Представь нас вместе

Долгое время Юнги и Сокджин работали вместе, но совершенно не знали об этом. Все дело в том, что Джин ужасно любил съемочную площадку, а Юнги с той же силой ее ненавидел. Его до жути раздражали все эти расфуфыренные и высокомерные актеры и актрисы, их манеры, поведение и в частности – постоянные лебезения к режиссеру и сценаристам. Как-будто все это имело какой-то толк, ей богу. Джин был не таким. Джин просто был всемирно известным и красивым. Оттого вокруг него вечно суетились люди, мелькали лицами, яркими вспышками фотокамер, громкими разговорами, нечаянными прикосновениями, на которые Джин только вежливо улыбался и старался как можно незаметнее прервать неприятный контакт. Джин был не таким. Не таким фальшивым и надменным, каким привыкли его считать. Не таким грязным, каким его описывал чуть ли не каждый журнал желтой прессы. Не таким заносчивым, каким его считали коллеги по съемочным площадкам. Он знал все эти разговоры за собственной спиной, читал все комментарии в социальных сетях, прекрасно понимал, что все эти улыбки, обращенные к нему – натянуты до самых ушей через силу. Он знал, но все равно оставался. Каждый раз оставался на плаву, тянулся к съемкам изо всех сил, словно от этого зависела вся его жизнь. Словно, остановись он хоть на секунду в этой непрекращающейся бешеной гонке, навсегда сойдет с дистанции. Пожалуй, в киноиндустрии все именно так и устроено. Юнги тоже был в киноиндустрии, но по другую ее сторону. Вся его жизнь ютилась в бетонной коробке крохотной студии, заставленной музыкальным оборудованием, небольшим диваном и самой дешевой кофемашиной – если уж помирать от чрезмерной нагрузки на одного 26-летнего пианиста, то только после кружки хорошего американо. Они бы и остались навсегда заочно знакомы через титры общей дорамы, для которой Юнги написал весь лист саундтреков, а Джин сыграл главную роль, если бы не поездка к морю всей съемочной группой и не лучший друг Юнги в лице режиссера, с которым любой отказ равносилен добровольному прыжку с обрыва. Режиссер был прекрасным, но Юнги оказался лучше. По крайней мере, для Джина. По крайней мере, для Джина в мятой домашней одежде, натянутой впопыхах. Для Джина со спутанным волосами, сонного и неуклюжего. Юнги оказался лучше. Лучше и прямо подстать – такой же заспанный, взъерошенный и молчаливый по утрам. И все бы ничего, но они не сказали друг другу ни слова, когда ехали вместе на пароме прочь от побережья, пока капитан искал лучшее место для рыбалки. Ничего не сказали друг другу, когда Юнги спустя четыре часа наконец-то поймал свою первую кефаль, ничего не сказали, когда в каюту принесли обед и ничего не сказали, когда паром причалил обратно к берегу. Они совсем не разговаривали весь уикенд, но по непонятным причинам все время неосознанно тянулись друг к другу: то сядут рядом в общем холле, когда ребята-операторы начнут рассказывать истории с прошлых съемок, у кого что поднакопилось за годы работы, то потянутся утром, в день отъезда, к одной и той же пачке с хлопьями, хотя вот же, рядом, стоит точно такая же, полная. Все это было странно и непонятно, и непривычно до ужаса. Юнги с людьми тяжело сходился, а с актерами и вовсе расходился, обычно на разные полюса. Но образ домашнего и уютного Джина, совершенно не похожего на красивые обложки журналов и кадры с экранов, никак не выходил у него из головы. Все ходил и ходил по кругу больше недели, искал себе место, чтобы засесть окончательно. Юнги гнал его долго, выкуривал мятным дымом, топил горьким кофе, выдувал холодным ветром ночных сеульских улиц, но все оказалось тщетно. Джин крепко застрял в подкорке и добил его окончательно, прислав: "Слышал, недалеко от Инчона есть хорошее место для рыбалки. Поедешь?" и следом: "Мне твой номер Намджун дал". "Предатель", – подумал Юнги, но все равно поехал. И на следующей неделе тоже. И еще через одну, пока осень окончательно не закончилась. А спустя три года набрался храбрости и предложил всемирно известному актеру Ким Сокджину сыграть главную роль в авторской мелодраме "Как быть мужем пианиста: пособие для начинающих" с припиской в конце договора: "Один вредный музыкант прилагается".