Забери меня домой

В конце августа 1986 года в Вене проходит конференция МАГАТЭ. Валерий и Ульяна, наряду с другими учеными, приглашены представлять СССР. — Конференция МАГАТЭ? — Борис отвлекается от своего супа, когда Валерий объявляет об этом в ресторане. В другой временной шкале она была гораздо позже. — Да. Почему ты так удивлен? — Нет, ничего, наверное, я путаю с какой-то другой конференцией. — А ты разве не поедешь? Борис качает головой: ЦК ничего ему об этом не говорил, и в это же время у него дела в Москве. — Очень жаль, — Валерий понижает голос до шепота, наливая воду в стакан. — Я бы с удовольствием съездил с тобой в Вену. — Валерий, в составе делегации наверняка будут люди Чаркова, будь… — Осторожен. Знаю. В прежней временной шкале Валерий был бесспорным героем той конференции, получил громовые аплодисменты от других ученых, но никогда не гордился этим, потому что не мог рассказать всей правды о причинах Чернобыльской катастрофы. Это была одна из многих причин, что привели его к депрессии. Теперь у Валерия не будет сцены, он будет всего лишь одним из ученых, но ему не придется лгать, и Борис знает, что для него это самое главное. — И повеселись со своими… учеными. Валерий фыркает от смеха. За день до отъезда ученых вызывают в Кремль, потому что хотят проверить и утвердить их выступления. Борис и Валерий дружны, но они оба — профессионалы своего дела, поэтому никто не может заподозрить, что они не просто хорошие знакомые, даже Чарков, который внимательно наблюдает за каждым ученым, присутствующим на встрече. Борис улучает минутку, чтобы перехватить Ульяну. — Не спускайте с него глаз, пока будете в Вене, — шепчет он, говоря о Валерии, который идет перед ними. — Как вы не спускаете? — уточняет она со своей обычной понимающей улыбкой. — Нет, не совсем так, как я, — ворчит Борис, и это самая искренняя и близкая к раскрытию всей правды вещь в его жизни. Он делает это, потому что знает, Ульяне можно доверять, пусть она знает. Они никогда не станут лучшими друзьями (потому что слишком похожи), но уважают друг друга. — Не беспокойтесь, Легасов мне и не позволит. Я просто буду использовать его в качестве носильщика, когда пойду за покупками. Борис представляет Валерия, который тащится за Ульяной с пакетами в руках, и смеется: жаль, что он сам не может поехать в Вену. Однако к конференции он относится довольно прохладно: никого покрывать и оправдывать не надо, Валерий и Ульяна просто расскажут о своих исследованиях, проведут мозговой штурм с другими учеными, соблюдая строгие советские протоколы, и через три дня вернутся домой. Но в последний день конференции происходит нечто неожиданное: вопреки запланированному, ЦК разрешает советским ученым дать интервью телеканалу «Fox News» без предварительного обсуждения вопросов. От этой новости у Бориса кровь стынет в жилах. Вот дерьмо! — Чья это идея? — спрашивает он у своего секретаря. — Горбачева. Он говорит, что это возможность показать миру новую политику гласности. Но Борис не совсем в этом уверен: ни один из членов делегации не был готов к интервью с западными СМИ, не проинструктирован о том, что говорить. Это все кажется весьма странным шагом со стороны Горбачева. Борис встречает генсека в коридорах Кремля; Чарков идет за ним почти невидимой, но зловещей молчаливой тенью, и Борис понимает — это его идея. Это крайне извращенно, почти мучительно, но отражает образ мышления этого человека: если делегат на венской конференции своими ответами выставит Советский Союз в дурном свете, то последствия грянут дома, и Чарков об этом позаботится. Венская конференция — это, по мнению Чаркова, как бы проверка: его единственный девиз — «доверяй, но проверяй». Это повод прощупать лояльность группы влиятельных ученых к советскому социализму. Чарков как гиена, бродящая вокруг стада газелей, терпеливо выискивая самый слабый экземпляр, на который накинется при первой же возможности. А Валерий неуклюжий, наивный, не осознающий веса слов и не обращающий внимания на политику. Кто, как не он, скажет не то, даже не осознавая этого? Борис приветствует их почтительным поклоном и продолжает идти, но Чарков останавливает его: — Борис Евдокимович, не хотите присоединиться ко мне и к Генеральному секретарю? — С какой целью? — Мы собираемся посмотреть интервью наших ученых в Вене. — Вы ведь хорошо знаете членов нашей делегации, не так ли? — спрашивает Горбачев. — Немного, — отвечает Борис, пожимая плечами и изображая безразличие, но покорно идет за ними в кабинет Горбачева, где их уже ждут остальные члены ЦК. Американские журналисты безжалостны и прямолинейны в своих вопросах, они быстро переходят с темы конференции МАГАТЭ к более политическим аспектам: задают вопросы о свободе слова в Советском Союзе, а коллеги Валерия, отвечающие на них, довольно насторожены и неловки. Борис ерзает в кресле: он отдал бы все, чтобы быть там, в Вене, и помочь справиться с ситуацией. Чарков пристально смотрит на него (а то как же!). — Что-то случилось, товарищ? Борис не удостаивает его взглядом и обращается прямо к Горбачеву: — Я не совсем уверен, что это хорошая идея. Наши люди должны быть заранее готовы к интервью с американским телевидением. — У запада предубеждения относительно нас. Я ожидаю, что наши выдающиеся ученые их опровергнут. Вы согласны, Борис Евдокимович? — Эти люди целыми днями торчат в лабораториях! — выпаливает он с притворным презрением. — Они мало что знают о реальном мире. Было бы лучше послать кого-то, кто умеет говорить с камерами. — Кого-то вроде вас? — насмешливо улыбнувшись, говорит Чарков. — Хотите показать шляпу или новый костюм? Борис разглаживает несуществующую складку на пиджаке и смеется. — У меня отличный костюм, жаль, что его никто не видит. Пусть лучше эти двое думают о нем как о высокомерном моднике, чем понимают, в чем на самом деле проблема. Теперь говорит Ульяна. В какой-то момент журналист спрашивает ее про атомное оружие, но женщина отвечает, что ничего не знает об этом, потому что это не ее сфера. Правда и изящный уход от ответа, но Борис не сомневается, что Ульяна справится с чем угодно, ведь он не за нее переживает. — Я думаю, что товарищ Хомюк справляется успешно, — говорит Горбачев. — Ваши опасения необоснованны. Камера переключается на Валерия, нервничающего и потеющего от волнения. Борис замирает. — Вы уверены, что с вами все в порядке, товарищ Щербина? Вы бледный, — не отстает Чарков. — И? Я в порядке, — говорит Борис, используя все свои актерские способности. Он даже бросает недоуменный взгляд на Горбачева, как бы говоря, что ему кажется странным такое пристальное внимание Чаркова, и он достаточно убедителен, потому как Горбачев поднимает бровь, серьезно глядя на главу КГБ. Между тем журналист наседает на Валерия: хочет заставить признать, что реакторы РБМК уступают западным. Задержка в ответах Валерия — не только от перевода. Борису ясна непрекращающаяся борьба внутри него: Валерий разрывается между стремлением сказать правду и осознанием последствий этого, это видно в каждой его гримасе, в том, как он складывает руки, поджимает губы. Остается надеяться, что остальным это не так очевидно. Интервью с Валерием за тысячи километров от Москвы продолжается. — Профессор Легасов, вы хотите сказать, что нет никаких оснований для беспокойства по поводу этого типа реакторов? — давит журналист. Валерий колеблется: он отдает себе отчет, что, даже если они выявили и исправили серьезный дефект, реакторы РБМК остаются нестабильными и подверженными авариям, а подготовка советского персонала, работающего на атомных электростанциях, не самая лучшая. В какой еще стране вы можете заочно получить диплом по ядерной инженерии? В идеальном мире реакторы РБМК не существовали бы вообще. Это намеренно провокационный, но честный вопрос журналиста, и он заслуживает честного ответа. Другой Валерий, более наивный и идеалистичный, дал бы ему именно такой ответ. Однако если он скажет то, что думает, то вообще не вернется домой. А Борис… Больше никогда его не увидит. Сама мысль об этом вызывает у него приступ тошноты. Кроме того, какая польза будет от признания того, что на западе они более осторожны в вопросах безопасности, и что их атомные электростанции лучше? Это ничего не изменит. Комиссия Бориса уже достигла многого в плане безопасности, и они не живут в идеальном мире. К сожалению, Валерию нужно прийти к компромиссу со своей совестью. — Профессор Легасов? — настаивает журналист. Валерий оскаливается в уродливой имитации улыбки и пожимает плечами. — Нет. Он знает, что не особо убедителен, выражение его лица говорит само за себя, но это все, на что Валерий способен. Рядом с ним тяжело вздыхает Ульяна, и внимание журналиста переключается на нее. — Вам есть что сказать, доктор Хомюк? — Просто вы говорите так, будто западные реакторы совершенно безопасны и не подвержены риску аварий, но Санта-Сусанна или Три Майл Айленд говорят об обратном. На это журналист не знает, как ответить. Валерий смотрит на Ульяну: он восхищается ею, действительно восхищается, ему хотелось бы иметь хоть половину ее смелости. Ей удалось разрядить напряженную ситуацию и в то же время сказать важную правду. Вскоре после того, как интервью заканчивается, Борис снова может расслабиться: хотя нервозность Валерия была более чем очевидна, а его ответы не звучали правдоподобно, он не сказал ничего, что могло бы вызвать проблемы. Конечно, после этого интервью он может не рассчитывать на повышение, но он не будет стерт из истории. Впрочем, Валерию пришлось солгать и здесь, не так страшно, как в прежней временной шкале, но кажется, что Вена — это тяжелая и горькая глава в жизни Легасова в абсолютно любой реальности. Борису чертовски жаль Валерия, потому что он знает, как трудно ему лгать под принуждением и скрывать правду, но в то же время он рад, что Валерий это сделал, тем самым не спровоцировав гнев партии.

***

У них есть секретный код для связи друг с другом после поездок. Один остается в Москве и заботится о кошках, а тот, кто возвращается, звонит ему и приглашает пообедать в качестве оплаты за помощь. Но на этот раз вернувшийся из Вены Валерий не звонит ему. Странно, обычно это Борис выжидает несколько дней перед звонком, Валерий всегда звонит сразу, как только оказывается дома. В итоге Борис звонит сам, но трубку никто не берет. Это молчание связано с Веной, естественно, кажется, что Валерий не хочет говорить, но это не значит, что необходимость в этом отпала, поэтому Борис приезжает к нему домой без приглашения. У него есть дубликат ключей, так что он даже не думает барабанить в дверь. В квартире сильно дымно, но в этом нет ничего необычного. Но поразительно другое — Валерий, свернувшийся калачиком на диване с ополовиненной бутылкой водки. Еще одна пустая валяется на полу. Он проснулся, как только появился Борис, но по-прежнему молчит. Валерий пьет редко, а так много и вовсе почти никогда, поэтому, какая бы мысль его не мучила — дело серьезное. Борис с тяжелым вздохом опускается на диван и делает глоток водки прямо из бутылки. — Я знаю, ты недоволен тем, что сказал тому журналисту. — Каждая ложь, которую мы говорим… — бормочет Валерий, но Борис перебивает его, договаривая фразу. — Несет долг перед правдой. Валерий хмурится, его сознание заторможено алкоголем. — Откуда ты знаешь, что я собирался сказать? — Я понимаю, что ты чувствуешь, Валера, — шепчет Борис, поглаживая его по щеке. — Нет, — отвечает он, перехватывая руку и прижимая к груди. — Ты не понимаешь. И не только потому, что я солгал. У меня моральная дилемма, и я не могу ее решить. — Валерий закрывает глаза, начиная потихоньку засыпать или выключаться от алкоголя, но Борис настаивает на разговоре: если они не сделают этого сейчас, завтра Валерий найдет повод не обсуждать эту тему, но то, что мучает его, не исчезнет, осядет внутри и превратится в депрессию, а Борис не может этого допустить. Поэтому начинает Валерия трясти. Тот открывает глаза и тянет руку за бутылкой, Борис нехотя отдает ее ему. — Не хочешь рассказать, в чем твоя дилемма? — В тебе. Валерий делает еще один глоток водки, надеясь, что это прояснит мысли, но от этого его взгляд только еще сильнее плывет. Борис снова гладит большим пальцем скулу Валерия и терпеливо ждет объяснений. — До встречи с тобой я бы не сомневался, понимаешь? Если бы мне задали вопрос, я бы ответил искренне. Вот почему моя карьера всегда была под вопросом. Но перед этим журналистом… я мог думать только о тебе. Почему? — он смотрит на Бориса потерянным взглядом. Борис забирает у него бутылку, пьет и ставит ее на пол. — Это все из-за любви. Валерий непонимающе таращится на него. — А ты разве не знал? Любовь делает людей эгоистичными, не способными извиняться. Пока я смотрел твое интервью, я был счастлив, что ты соврал ради того, чтобы у тебя не было проблем с тем, что мы собираемся у тебя дома. Вот, что любовь сделала со мной. И я не буду извиняться за то, что чувствую. Расстроенный Валерий хмурится и снова просит водки. — Я никогда не думал, что любовь и мораль могут противостоять друг другу. — Такого с тобой никогда раньше не было? — Нет. — Ясно. — Ты должен быть счастлив, понимаешь? Это значит, что ты впервые по-настоящему влюблен. — Так и есть, — успокаивает его Борис. — Но дилемма остается, — вздыхает Валерий, закрывая глаза и невнятно продолжая: — На этот раз я не сказал серьезной лжи. Хомюк права: дело не в том, что западные реакторы абсолютно безопасны, по сравнению с нашими, как намекнул журналист. Так что, возможно, долг перед истиной не так уж велик. — Но… Валерий снова пьет, и Борис решает, что лучше, если он остановится, потому он забирает бутылку и сам допивает водку. — Но после интервью я вернулся в гостиницу и начал спрашивать себя, что бы я сделал в иных обстоятельствах, если бы правда была необходима для спасения жизней. Что бы я выбрал, нашу совместную жизнь или правду? и ответа я себе дать не смог. — И решил спросить совета у дешевой водки. Валерий смеется так, как только пьяницы могут. — Не очень хорошая идея. — Нет, не хорошая. — Борис? — М? — Я устал. Ужасно устал. Валерий не прилагал никаких физических усилий, но его ум истощен от тяжелых размышлений. — Пойдем спать, давай. — Нет, не хочу. Просто хочу перестать уставать. И найти ответ. Опьянение одолевает его, накрывает с головой, не дает нормально говорить. Даже зная, что утром спина не скажет ему спасибо за такие упражнения, Борис подхватывает Валерия под колени, другой рукой обнимает за плечи и уносит в спальню. Валерий цепляется за его пиджак и хихикает. — Я твоя невеста! — Валера… — предупреждающе произносит Борис, но Валерий не перестает ерзать и смеяться, из-за чего они чуть ли не падают на пол. — Теперь мы женаты! — с энтузиазмом восклицает Валерий, слюняво целуя Бориса в воротник рубашки. — Тише… — шепчет он, хотя прекрасно понимает, что Валерий его не слышит. Он раздевает его, укладывает в постель и выключает свет, готовясь провести бессонную ночь в кресле, на случай, если Валерию станет плохо. В темноте Валерий пытается нашарить Бориса в постели и тревожно стонет. — Боря… — Что? — Иди сюда, ко мне! — хрипло кричит Валерий, сильно ударяя кулаком по матрасу. Чтобы успокоить его, Борис садится на кровать; Валерий вцепляется в его колено и наконец перестает скулить. Какое-то время в комнате тихо. Борис думает, что Валерий наконец-то заснул, но через некоторое время он снова начинает говорить. И голос у него расстроенный. — У меня нет ответа на этот вопрос! Где он? Я не знаю… Борис наклоняется к нему и целует в макушку. — Не волнуйся. Ты всегда будешь выбирать истину, для тебя она превыше всего, я знаю. — Но… но… но откуда ты знаешь, если даже я не знаю? — теперь голос Валерия такой тихий, что едва можно разобрать слова. Валерий тяжело дышит, ворочается, никак не может успокоиться и наконец отдохнуть. Борису нужно с этим что-то делать. Он тщательно обдумывает все, а затем решает рассказать Валерию правду о себе. Это риск, но Борис уверен, что утром Валерий ничего не вспомнит, или ему покажется, что он видел сон. Поэтому он признается, что пришел из другой временной шкалы, где произошла Чернобыльская катастрофа, и где Валерий пожертвовал собой во имя правды. Валерий время от времени хихикает, бормочет что-то непонятное, и Борис не знает, понимает ли он вообще хоть немного, но старательно завершает свой рассказ. — Я умолял тебя согласиться на сделку с КГБ, потому что не хотел тебя потерять. Я выбрал тебя, но в итоге ты остался верен правде, и том зале суда ты рассказал все, — говорит Борис, погруженный в воспоминания, рассеянно поглаживая Валерия по волосам. — Ты хотел, чтобы правду не скрывали, ты хотел, чтобы все выплыло наружу, во что бы то ни стало. Так что перестань себя мучить. Если это случится, ты снова выберешь истину во имя всеобщего блага, потому ты такой и есть. Я знаю это. Я это видел. Валерий машет рукой в воздухе, пытаясь погладить Бориса по щеке, но он так неуклюж и пьян, что в итоге попадает по носу и шее. — Борис, — говорит он. На мгновение его голос становится ясным, будто он не пил вовсе, и Борис пугается. — Я оставил тебя одного. Я причинил тебе боль. Борис молчит. Да, самоубийство Валерия опустошило его, он жил в трауре до тех пор, пока не встретил Поля. И если он хочет быть честным с самим собой, то надо признать, что оставаться одному больно, хотя он знает, что Валерий страдал так же сильно. Поэтому Борис никогда не держал на него зла. Но это было трудно. Невероятно трудно было идти дальше без него. Между тем Валерий, лежащий рядом, перестает говорить, а молчание Бориса только усугубляет ситуацию. Валерий вдруг удивительно сильно прижимается к его спине, громко всхлипывая и поскуливая. — Боря… я сделал больно моему Боре… — Нет, нет, все в порядке, — успокаивает его Борис, продолжая гладить по голове. — Ты ничего не сделал. — Я причинил боль своему мужу! — всхлипывает Валерий. — Мы же не женаты. — Конечно, женаты! Ты нес меня в постель как невесту! — настаивает Валерий с улыбкой и безупречной логикой пьяницы. — Ты прав, — улыбается Борис. — Я нес тебя на руках. Он надеется, что, потакая Валерию, поможет ему перестать плакать, но вместо этого все становится только хуже. — Ну что такое… — шепчет Борис, поглаживая его шею. — Правда… — шепчет Валерий. — Я выбрал правду. — Я же говорил тебе. — Ты меня ненавидишь? — Нет, Валера, я никогда не смогу ненавидеть тебя за то, что ты принял правильное решение. — Поклянись, — настаивает Валерий раздраженным тоном плаксивого ребенка, пиная ногой матрас. — Клянусь. — Прости, что оставил тебя одного, — бормочет он, уткнувшись Борису в бедро. — Ты меня прощаешь? — Я уже давно тебя простил, — признается Борис, почесывая Валерия за ухом, будто он кот. — И ты все еще любишь меня? — сейчас Валерий почти давит его мучительными объятиями. — Я всегда буду любить тебя. — Хм, мой милый… милый мой Боря… муж… — невнятно говорит Валерий и наконец засыпает. Борис же долго не может уснуть, размышляя. В прежней временной шкале Валерий столкнулся с тяжелыми, мучительными страданиями, будучи совершенно один. Это была одна из причин, почему веревка стянула его шею. Борис ложится рядом с Валерием и нежно тянет его на себя, чтобы тот не проснулся, и тихо шепчет: — Я всегда буду рядом с тобой, какое бы решение ты не принял, обещаю. И, может, ему лишь кажется, но Валерий будто расслабляется во сне. На следующее утро похмелье мстит Валерию от всей души. У него болит живот, к горлу подступает тошнота, голова кружится и зверски болит. Борис решает остаться дома и поухаживать за ним, и узнает, что Валерий — ужасный, требовательный и вечно жалующийся пациент. Чай слишком горячий, потом — слишком крепкий, одеяло тяжелое, Борис слишком громко топает. Последнее вполне весомо, так что он перемещается в гостиную, компания Огонька лучше, чем Валерий, мающийся от похмелья. Вскоре после полудня Валерий просыпается: головная боль почти отступила, так что он может двигаться, не чувствуя тошноту. Впрочем, далеко он не уходит, сворачивается калачиком на маленьком диване, улегшись головой Борису на колени, и закрывает глаза, счастливо вздыхая, когда тот начинает перебирать его волосы. — Так лучше? — Немного. Но ты должен мне кое-что пообещать. — Конечно. — Никогда больше не давай мне пить. Можешь даже взбеситься и орать, только забери у меня бутылку. Болис смеется, большим пальцем обводя его ухо. — Согласен. Больше никакого пьянства. Какое-то время Борис молча гладит его по голове, потом прикусывает губу и наконец осторожно спрашивает, стараясь сохранить нейтральный тон голоса: — Что ты помнишь из вчерашнего? Немного помолчав, Валерий хмурится, видимо, пытаясь вспомнить, а потом вздыхает. — Честно говоря, почти ничего. Ты пришел, говорил про интервью, но потом я, наверное, уснул, потому что воспоминания какие-то странные. — Например? — Свадьба… все плакали, вроде бы. Так что это была либо ужасная свадьба, либо вообще не свадьба. Бессмыслица какая-то. С тобой так тоже бывает, когда ты напиваешься? — Я никогда не напиваюсь, потому что контролирую свою норму. Валерий тихо смеется. — Как я уже сказал, ты теперь будешь пить за нас двоих. — Он поворачивается и смотрит Борису в глаза. — Я в норме, уже легче, правда. Прости, если я вел себя как идиот, и вчера, и сегодня утром. — Все нормально. — Борис массирует его виски. — Поспи еще, потом лучше станет. Валерий закрывает глаза и через несколько минут уже тихонько храпит. Даже если Валерий не помнит, что он ему рассказал, глубоко внутри Бориса появилось ощущение, что он примирился с собой и совестью, а это — самое главное.

***

В 1986 году зима суровая, даже по российским меркам. Низкая температура, снег и ветер неделями осаждают столицу, и многие заболевают простужаются. С Валерием все гораздо хуже: его пресловутая рассеянность заставляет его постоянно терять шапки, перчатки и шарфы, даже пальто один раз. Валерия мучает постоянный кашель, на который он не обращает внимания, думает, что все пройдет, но однажды на работе ему становится плохо, и его срочно увозят в больницу. Борис узнает об этом только через два дня. Обеспокоенный телефонным молчанием Валерия, который часто звонит ему, используя Ночь в качестве предлога, он сам звонит в Курчатовский институт. Секретарь лаконично сообщает ему последние новости. — Что? Куда его увезли? — Я не знаю. Борис бросает трубку. Он просто теряет время и должен немедленно узнать, что случилось с Валерием. После череды телефонных звонков, которые кажутся бесконечными, он наконец получает ответ: Валерий в третьей больнице, у него пневмония. Борис разговаривает с заведующим, напоминает, что Валерий — важный член Академии наук и ресурс государства. Требует одноместной палаты и всевозможного ухода: он оплатит все. Сердце Бориса кричит, чтобы он встал, ушел из проклятого кабинета, побежал к Валерию и остался рядом с ним, пока ему не станет лучше. А еще ему хочется потрясти Валерия за плечи, отругать, ведь сколько раз он просил его сходить к врачу и разобраться с кашлем! Но вместо всего этого Борис вынужден сидеть на работе, раздавленный безжалостной системой, которая не позволяет ему выразить чувства. Он может утверждать, что платить за лечение уважаемого члена общества и партии, потому что заботится об интересах государства, может навещать Валерия время от времени как друга, но более глубокое беспокойство с его стороны вызовет подозрение. Однако, говоря о заботе, одно нужно сделать прямо сейчас: накормить Огонька и Тумана. Они одни уже два дня, Валерий с ума сойдет от беспокойства. Только после этого Борис отправляется в больницу. Валерий в реанимации, сначала врачи не хотят его пускать, он ведь не родственник. Это еще одна горькая пилюля, которая заставляет Бориса еще больше ненавидеть общество, в котором он живет. В глазах закона они с Валерием — чужие друг другу люди, и неважно, что у Валерия нет никого, кроме Бориса, нет близких родственников, для которых важно его здоровье. Конечно, Борис мог бы дать взятку персоналу больницы, чтобы они закрыли на это глаза, но человек, принявший от него деньги, без колебаний примет их от кого-то другого, кому с радостью сообщит, что Борис Щербина каждую свободную минуту проводит у постели Валерия Легасова. — Вы сможете его увидеть через несколько минут, ненадолго, — резко говорит врач, соглашаясь впустить Бориса только из-за страха перед значком на лацкане его пиджака. Валерий под кислородной маской, дыхание неглубокое и затрудненное. Он с трудом открывает глаза, когда слышит шаги Бориса. Он без очков, поэтому Борису нужно подойти как можно ближе. Медсестра проверяет жизненные показатели Валерия, поэтому они могут только смотреть друг на друга. Валерий слабо двигает рукой: он явно напуган, ищет утешения, но Борис не может ему ничего дать и мучается от собственной бесполезности. — Боря… — слабым голосом произносит Валерий, и Борис трогает пластиковую занавеску, которая их разделяет. Они даже не могут прикоснуться друг к другу, и это разбивает ему сердце. — Я здесь. — Кошки… — Я о них позабочусь, обо всем позабочусь, Валера, только поправляйся поскорее. Валерий осторожно кивает. — Как вы себя чувствуете, товарищ? — спрашивает Борис, но медсестра смотрит на монитор и качает головой. — Ему лучше не разговаривать. Он слаб и должен больше отдыхать, — говорит она, намекая, что присутствие Бориса не очень полезно для здоровья пациента. — Я понимаю. Борис пытается взглядом передать Валерию все то, что не может произнести вслух, но несчастный взгляд Валерия преследует его, пока он покидает палату. Валерий изо всех сил старается поправиться: иногда у него случаются неконтролируемые приступы кашля, которые выматывают, иногда температура такая высокая, что Валерий бредит и не узнает Бориса. Борис страдает вместе с ним и все дни живет в страхе, что снова потеряет его. В палате Валерия не всегда есть посторонние, потому что в больнице полно других пациентов, поэтому Борис решает отбросить все предосторожности и проводит в больнице столько времени, сколько может. Валерий нуждается в нем. Однажды днем Валерий встает и даже делает несколько шагов по коридору, тяжело опираясь на руку Бориса, но вечером его сбивает с ног высокая температура и сильная лихорадка. — Я здесь, я тебя не оставлю! — шепчет ему на ухо Борис, прежде чем оставить Валерия на попечение врачей. Он проводит всю ночь на пластиковом стуле в коридоре. В последующие дни Валерий слишком слаб, чтобы пить и есть самостоятельно. Борис подкладывает ему под голову подушку, помогает сесть, подносит ко рту стакан воды или ложку супа. Он настойчив, по-украински упрям, потому что Валерий говорит, что не голоден. — Если ты не поешь, тебе не станет лучше. А я не уйду, пока ты не съешь всю тарелку. — Ты моя скала, — бормочет Валерий с улыбкой и изо всех сил старается поесть. Борис высокомерен, но не до такой степени, чтобы считать, что именно благодаря его присутствию здоровье Валерия начинает улучшаться, но он не хочет думать о том, как Валерию было бы плохо в одиночестве. В этой временной шкале нет трагедии, которая свела их вместе, но они нуждаются друг в друге так же. Будто чувство, которое связывает их, не менялось никогда. Однажды Борис поднимает руку, чтобы погладить Валерия по волосам, но тот резко отстраняется. — Я весь грязный, — смущенно бормочет он. — Уже несколько дней в душе не был. Но Борис все равно настойчиво гладит его по волосам. — Это чепуха, мне плевать. Но видно, что Валерию неуютно, поэтому Борису ничего не остается, кроме как позвать медсестру и попросить ее помочь с тазиком и губкой. — Борис, не надо, ты не должен этого делать… — слабо протестует Валерий, но против упрямства Бориса он бессилен. — Конечно, должен, тебе сразу станет лучше. Бросив быстрый взгляд на дверь, Борис целует Валерия в лоб. — И ты боялся стать для меня обузой… — вздыхает Валерий, но Борис снова целует его. — Я тебя люблю. Ты не обуза. Цоканье каблуков предупреждает их о том, что медсестра близко, Борис сразу отходит на приличное расстояние. Они вместе усаживают Валерия на стул, моют, а потом Борис энергично растирает его полотенцем, чтобы он не замерз. — Вам повезло, что у вас есть особенный друг, который помогает вам, — замечает медсестра, застегивая пижаму Валерия. Он в ужасе глядит на Бориса. Неужели они были слишком очевидны в выражениях своей привязанности? Борис готов защищаться, отрицать, даже угрожать в случае необходимости, хоть ему и не нравится эта идея, но женщина спокойно продолжает: — У моего двоюродного брата тоже есть особенный друг. Я думаю, что это хорошо. Можете уложить его в постель? Мне нужно проверить еще троих пациентов. — Она обращается к Борису. Тот кивает с некоторой задержкой, все еще удивляясь ее словам: под строгой диктатурой советского социализма существует совсем другое реальное общество. Он еще подумает об этом, когда Валерий поправится. Валерий засыпает, как только касается головой подушки, а Борис надевает на него кислородную маску. Тревожно, что простое мытье так вымотало его. Он сидит рядом с кроватью и наблюдает, как медленно поднимается и опускается грудь Валерия. Держит его руку, будто через нее может поделиться с ним силой. Когда наступает ночь, Борис наконец встает. Валерий спит. — Он ведь выздоровеет? — спрашивает он у той же медсестры. — Он все еще очень слаб. Это не тот ответ, на который рассчитывал Борис, но он благодарен, что она не солгала. Валерий проводит в больнице почти месяц, пока его состояние не улучшается настолько, что врачи решают отпустить его домой, но не на работу: он должен некоторое время провести на юге, на море, без физических нагрузок. Борис находит небольшую дачу в Крыму, где Валерий может восстановить свое здоровье, и домработницу, которая будет ухаживать за ним. — Вообще-то, мне уже гораздо лучше, — спорит Валерий, который устал уже лежать в кровати. Ему надоело отдыхать. Когда ему стало лучше, он попросил Бориса принести ему несколько книг и альбом для рисования, но дни в больнице были бесконечными и скучными, к тому же, Валерий волнуется по поводу работы, которой наверняка накопилось немеряно. Однако Борис непреклонен: он запрещает Валерию переступать порог института или работать над проектами без разрешения врача. — Я умру со скуки! — жалуется Валерий, падая на кровать. — Я привык жить в городе. Что мне в Крыму делать? — В Москве слишком холодно, ты можешь заработать рецидив. — С этой горой лекарств это невозможно. — Мой водитель заберет тебя завтра утром, — говорит Борис, застегивая чемодан Валерия, тем самым заканчивая обсуждение и споры. — Я поеду один? — Ты же знаешь, я не могу поехать с тобой, это будет слишком странно. И мне нужно в Сибирь по работе. — Значит, ты работать можешь, а я нет! — расстроено говорит Валерий. — Валера… — Интересно, если бы поменялись ролями, какой из тебя вышел бы пациент? Борис треплет его по затылку. — Тебе лучше не знать. — Такой уж ужасный? — Хуже, чем ужасный. Валерий смеется и берет Бориса за руку. — Останешься на ночь? — с надеждой спрашивает он, хитро улыбаясь. — Не могу, мне тоже нужно собрать вещи. Я приеду, как только вернусь из Сибири. Мария последит за кошками. Борис целует Валерия в лоб и уходит, стараясь не обращать внимания на его разочарованное лицо. Чемодан был собран несколько дней назад, он просто не хотел оставаться. Конечно, Борису не хватает физической составляющей их отношений, Валерию тоже: пока он лежал в больнице, им пришлось довольствоваться быстрыми прикосновениями и парой поцелуев. Борис больше всего на свете хочет ощутить тепло его кожи под пальцами и вкус на языке. Но врачи ясно сказали: никаких физических нагрузок, а, по мнению Бориса, секс попадал под эту категорию, поэтому придется подождать, пока Валерию не станет лучше. А пока придется справляться самостоятельно, прибегая к помощи руки и фантазиям.

***

Когда наконец Борис добирается до дачи, где живет Валерий, дома никого нет, даже домработницы. Обеспокоенный, он собирается пойти искать его по соседям, но видит Валерия, идущего по грунтовой дороге к дому с хозяйственной сумкой в руке. Валерий видит его и ускоряет шаг. — Безрассудный ты дурак! — шипит Борис, направляясь к нему. — Борис! Я тебя так рано не ждал. — Ты что делаешь? — Пошел купить что-нибудь на ужин. Если бы ты сказал, что приедешь, но я купил бы побольше, но этого вроде хватит. — Почему ты без пальто? Валерий одет только в свитер с высоким воротом и легкую куртку, без шапки и шарфа. — Потому что сегодня жарко! — смеется Валерий, но Борис снимает свой шарф и наматывает ему на шею, при этом толкает Валерия в сторону дома. — Покупки должны быть на твоей помощнице по хозяйству. Кстати, где она сейчас? — Я попросил ее приходить только два раза в неделю. — Почему это? Валерий ставит сумку с покупками на стол, поворачивается и раздраженно смотрит Борису прямо в глаза. — Потому что чаще мне не нужно. Она только убирает и стирает, остальное я и сам могу сделать. — А если с тобой что-то случится, пока ты один? Врачи рекомендовали… Валерий вскидывает руку. — Борис, уже два месяца после пневмонии прошло. Я выздоровел полностью, а от этого вынужденного безделья мне уже плохо. Я говорил с местным врачом. По его словам, я могу вернуться к работе, и я собираюсь сделать это как можно скорее. — Но… — Никаких «но», — отвечает Валерий, уперев руки в бока. — Я уже все решил! А теперь иди сюда, я не хочу ссориться. Борис хотел бы убедить его подождать еще немного до возвращения в Москву, но Валерий обнимает его за шею, глубоко целует, заставляя забыть все слова. Они уже давно не целовались по-настоящему, и когда Валерий тащит его на диван, Борис покорно следует за ним. Атмосфера начинает накаляться, когда Валерий стягивает куртку и ослабляет галстук Бориса, но Борис не может перестать думать о том, что Валерий может слишком устать… На помощь Борису приходит желудок — он шумно урчит, разрушая всю романтическую атмосферу. Валерий тут же останавливается, приобнимает Бориса за плечи и смотрит на него, смешно приподняв бровь. — Да, это мой желудок, — ворчит Борис. — Я уехал рано утром, не успел поесть. — О, Боря! — Валерий трется носом о нос Бориса и пытается встать, но не тут-то было. — Нет. Я приготовлю ужин сам. — Я же сказал, что мне лучше! — вздыхает Валерий, не скрывая раздражения. — А я не могу что-то для нас сам приготовить? — интересуется Борис, открывая кухонные шкафы в поисках кастрюль. Валерий решает пока оставить все так, как есть. — Это что, завуалированная критика моей стряпни? Борис усмехается и начинает чистить картошку.

***

Сегодня вечером Борис хочет лечь спать пораньше, сказав, что устал от долгой дороги, но рано утром его нежно будят мягкие губы, которые целуют его шею и медленно поднимаются к уху. — Борис? Ты не спишь? — тихо спрашивает Валерий, прижимаясь к его спине. — Хм… — Доброе утро, — напевает Валерий и трется об него, заставляя почувствовать свою утреннюю эрекцию. Первая мысль Бориса — повернуться и взять Валерия прямо сейчас, но беспокойство его так и не отпустило: не слишком ли рано? — Не хочешь позавтракать? — спрашивает Борис, пытаясь сохранить остаток рассудка. Валерий садится и тяжело вздыхает. — Хорошо, вы сами напросились, Борис Евдокимович. Сильные руки тут же переворачивает Бориса на спину, Валерий взбирается ему на грудь, чтобы обездвижить, и, прежде чем Борис осознает, что происходит, подхватывает его руки и привязывает к железному изголовью кровати его же шарфом. — Валерий, что с тобой такое? — Поскольку ты не хочешь понять, что я выздоровел, я должен тебя в этом убедить, неважно, честным или не честным способом. Валерий ухмыляется, начиная раздеваться прямо у Бориса перед носом, а затем стягивает с него пижамные штаны. — Я просто волнуюсь за тебя, — тихонько произносит Борис. Валерий наклоняется к нему, почти касаясь губами его губ: — А я хочу, чтобы ты понял: я не фарфоровый, не разобьюсь. — Ладно, я понял. — Борис поднимает голову, чтобы поцеловать его в ответ, но Валерий выпрямляется. — Ты этого не заслужил, не сейчас, по крайней мере. Ты заставил меня ждать! Так долго! — Что? — Борис яростно дергает шарф, но узел идеальный, все попытки тщетны. — Валерий, развяжи меня! Валерий задирает его пижаму и целует живот, поглаживая внутреннюю сторону бедра. Бориса начинает мелко трясти. — Похоже, твое тело не против связывания. Да, его член предательски встает. Ему нужен Валерий, как и самому Валерию, может, даже больше. Воздержание было слишком длительным и мучительным. Борис откидывается на подушку, молчаливо уступая Валерию контроль. Валерий спускается ниже, устраивается между его бедер и с совершенно непристойным стоном вдыхает его запах. — Я скучал по тебе. — Горячее дыхание касается члена, заставляя Бориса сдавленно застонать. — Я со вчерашнего дня здесь, — шепчет он. Дышать уже сил нет, а они еще ничего и не сделали толком! — О, я не с тобой разговаривал, — отвечает Валерий с озорным блеском в глазах. И член Бориса тут же исчезает во влажном жаре его рта. Это так неожиданно, так восхитительно, что Борис не может устоять, выгибает спину, вонзаясь глубоко Валерию в рот, но тут же заставляет себя лечь обратно на матрас. — Прости, — выдыхает он, зажмуриваясь, но Валерий двумя пальцам скользит к его губам, прямо в рот, задевая зубы. — Твой рот сгодится на что-то большее, чем извинения. Борис облизывает и посасывает его пальцы, после чего Валерий ими же подготавливает себя. Его глаза закрыты, губы растянуты в восторженной улыбке. Кожа Валерия бледная, веснушчатая, он так близко к Борису… Руки дрожат от желания прикоснуться к нему, а бедра снова неконтролируемо вскидываются вверх — быть связанным — настоящая пытка. — Валера… — умоляет он. Валерий мерно двигает пальцами внутри себя и смотрит на Бориса из-под ресниц. — Это научит тебя не отказывать мне в себе. Борис рычит, снова дергает руками, но когда Валерий забирается на него, прямо над членом. Обычно он готовит себя намного дольше. Валерий читает беспокойство Бориса в его глазах и качает головой. — Я же тебе говорил, я не прочь немного поболеть. Валерий медленно опускается на его член — бедра дрожат, мышцы растягиваются… Валерий издает длинный стон, наконец насаживаясь до конца. — О! Да! — шепчет он. Несколько мгновений он выжидает, приспосабливаясь к неудобствам, затем сжимает одной рукой изголовье кровати, а другой сжимает член, который сочится смазкой прямо Борису на живот. А затем он делает первое осторожное движение. Борис смотрит на него, загипнотизированный эротическим видом Валерия, который с его помощью доставляет себе удовольствие, и тоже начинает двигаться навстречу, наслаждаясь каждым вздохом, каждым сокращением мышц вокруг члена. Валерий чрезвычайно громкий, теперь, когда ему не нужно сдерживаться, боясь, что кто-то из соседей услышит их, и он кричит в экстазе всякий раз, как член Бориса задевает простату. Его голос подобен бензину для воспламенившегося Бориса, который чувствует удовольствие, разгорающееся в паху. Валерий двигается на нем все быстрее и быстрее. — Прости… — он задыхается. — Я не выдержу, это было слишком долго. ох, Боря! — Валерий сгибается пополам, почти перестает дышать, ноги дрожат от силы оргазма, и он кончает Борису на живот, пачкая пижаму. Борис откидывает голову на подушке и разочарованно рычит: трудно держать себя в руках и не вколачиваться в Валерия. Но затем Валерий наклоняется, развязывает узел вокруг его рук, облизывается, и, когда Борис устало стонет в ответ, целует почти грубо, двигаясь, сжимая его в себе, игнорируя сверхчувствительность. — Валера… — предупредительно выдыхает Борис: он не сможет сопротивляться, если Валерий продолжит его провоцировать. — Возьми меня, Борис, я могу это принять… — Валерий сильно кусает его за ухо. — Я этого хочу. Железная воля Бориса ломается, инстинкты берут верх: он с рычанием бросает Валерия на матрас, снова входит в него резким толчком, от которого Валерий срывается на крик. — Да! Валерий все еще открытый и расслабленный после оргазма; он царапает Борису ягодицы и спину, почти плачет на ухо, заставляя его окончательно потерять рассудок. У Бориса в венах кровь кипит, сердце бьется в груди, как зверь в клетке, пока он неумолимо вбивается в Валерия, лихорадочно, почти с животным желанием, пока наконец не кончает, душа крики. Все его тело дрожит, Валерий сжимает его в себе еще раз, вызывая у Бориса еще один сильный спазм внутри, который выматывает его окончательно. Борис выходит из него и едва успевает перекатиться на спину. — Да… — с благословенной улыбкой шепчет Валерий. Кровать в жутком беспорядке, они оба задыхаются, ноги запутались в простынях. Валерий разваливается поперек постели, голов укладываясь Борису на живот. — Видишь? Теперь веришь, что со мной все в порядке? — Зато я теперь не в порядке, — ворчит Борис, и через секунду они оба хохочут в голос, все еще пьяные от эндорфинов. — Итак… — начинает Борис, снова обретя способность ясно выражаться, — ты все еще хочешь вернуться к работе? — А ты можешь остаться? — На пару дней — да. — Тогда через пару дней. Я не до конца тебя простил, ты же знаешь. — Я что-нибудь придумаю, — ухмыляется Борис. — Жду не дождусь! Валерий встает, слегка прихрамывая и морщась, но чувство вины, всколыхнувшееся в Борисе, тут же исчезает, как только он видит его восторженное выражение лица.