Каждый

Я потерялся в лесу, Совсем один. — The Cure

В комнате играет The Cure. Их песни порой такие фиолетово-желтые, они помогают мне успокоиться и перестать думать о некоторых вещах. Я чувствую себя свободным от бремени жизни, моя душа отделяется от тела, и я лечу куда-то ввысь, не думая ни о чем. Где-то далеко, за пределами города, моё тело плывет по реке. Течение уносит его в свои сети, а мне хорошо, мои глаза закрыты. На лице капли дождя, маленькие головастики безутешно ползают под белой рубашкой, которую я покупал для школы, а во рту тлеющая сигарета с привкусом вишни. Руки холодные, мокрые, все в водорослях и волдырях. Я открываю глаза и снова оказываюсь в своей темной комнате с дверью без замка и обоями в полоску. На улице вечер. Я слышу, как ветер кружит багровую листву. Мне нравится осень. Ветки под ногами, запах яблок и черного крепкого кофе, который я пью поздней ночью, чтобы утолить жажду мести. Песня сменяется одна за другой, а в квартире так пусто, так одиноко и холодно, что я чувствую, как ножи втыкаются в мои органы, делают несколько круговых движений и идут по новой. Я бы хотел умереть, чтобы не чувствовать эту боль. Никто не хочет быть рядом со мной, а мне так больно от этой мысли, что я начинаю вспоминать все моменты своей жизни и плачу. Лучше умереть по-настоящему, чем морально каждый раз, когда на тебя наступают своим ботинком. Хочу на поле, хочу лежать с закрытыми глазами, жевать землю вместе с червями и ждать, когда из моих век вырастут зеленые побеги. Хочу лежать во всём черном, впиваться почерневшими от грязи ногтями в кожу и вдыхать запах химикатов. Хочу смотреть на сварку, молиться богу и рвать цепи скованных рабов! Я бы сбежал с кем-нибудь из них в далекую пустошь, жил в деревянном доме и черпал воду из озера кувшином. Хочу захлебнуться этой водой. Чтобы она вытекала из моих покрасневших глаз, разорванного рта, носа. Но я здесь. Песня становится чуть тише из-за уведомления. Я встаю и иду к компьютеру, чтобы проверить. Кто-то поставил лайк на мою аватарку. Вновь наступила тишина. Спустя несколько секунд получаю запрос в друзья. «привет» Я не хочу отвечать, но мне становится интересно. У этого человека вместо имени какие-то иероглифы, а на аватарке Уильям Берроуз в молодом возрасте. Мне это начинает нравиться. Я решаю ответить тем же приветствием. Переключаю песни на Joy Division. Хочется просто человеческого — лежать с кем-нибудь на кровати и слушать старые песни, закрыв глаза и задернув шторы. Хочется покинуть город, но я знаю, что никогда отсюда не выберусь. Отсюда не уезжают. Моё рождение было пророчено в библии, я — убитый Авель, вечный Мафусаил, распятый Иисус. Во мне много ликов, а она пугается, дает по ночам пить святую воду. Я гр-р-ешник! Пользователь расспрашивает о моих увлечениях. Мы медленно переходим к теме семьи. «я бы наверное лучше сел в тюрьму, чем находился здесь.» Иду на кухню и ставлю чайник. Погода такая, что в сентябре идёт снег. Мне это очень нравится. Я люблю, когда палитры неожиданно меняются в лучшую для меня сторону. Но когда человек меняет свой цвет, это всегда страшно. Я знал одного человека, который был похож на апрельский розовый. Вся вот эта подростковая белиберда с крышами, вином и заброшками. Они обычно слушают русские песни и режут вены. У меня была изначально такая ассоциация с этим человеком, но со временем он менялся на зеленый, красный, бирюзовый. Теперь я не знаю, какого он цвета. Мне бы просто хотелось запомнить его бирюзой, перестать возвращаться, удалить все номера, но привязанность не позволяет сделать этого. Были времена, когда я любил, ненавидел и желал смерти. Потому что этот человек сам начал игру «кто кого ранит сильнее». А в итоге мы оба сожгли дорогие нам вещи, фотографии и оставили только самое ценное, что напоминало о былых временах, оранжевой осени и теплых руках, которые мне хотелось подолгу держать и не отпускать. Цветок не распустится, если он живет в снегу. Теперь, видимо, у меня свой смысл построения фразы. Я открываю балкон. Ветер тут же стал трепать мои волосы и воротник пальто. Листья покрыл тонкий слой кристально-чистого снега. На ладони падают кусочки льда, которые сразу же тают от тепла моего тела. К утру весь снег растает и будет грязное месиво. На сапогах тоже. Так как я на балконе, то музыку из комнаты я слышу очень тихо. Но я закрываю в блаженстве глаза и думаю о том, почему же ненавижу ватные облака на голубом фоне неба. Такие вещи ассоциируются у меня с детством, а за многие годы я сменил десятки цветов. Мне неприятно думать о воспоминаниях, в которых что-то не соответствует моим стандартам. Это если бы я пришел на показ мод и оскорбил каждую девушку лично, потому что мне не понравился цвет платья. Я не утрирую. Если бы у меня была ахроматопсия, я был бы счастлив. Но потом определенно убил себя, ибо цвета всё равно являются частью моей жизни. Я не представляю себя без этого. То есть, вы знали, что слово «ямб» имеет вкус калины? А английская буква «W» является более эстетом, нежели русская «В». Она эгоистичная и высокомерная, похожа на женщину-учителя. Я в детстве любил эту букву, потому что она была похожа на вишню и красиво писалась прописью. В детстве все хотели быть космонавтами, а я хотел быть буквой «В». Мама купила мне разговорный алфавит, когда мне было четыре года. В том возрасте я знал уже все буквы, какие являются согласными (синие), а какие гласными (красные). Я думаю, что алфавит во многом испортил моё восприятие цветов, потому что большинство букв на данный момент либо красные, либо синие. Кстати, читать меня никто не учил, поэтому меня научили этому в первом классе. Но я умел писать такие слова, как «мама», «папа» и «бабушка» справа налево. И ручку я всё ещё держу не так, как учили в начальных классах. У меня большой палец уходит вверх, вместо того, чтобы примкнуть к указательному и среднему, при помощи которых я держу ручку. Есть ещё странная привычка — собирать наконечники паст. Они похожи на пули и их около ста штук в моей кружке на полке. Эдакое хобби вместо марок и фантиков от конфет. Не знаю, почему резко начал собирать их в седьмом классе. Просто они действительно выглядят красивыми и уникальными: какие-то толще, другие тоньше. Каждый пишет по-разному. Прямо как люди. Сигарета в моей руке постепенно тлела. Я рассматривал пачку сигарет, которую купил вчера сам. Не какой-то там петр первый, а вполне неплохой такой себе желтый мальборо. Буржуй! На площадке никого нет. Я бы хотел спуститься и пойти на качели, но они, наверное, мокрые из-за снега. Неожиданная зима загнала всех жителей города в свои картонные, пластиковые дома. Самое время доставать из морозильника замороженные ягоды для чая, самое время греться друг с другом и греть друг для друга. А руки у меня холодные. Когда касаюсь себя, то обжигаюсь. «а ты никогда не задумывался уйти из дома?» Печатаю ответ, держа во рту сигарету. Со стороны это должно выглядеть богемно. Ибо я есть бог, а дождь — мои слезы. Солнце — смерть, снег — любовь. Отправить сообщение мне не удается из-за звонка Шечухи. Я бросаю взгляд во двор и замечаю, как мой знакомый уверенно плетется к моей квартире. Принимаю звонок и прошу его посмотреть в мою сторону. — Здарова, — символически говорит он и машет мне рукой. Я нахожу это забавным. — Выходи, прогуляемся. Я киваю и закрываю балкон. Выключаю чайник, компьютер, отправляю сообщение и надеваю черную шапку. Смотрю на себя в зеркале. Отстой. Шечуха пахнет елью и смолой. Зеленый? Он похож на кружку чая с лимоном. Мы обмениваемся не менее символическим рукопожатием, и я улыбаюсь. Он кладет руку мне на плечо и начинает рассказывать о днях открытых дверей в универах. Шечуха уже давно решил, куда и на кого собирается поступать, когда я даже не уверен, проживу ли следующий день. Снег приятно хрустит под подошвой. Хочется почувствовать вкус этого звука. Я думаю, он был бы похож на вкус бумаги и сахарной кондитерской пудры, которую в детстве я ел ложками. Я любил подобное, ел сухое молоко, ванилин и запивал это яблочной газировкой. Бабушка часто покупала мне всё это, а я был счастлив. Помню, однажды она купила мне «Алису» в одном маленьком магазинчике, где пахло мукой и рыбой. Не самое приятное воспоминание. Я был слишком маленьким, а вокруг курили взрослые мужчины-грузчики и матерились. Дождь. Мы зашли с Шечухой в супермаркет. Денег у меня было не много, но мой приятель определенно замышлял что-то другое. На его лице медленно появилась знакомая улыбка, глаза засверкали, а руки полезли в карман темно-коричневой куртки. Я закашлял. — На учет хочешь? — спрашиваю я, будто взрослый человек. Поправляю шапку и смотрю на товары. — Да брось, ты сам не против, — Шечуха тянет меня в отдел энергетиков. Разноцветные банки теряются в его больших карманах и рукавах. Воровал я только тогда, когда энергия билась через край. Кажется, это называется импульсивностью. Оранжевое слово, горящее. Меня иногда терзала совесть, но Шечуха успокаивал тем, что государство итак нагло нас крадет, и ничего не произойдет, если пропадут несколько блоков и энергетиков. Но я всё равно испытывал стыд. Мне хотелось быть лучшим в глазах людей. Проблема сигарет была в том, что они находились рядом с кассой. Импульсивность может появиться неожиданно. Многие часто путают это с чувством адреналина (например, как сейчас), но импульс гораздо хуже, он пересекается с эмоциями. Моя проблема в том, что я чувствую намного сильнее. У меня как будто нет кожи, а вместо души черная дыра. Я могу вытворять такие импульсивные вещи вроде принятия наркотиков и употребления алкоголя. За этим следует желание получить любовь, а после — осуждение посторонних, которое влечет за собой ненависть к себе. Мне страшно вновь коснуться себя, может, я делаю это ради кого-то другого, но мне кажется, что если я опять встану на этот путь, то всё закончится довольно плачевно. Я прочел десятки статей и посмотрел столько же видео, что могу наизусть пересказать все симптомы пограничного расстройства и сравнить их с моими ощущениями. Не знаю, одержим ли я этим. Может, хоть эта болезнь позволила бы мне показать свои черты. Может, это сделало бы меня собой, и именно поэтому я хочу узнать правду. Моя мать раньше страдала обсессивно-компульсивным расстройством, но узнал я об этом несколько лет назад. Она принимала таблетки и ходила по врачам. В детстве у меня тоже были компульсии, но я не придавал этому значения, а потом они сами прошли. Если ты не коснешься дверной ручки до того, как проедет машина, твоя семья умрет. Если ты не помоешь свои руки пять раз, то умрешь от грязи, которая попадет в твой организм. Хочется сказать своей маме огромное СПАСИБО. Я не беру во внимание отца, потому что на полном серьезе не воспринимаю его кровь за что-то родное. Да что он из себя представляет, кроме алкогольной предрасположенности и агрессии? Я всего лишь начал думать об импульсивности и хотел продолжить эту тему, но свернул совершенно не туда. С моими мыслями всегда так. Мне сложно идти равномерно. Я бы охарактеризовал своё движение мыслей как детские каракули в хаосном беспорядке. Я бы хотел.. чтобы со мной были рядом. Раньше я хотел помощи, даже бегал по психологам в одиночку, а потом понял, что единственное, чего я хочу — это люди. Вся моя жизнь обретает краски только в присутствии людей. Мне кажется, именно тогда во мне что-то есть, что-то такое, отчего черная дыра постепенно пропадает. Утешает лишь одно: ничто не вечно. Ни отношения, ни моё психическое состояние. Хотя в первом случае осознание такой горькой правды бьет мне прямо в сердце. И сложно сказать, я ли привязан к человеку, или он ко мне. На ком гири, что мы вдвоем идем ко дну? Я — красный. Я сомнение и ненависть. На кассе Шечуха просит пачку сигарет. Деловитая блондинка с табличкой на груди встает и берет сверху белый сверкающийся от ламп блок. Моё лицо закрыто капюшоном, я стою рядом и пытаюсь сосчитать до пяти. У неё глаза голубые и губы намазаны блеском. Грубо говоря, этот цвет ей совершенно не шел. Маникюр красивый. Она озвучивает цену своим режущим клювом, я резко хватаю сигареты и выбегаю из магазина. Слышу, как сзади меня догоняет Шечуха, громко улюлюкая. Черт, да это прекрасно! Охранник велит остановиться, но мы сворачиваем на другую улицу и забегаем в торговый центр. Пытаемся отдышаться, смеемся и выходим через другую дверь. Я открываю пачку и с важной гримасой сую в рот сигарету, стараясь походить на Даниила Хармса. Шечуха смеется, я тоже пихаю ему в рот сигарету. Словно маленькие дети, которые решили поразвлечься. Снимаю капюшон и шапку. Шечуха со своими светлыми волосами отлично смотрится на снежном фоне. Я лезу в его карман за черной зажигалкой, а он липнет в телефон. Трогаю его шелковистые волосы, на которых тают маленькие снежинки. Это выглядит красиво. Я люблю красоту. Для меня это самое главное. Не в плане внешности, а в самом факте существования искусства. Ведь снежинки на его волосах для меня искусство. — Если нас поймают, я свалю всё на тебя, — говорю я, улыбаясь. — Кто первее. — А проще вообще на Леву свалить. Ему это понравится. Я смотрю на него и не знаю, что делал бы без Шечухи. Я же умер бы от одиночества. Это убило бы меня, растоптало. Не дай бог, он начнет с кем-нибудь общаться и променяет меня. Не вынесу этого. Мне хватило той боли, которую я ощутил за последние несколько лет. Хочется привязать человека к себе, чтобы он был вечно рядом, но при этом он знал, чего я хочу, что стоит сказать в определенный момент, а когда надо промолчать. Но в ответ всегда тишина. Это вводит меня в диссонанс. Как же так, что человек, которого ты любишь, делает тебе больно? «могу ли я помочь тебе?»