Забери меня домой

Совсем рядом с гостиницей в Бориса врезается какой-то человек. Он умудряется удержаться на ногах, а незнакомец кубарем летит на землю. — Эй, смотри куда идешь! — отчитывает его Борис. Мужчина — молодой парень с каштановыми волосами — поднимает голову и, как только замечает значок на лацкане его пиджака, тут же начинает извиняться, запинаясь и нервничая: — Виноват, виноват, извините, товарищ! У Бориса нет никакого резона запугивать парня, поэтому он протягивает ему руку, чтобы помочь встать. — Не волнуйся, ничего страшного. Куда ты так торопишься? Лицо парня озаряется лучезарной улыбкой. — Бегу купить цветы жене: она только что сказала, что беременна! Беременна? Борис вдруг вспоминает кое-что. — Как тебя зовут? — Василий Иванович Игнатенко, я пожарный. Игнатенко. В той временной линии Хомюк рассказывала Валерию о жестокой и мучительной смерти этого молодого героя, а также о судьбе, возможно, еще более страшной, его дочери, прожившей всего несколько часов из-за радиации, и его жены, оставшейся только с воспоминаниями о большой любви. Здесь они в безопасности, вместе с рабочими станции, детьми, бегающими друг за другом на площадке, с двумя женщинами вон там, идущими бок о бок. Борис молча достает портмоне и протягивает Игнатенко несколько купюр. Парень смотрит на него, ничего не понимая. — Для ребенка. — Товарищ, я… я не могу взять… — У вас есть кроватка? — Нет. — Тогда это будет мой подарок. Это один из самых прекрасных моментов в твоей жизни, позволь мне отпраздновать его вместе с тобой. — Это слишком много… — Тогда выбери самую красивую детскую кроватку в мире. — Спасибо, большое вам спасибо. Василий берет деньги, благодарит его кивком головы и со всех ног бежит к цветочнице, а Борис и Валерий направляются к лужайке, где их уже ждет вертолет. — Это был очень красивый жест, — замечает Валерий. — Вы удивлены? Он пожимает плечами. — Я нет, но тот пожарный — да. Вы выглядите так мрачно, что никто не ждет от вас доброты. — Я вовсе не мрачный! Строгий, но не мрачный! — протестует Борис. — Когда вы кричите, действительно становится страшно. Но за эти месяцы я понял, что вы бываете… довольно милым. Если это слово вас не обижает, — добавляет Валерий, искоса глядя на него. — Нет, не обижает, — успокаивает его Борис. — Но не говорите об этом вслух. У меня есть репутация, которую нужно поддерживать. Валерий улыбается. — Ваши секреты со мной в безопасности… то есть, если бы у вас были какие-то секреты… я и не думал вам это предлагать… — Валера, успокойся, я все понимаю. Серьезно, чувство юмора никогда не будет его сильной стороной. Атмосфера на борту вертолета приятная и тихая, теперь, когда опасность действительно ушла. Обменявшись с ними несколькими репликами, Пикалов задремал, скрестив руки на груди и надвинув фуражку на глаза. Борис недоумевает, как он может спать под качание вертолета и шум лопастей. Валерий сидит за столиком и рисует в блокноте чертово колесо из Припятского парка. Приятно думать, что через несколько дней этот аттракцион будет открыт, и дети смогут покататься на нем. И не только дети: что-то подсказывает Борису, что Игнатенко при первой же возможности пригласит туда жену. Время от времени Валерий поднимает голову и встречается взглядом с Борисом, сидящим перед ним на стуле, как будто собирается что-то сказать, но все время сдается и возвращается к рисунку. Борис наблюдает за ним чуть более пристально: как и раньше, в гостинице, ему кажется, что Валерий интересуется им, но это действительно сложно прочитать за его волнением; Борис не хочет обманывать себя или делать что-то опрометчивое, что разрушило бы их дружбу, но нет ничего плохого в том, чтобы проверить теорию. Теперь он может позволить себе думать о чем-то другом, после всех этих напряженных месяцев. Он думает, что заслужил это. Теперь он может улыбаться, даже смеяться, и ему хочется это делать. Борис закидывает руки за голову, лениво потягивается, затем делает глубокий вдох и выпячивает грудь. Ткань на рубашке натягивается до предела. Карандаш, черкающий по листку, останавливается, Валерий слегка приоткрывает рот от удивления. Затем Борис поудобнее устраивается на сиденье и слегка раздвигает ноги. Взгляд Валерия тут же устремляется к его паху, но так быстро отворачивается, что почти слышно, как у него хрустнула шея. — Увидели что-то интересное? — Борис не может удержаться, чтобы не подразнить его еще немного: смущенный Валерий — потрясающее зрелище в любой временной шкале. — Нет, мне просто интересно, где мы. Борис встает и подходит ближе, кладет руку на стол, а другую — Валерию на плечо, наклоняясь, чтобы заглянуть в иллюминатор. Он стоит так близко, что чувствует жар тела Валерия и может пересчитать веснушки у него на носу. Валерий сидит неподвижно, как мраморная статуя, а глаза за стеклами очков просто огромные. Да, он определенно заинтересован. — Мы будем в Москве через час, — шепчет Борис ему на ухо. Валерий тут же шумно сглатывает. Затем, поскольку Борис не хочет, да и место неподходящее, он садится обратно. Пикалов проснулся, но ничего необычного между ними не заметил. Однако Борис не должен забывать об осторожности: хоть КГБ больше не будет дышать им в спины, в СССР гомосексуализм не допустим. Вертолет приземляется, и Пикалов уходит переговорить с начальством. Борис должен сделать то же самое: они, вероятно, уже ждут его в зале заседаний. — Будут ли последствия, раз мы ворвались на атомную электростанцию посреди ночи? — спрашивает Валерий. — У вас будут проблемы? — Я должен доложить Генеральному секретарю Горбачеву, будут вопросы, но я думаю, что его гнев будет направлен исключительно на тех, кто пренебрег приказами Москвы. — Пожалуйста, дайте мне знать, если вам понадобится помощь. — Не волнуйтесь. Я сталкивался с более страшными штормами внутри этого дворца. — Значит, действительно все закончилось, — вздыхает Валерий, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Я про нашу комиссию. — Да, именно так. Тень меланхолии омрачает лицо Валерия когда он снова вздыхает. — Ну, что ж, отпускаю вас на работу. — Он делает шаг назад. — Но если вы… хотите, если вам будет нечем заняться… мы могли бы как-нибудь пообедать или поужинать. Да, мы живем далеко друг от друга, это неудобно, так что если вы не сможете, я пойму, нет проблем, вы не обязаны… — Да. Но Валерий настолько сосредоточен на своих словах, что продолжает бессвязно бормотать, не обращая внимания на ответ Бориса: — Я знаю, что вы часто уезжаете из Москвы по работе, у вас наверняка есть друзья и коллеги… — Валерий, я же сказал, да, — с веселой улыбкой повторяет Борис. — О… — Валерий моргает, как будто не может в это поверить. — О… — Для друга — для тебя, я всегда найду время. — Прекрасно, отлично. Тогда увидимся… — Он машет рукой, прощаясь, и уходит. Борис улыбается и тоже машет рукой на прощание.

***

На следующий день Борис просматривает документы и вдруг осознает, что уже пять минут читает одну и ту же строчку; он закрывает папку и откладывает ее в сторону: он никак не может сосредоточиться и все время думает, не слишком ли рано приглашать Валерия на ужин. Может, он сделать это по случаю первомайского парада? Да, это подходящий вариант. Однако до первого мая еще несколько дней, и он хочет увидеть Валерия раньше. — Хватит! — шипит он себе под нос, бросая ручку на стол. — Это просто смешно! Он взрослый мужчина, он не может вести себя как школьник, поэтому он тянется к телефону… Который звонит. — Да, Таня? — Товарищ Щербина, профессор Легасов здесь, я могу его пропустить? — Конечно! — Я вам не помешаю? — спрашивает Валерий, когда Татьяна закрывает за ним дверь. — Нет, проходите. — Я подумал… что Центральный комитет, возможно, захочет получить подробный отчет о том, что произошло вчера ночью в Чернобыле. Поэтому я собрал папку со всеми действиями, осуществленными на четвертом энергоблоке и… Валерий держит папку в руках, и когда он идет к столу Бориса, то спотыкается о ковер. Бумаги разлетаются во все стороны. — Следовало их как-нибудь скрепить, — вздыхает Валерий, собирая документы как попало. — И страницы пронумеровать, — мягко упрекает его Борис, опускаясь на колени, чтобы помочь ему. — В любом случае, — продолжает он, прежде чем Валерий начинает бесконечно извиняться, — вы проделали отличную работу, спасибо. Могу я вас отблагодарить ужином? Невольно Валерий дал Борису ту прекрасную возможность, которой он так ждал. Валерий кивает, и через час они уже сидят друг напротив друга в ресторане, ужинают в непринужденной атмосфере, где тихий голос Валерия уравновешивает хриплый смех Бориса. После ужина Борис настаивает на том, чтобы отвезти Валерия домой на машине, но когда они подъезжают к дому, Валерий колеблется, заламывает руки и никак не может выйти. — Валерий, мы приехали. — Борис? — М? — У меня… есть самовар! — выдает Валерий и тут же зажмуривается, проклиная себя на все лады. «У меня есть самовар», ну куда уже хуже… — Ну, это очень полезное приспособление, хоть и не совсем современное. — Борис кусает себя за щеки, стараясь не расхохотаться. — Я только хотел спросить, не хотите ли вы подняться ко мне и выпить чаю? — Охотно. Валерий дольше, чем нужно возится с ручкой двери автомобиля, у него почти кружится голова, его разрывает между надеждой и страхом: он должен сделать этой сейчас, он не знает, будет ли еще один шанс. Он просто молится про себя, боясь разрушить свою дружбу с Борисом навсегда. Боже, ему нужна сигарета. Борис следует за Валерием в его квартиру, но на пороге маленькой гостиной он вдруг останавливается, и Борис почти врезается в него. — Валерий, что с тобой такое? Борис видит, как он расправляет плечи, словно набираясь храбрости, и слышит: «Хорошо». Затем Валерий резко поворачивается и целует Бориса в уголок рта неуклюжим влажным поцелуем, чуть не сбивая их обоих с ног свои напором. Это глупый поцелуй, настолько похожий на тот, что был у них в прежней жизни, что Борис боится, как бы его сердце не разорвалось от радости. — Борис, я… — Если хочешь поцеловать меня, то сделай это правильно, — шепчет Борис дрожащим от волнения голосом. Он обхватывает щеки Валерия, голодными губами ловит его губы, заново открывая для себя их вкус, и когда он толкает Валерия к стене, это ощущается как возвращение домой после долгой дороги по чужой стране среди врагов, с единственным спутником — печалью. Валерий — дом. После нескольких секунд шока Валерий отвечает на поцелуй, прижимаясь к нему; он позволяет Борису удовлетворить голод, исследуя его рот, затем, когда Борис пытается прервать поцелуй, чтобы вдохнуть, Валерий смело двигает языком, отчего у Бориса дрожат колени. Валерий воспользовался секундным замешательством Бориса, чтобы сбросить с плеч пальто, затем обнял его руками за шею и снова прижался к губам. Боль, разочарование, тоска — все исчезает, когда они целуются, когда их языки касаются друг друга, а руки ласкают, поглаживают. Борис не ожидал такой стремительности и смелости. Валерий, которого он знал, всегда был более осторожным, нерешительным, его всегда сдерживала мрачная окружающая атмосфера, но этот Валерий полон жизни и желаний. Это может у них быть? Эта мысль настолько сильна, что почти пугает. Борис с поразительной скоростью теряет самообладание, когда Валерий вжимается в него пахом, заставляя почувствовать напряжение. — Скажи мне, что я не сплю, — выдыхает Валерий. — Скажи мне, что все это правда… — Так и есть, но… Валерий восторженно вздыхает, и мечтательная улыбка озаряет его лицо, он счастлив от мысли, что Борис хочет его. Но Борис пытается уцепиться за последние остатки ясности: больше всего на свете ему хочется раздеть Валерия и взять его прямо сейчас, прижать к стене, заставив кричать от удовольствия, но сначала… они должны поговорить. Это слишком важно. — Стой… Валерий жалобно стонет и тянется за поцелуем, но Борис приходится положить ему руки на плечи и с силой отстранить от себя. — Ты меня вообще слушаешь? — Не совсем… — Валерий сорвано дышит, поглаживая шею Бориса по линии волос. Борис вздрагивает, поддаваясь искушению еще одного долгого поцелуя, от которого у него перехватывает дыхание. — Валера, нам надо поговорить. — Прямо сейчас? — разочарование в его голосе почти физически ощутимо. Борис делает шаг назад от жара тела Валерия, ослабляющего его рациональность, и прижимает ладонь ко рту тыльной стороной: вкус губ Валерия все еще ощутим. — Мне лучше уйти. — Что? Почему? — Валерий набрасывается на него, цепляясь за пиджак. — Нет, останься! Что бы там ни думали люди, ни в этом, ни в нас нет ничего плохого, Борис! Борис целует его в лоб, чтобы успокоить. — Я знаю, я не передумал, но я хочу, чтобы ты был уверен в том, что действительно этого хочешь. Валерий смотрит на него недоуменно или даже немного обиженно. — Был уверен? Шутишь? Борис, я думал об это месяцами. Месяцами! Борис поднимает бровь, застигнутый врасплох признанием. — Почему ты так удивлен? — бормочет Валерий. — Ты ходишь в идеальных костюмах, говоришь своим глубоким голосом, так уверен в себе… конечно, я думал о тебе уже несколько месяцев! Яростный румянец, вспыхнувший на его веснушчатом лице, говорит о том, какие именно это были мысли. Борис усмехается. — Это в тебе говорят гормоны. — То же самое я могу сказать о тебе. — Не буду спорить. — И еще, — продолжает Валерий, кладя голову ему на плечо и еще больше стирая решимость Бориса, — вся твоя доброта, улыбки, ты и я… это не просто гормоны. — Знаю. — Еще один целомудренный поцелуй в веснушчатый лоб. — У меня было так же. Я тоже много месяцев о тебе думал. — Тогда почему не останешься? — Потому что я уверен, что ты не учел все аспекты наших отношений. Валерий — мечтатель, не такой прагматичный человек, как Борис. Он хмурится, ничего не понимая. Стоит Борису прикоснуться к его щеке, Валерий тут же утыкается в его ладонь носом, а потом целует. — Наши отношения всегда будут тайными. Мы не сможем пройти по улице, держась за руки, не сможем ни с того ни с сего начать жить вместе, мы никогда не сможем видеться и проводить время вместе столько, сколько захотим. Ты знаешь, каковы будут последствия, если нас раскроют: нам всегда придется быть осторожными и осмотрительными. Выражение лица Валерия мгновенно меняется — он недовольно поджимает губы. Очевидно, об этом он не подумал. У Бориса уже были тайные отношения с Валерием в той временной шкале, и он знает о жертвах, на которые им пришлось пойти. Но Валерий перед ним понятия не имеет об этом, и Борису нужно знать, готов ли он. — И потом… — вздыхает Борис. — Это ненадолго. — Почему? — Почему… — Борис усмехается. — Валера, хоть раз в жизни будь прагматичным. Ты забыл про наш возраст. Я на десять лет тебя старше. Так что, возможно, сейчас ты хочешь этого, но через несколько лет ты поймешь, что у тебя может быть кто-то другой, кто не станет твоей тяжкой ношей через несколько лет. — Да что же такое! — Валерий так возмущен, что не находит слов. — Борис! Вот это — моя жизнь! — он машет рукой, указывая на свою крошечную холостяцкую квартирку с капающим краном, треснутым окном, пожелтевшей обивкой дивана, пропахший дымом — олицетворение его одинокой жизни, которую Борис наполнил лишь одним своим присутствием. — Как ты можешь думать, что я захочу кого-то, кроме тебя? — Я просто хочу, чтобы ты хорошенько подумал обо всех этих проблемах, которые ты упустил. Три дня: если ты не передумаешь за эти три дня, тогда позвони, и я приеду. — А если я не позвоню? — спрашивает угрюмый Валерий, не глядя на Бориса. Борис поднимает с пола пальто. — Я все пойму и не буду держать на тебя зла. — То есть, ты просто отпустишь меня? Значит, тебе это все уже безразлично, — шипит Валерий, теперь уже не скрывая обиды. В мгновение ока Борис снова прижимает его к себе, целует, сильно прикусив губу, заставив открыть рот, выбивая из Валерия удивленный вскрик. Он схватил Валерия так сильно, что поднял его над полом. Затем он прерывает поцелуй так же внезапно, как начал, и шепчет: — Это всего лишь проблеск того, что я чувствую к тебе. Если мы это сделаем, то для меня это будет навсегда. У меня нет запасного плана, нет путей отступления, поэтому будь уверен, Валера, ради нас. Он опускает Валерия обратно на пол, прежде чем разорвать объятия, удостоверившись, что он стоит на ногах. Потом Борис последний раз целует его в щеку, прикрыв ему глаза, и уходит.