И если что-то пойдет не так, я вас не оставлю. Как вы и сказали, мы в этом деле вместе. Валерий знает, что отговаривать его бесполезно, поэтому кидает на Бориса благодарный взгляд и начинает отдавать распоряжения инженерам на пульте. Он методичен и напорист, решает все критические вопросы по очереди. Борис сидит в углу и молча наблюдает: он не смеет пошевелиться и едва дышит. Ситников появляется только через десять минут, и он ошарашен, когда ему рассказывают об испытаниях. — Фомин сказал мне снизить мощность четвертого реактора, потому что они запросили у Киева меньше мощности. Мне это показалось странным, так как уже конец месяца, но я не сомневался в этом решении… я в это не верил, ведь испытания на безопасность были приостановлены в соответствии с новыми протоколами! — Толя, ты знал о протоколах? — спрашивает Акимов. — Да, я передал их Брюханову, когда приехал. Он сказал, что разберется. Он что, вам не говорил? Акимов и Топтунов качают головами. — Не могу поверить, — вздыхает Ситников, сжимая пальцами переносицу. — И что мне делать? — Идите сюда, помогите мне! — зовет его Валерий. В зале напряжение можно резать ножом, время, кажется больше не движется, но Валерий не теряет самообладания, другие люди выполняют все его указания, и когда на улице начинает светать, аварийная ситуация наконец сходит на нет, и четвертый реактор начинает нормально функционировать. — Не меняйте мощность еще два часа, — говорит Валерий Ситникову. — И дайте мне знать, если будут какие-то колебания. Потом он подходит к Борису и наконец улыбается. Они сделали это. Они избежали катастрофы. На этот раз все действительно закончилось. Борис зажмуривается и выдыхает с облегчением. — Я же вам говорил, — шепчет Валерий, чтобы его не услышали остальные. — Ты говорил, — повторяет Борис. Он больше не может себя сдержать: встает и обнимает Валерия, не обращая внимания на остальных мужчин на пульте. Валерий давится воздухом, но через мгновение все же кладет голову Борису на плечо. — Спасибо, Валера, ты всех спас. Потом Щербина расправляет плечи: теперь его очередь. — Товарищ Ситников, где протоколы, которые мы вам прислали? — Последний раз, когда я их видел, они были в сейфе, где мы держим нормальные дозиметры. — Принести их в кабинет директора. Выйдя за дверь, Валерий закуривает, позволяя никотину успокоить свои все еще расшатанные нервы, и ничего не говорит, когда Борис молча забирает у него сигарету и делает длинную затяжку. В кабинете Дятлов, Брюханов и Фомин все еще ждут их под пристальным взглядом Пикалова. — Товарищ Щербина, если позволите… — Фомин вздрагивает, но Борис пихает директорский стол и швыряет на него протоколы. Фомин кашляет и пытается сжаться в кресле: нет, ему нельзя вообще открывать рот. Туше. И гнев Бориса взрывается тихой яростью: он кричит на всех троих, обвиняет их в том, что они подвергли риску жизни невинных граждан, кидает им прямо в лицо их ошибки, некомпетентность и ложь, жестоко разоблачая их. На этот раз они знают, что у них нет оправдания, но все же решают солгать. Но, несмотря ни на что, все трое пытаются оправдаться, обвиняя друг друга: Фомин говорит, что испытания были под ответственностью Дятлова, Дятлов — что он просто выполнял приказ Фомина, а Брюханов жалуется, что во всем виновата Москва, потому что она навязывает стандарты, которые невозможно выполнить. — Вы ответите за то, что натворили, в суде, — с отвращением подытоживает Борис. — Уберите их с глаз моих. Борис, Валерий и Пикалов покидают станцию утром — адреналин, который не давал им спать всю ночь, пошел на убыль, и теперь они все чувствуют смертельную усталость. Необычным для себя жестом Борис ослабляет галстук и потирает шею. — Не думаю, что могу сейчас сесть за руль. Валерий рядом с ним еле волочит ноги. — Здесь есть гостиница, — предлагает Пикалов. — Могу заказать вертолет, нас заберут утром. Мне тоже стоит прилечь. Борис в последний раз оборачивается, чтобы взглянуть на четвертый реактор: он не станет монстром с разорванным брюхом, извергающим смертельную радиацию на родную землю. Мир никогда не узнает, что произошло этой ночью в диспетчерской, но это не имеет значения: важно лишь то, что для Припяти и ее жителей сегодняшний день будет таким же, как и любой другой. Борису странно, почти нереально возвращаться в гостиницу «Полесье», в то место, где Валерий сказал ему, что они умрут через пять лет. Где они спорили, ругались, где тайно любили друг друга, молча, выкраивая короткие минуты покоя в окружавшем их отчаянии. Вахтер передает им ключи от номера. У Пикалова комната на первом этаже, у Бориса и Валерия — две смежные на третьем. Валерий беспокойно ерзает, вертя в руках ключ, пока Борис открывает дверь своей комнаты. — Борис? — Валерий делает шаг навстречу ему. — Что? — Раньше вы говорили, что я спас всех, но если бы не вы и не ваше настойчивое желание приехать сюда, сейчас мы бы столкнулись с последствиями катастрофы. Это вам спасибо за то, что ничего не случилось. Вы ведь это знаете, правда? — Ну спасибо скорее моему упрямству, обычно у него не так уж много поклонников, — усмехается Борис. — Оно мне как раз нравится и… Из одной комнаты выходит обнимающаяся и смеющаяся парочка. — Эм… отдыхайте, товарищ, — бормочет Валерий, отходя в сторону. — Вы тоже. Валерий закрывает за собой дверь и прислоняется к ней лбом. «И вы мне тоже нравитесь! Это был подходящий случай признаться. — Но потом Валерий вздыхает и трясет головой. — Кого я обманываю. У меня никогда не хватит смелости сказать или хоть что-то сделать. Борис… — одной мысли о нем достаточно, чтобы залиться краской с головы до ног. Черт. Черт, черт, как же сильно он влюбился…». Валерий закуривает очередную сигарету и глубоко вдыхает дым, размышляя: он почти не может поверить в то, что его чувства с Борису так сильно изменились за последние месяцы. После первого телефонного разговора Валерий презирал Бориса, бюрократа, который думал, что может одним щелчком пальцев заставить его бросить все дела. Перед встречей Валерий собрал о нем кое-какие сведения: Борис Щербина слыл упрямым, бескомпромиссным и жестким человеком, и Валерий думал, что они никогда не поладят, и что Щербина через несколько минут просто вышвырнет его из кабинета. Вместо этого Валерий обнаружил осторожного и умного человека, всерьез обеспокоенного реакторами. Его отношение смутило Валерия, потому что Борис не соответствовал слухам, и он был заинтригован его личностью. Со временем он нашел в Борисе союзника, защищавшего его от КГБ и от собственной наивности, искреннего друга, драгоценного наперсника, какого у него никогда в жизни не было, чуткую и нежную душу, любящую животных. Конечно же, он влюбился! Поначалу только платонически, но в последнее время Борис стал объектом его неприличных фантазий. В первый раз, когда Валерий позволил себе подумать о Борисе в таком ключе, ему стало стало до смерти стыдно, но искушение было слишком велико, как река, разбивающая берега, и с тех пор он никогда не переставал думать о Борисе, о его хриплом голосе, о его стальных голубых глазах и больших сильных руках. Он думал о Борисе, каждый раз, как только оставался наедине с собой. Если бы они были в другом мире, где он мог бы признаться в своих чувствах без страха! Однако… У входа в комнату стоит маленькое круглое зеркало. Валерий смотрит на себя, разведя руки в стороны: он не привлекательный, он физически совершенно обычный человек, слабый, вечно неловкий и социально неумелый. Даже если допустить, что Борису нравятся мужчины (ужас), почему он должен заинтересоваться кем-то вроде него?.. «Борис просто хорошо к тебе относится, хотя иногда кажется, что… но он просто не может быть заинтересован в тебе. И все же, если бы был способ понять, вдруг он… может, я бы смог… черт, я не знаю, что делать!». Он ерошит волосы, снимает очки, кладет их на прикроватную тумбочку и с разочарованным вздохом бросается на кровать, уткнувшись носом в подушку, даже не сняв ботинок. В своей комнате Борис задергивает шторы, хотя утреннее солнце еще слабое. Впрочем, это не особо важно: он так устал, что уснет почти сразу же. Он раздевается, аккуратно убирает одежду в шкаф и ложится. Простыни пахнут хозяйственным мылом, они такие же грубые, как в его прошлой жизни, с той лишь разницей, что теперь в кровати он один. Он закрывает глаза и вспоминает, как впервые разделил с Валерием постель. Это случилось вечером, после их первого поцелуя. Они ничего не говорили, спускаясь с крыши, старались вести себя как обычно, еще более отстраненно и холодно, играя роль простых товарищей и коллег для агентов КГБ. Однако в ту ночь, когда Борис уже собирался спать, он услышал легкий стук в дверь. Открыв ее, он увидел, что Валерий вышел из своей комнаты. Борис ждал, что он скажет хоть слово, объяснит, зачем пришел, но казалось, что Валерий не может найти слов. Борис выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и положил руку ему на плечо, приглашая войти. — Тебе что-то нужно, Валерий? Тот покачал головой и наконец открыл рот, но из него вырвалось лишь несколько тихих звуков. — Что? Я не понимаю. Валерий положил руку Борису на грудь и с какой-то щемящей нежностью поцеловал его в щеку. — Спокойной ночи, Борис. Я просто… только это… я просто хотел… Валерий слабо улыбнулся и повернулся, собираясь уйти, но Борис мягко удержал его. — Останься. — Но я… я никогда… — Валерий сглотнул и отвел взгляд. Кончики его ушей смешно покраснели. — Только сон, — успокоил его Борис. — Валера, спи здесь, со мной. Валерий глубоко вздохнул. — Хорошо. Да, это хорошо. Борис отдал ему одну из своих пижам, и Валерий заперся в ванной, чтобы переодеться: его застенчивость была почти невыносимой для Бориса, который завелся от поцелуя на крыше и от осознания того, что время не остановить, но если Валерий не будет готов, он подождет. Он выключил свет, чтобы успокоиться, и держался за почтительном расстоянии, когда Валерий забрался в постель. Поэтому Борис очень удивился, когда почувствовал легкое прикосновение к своему лицу. — Я могу… поближе? Борис развел руки, и Валерий прижался к нему. Уткнулся лицом в грудь, и вскоре Борис почувствовал что-то мокрое. Валерий плакал; тихо, без всхлипываний, без отчаяния, почти с печальным достоинством. — Прости, прости… И Борис понял: Валерий скорбел и плакал о любви, рожденной в самом неподходящем месте на земле в самое неподходящее время. — Я знаю, — тихо прошептал он в темноту, положив руку Валерию на затылок, как бы защищая его от этой боли, но он знал, что это бесполезно, потому что сам чувствовал ту же глубокую печаль. Это чувство никогда их не покидало. Даже когда они занимались любовью, как только жар удовлетворения исчезал, они смотрели друг другу в глаза и улыбались все неувереннее, осознавая то, как быстро проходит время, насколько эфемерны эти мгновения. Что для них не будет счастливого конца. Теперь, в этой новой временной шкале, не будет никаких тайных объятий в ночи, но и слез скорби тоже. Все нормально. Ведь Поль говорил: «Это почти как вернуться домой.» Почти. Но это не так уж и плохо. Через несколько часов Бориса будит телефон: их ждет вертолет. Брызги холодной воды в лицо, рука вместо расчески, и он готов. Валерий выходит из своей комнаты одновременно с ним: волосы растрепаны, на щеке след от подушки, костюм помят, будто ученого прокрутило в стиральной машине. — Валерка! — раздраженно восклицает Борис. — Ты в одежде спал? — Ага, — бормочет он, тщетно пытаясь разгладить складки на рубашке. — Почему вы такой опрятный? — Потому что спал без всего. Полуденный свет достаточно яркий, чтобы Борис заметил, как зрачки Валерия расширяются до такой степени, что перекрывают синеву его глаз, а на щеках появляется румянец. Это просто смущение или… намек на возбуждение? — Вообще безо всего всего, — добавляет Борис, пристально глядя на дернувшийся кадык Валерия. — Тебе тоже стоит попробовать. — Я… — Валерий облизывает губы. Несомненно, его зацепило. — Чтобы не помять костюм. — А… конечно. Двери лифта открываются, из него выходит горничная с тележкой. — Пойдем, Пикалов ждет у вертолета. — Идем.