Как я встретил этого буржуя

— Пётр Петрович, угости папироской! — окликнул Каширов сослуживца. Тот, встрепенувшись, зажал папиросу в зубах и одну руку сунул в карман за «Казбеком», а вторую протянул для рукопожатия. Александр с удовольствием сжал его тёплую, твёрдую ладонь. Петя Васильев ему нравился. Молодой, но не дурной, а по-хорошему горячий, он в первый же год службы прекрасно проявил себя в петроградской ЧК, переехал вместе с руководством в Москву и теперь наводил страх на столичных бандитов. Пару раз им доводилось работать вместе — когда дело его КРО о контрабанде пересеклось с делом Петиного ОПЕРОДА о спекуляциях. — Аппетит перед обедом нагуливаешь? — шутливо спросил он Васильева, вынимая из коробочки папиросу. — Вроде того, — улыбнулся Пётр. — На воздухе думается лучше. Каширов чиркнул спичкой. — Трудное дело? — Схватил мелкую гадину, а там цепочка, — пояснил Петя, — и целый букет: вексели, бумаги, фальшивки… К крупной рыбе подбираюсь. Александр уважительно покивал. — Мои гражданку нашли, — затянувшись, продолжил Васильев. — Знать особо ничего не знает, но наводку дать может. Художника надо. — Так ты ж с ним живёшь, — удивился Каширов. Пётр выдохнул в холодный воздух дымное облако, несколько секунд смотрел, как оно искрится на январском солнце, и, наконец, ответил: — У Арбатова заказы. — Ну и что? — не понял Александр. — Подойди вечерком. Что тебе Мишка, откажет, что ли? — Не откажет, — признал Васильев. — Только попробуй его излови, когда он работает. Каширов понимающе хмыкнул. Брагинский, когда приходила пора пристроить что-нибудь из написанного, тоже где-то пропадал днями напролёт. Впрочем, Михаил выгодно отличался от вольной интеллигенции тем, что состоял в штате рисовальщиком и никогда не исчезал надолго — наведывался проверить, нет ли для него работы. — Придёт, — утешил Александр сослуживца и усмехнулся, мельком взглянув ему за плечо: — Даже раньше, чем ты думаешь. Петя тут же развернулся на каблуках и кивнул, когда Арбатов приветственно ему помахал. — Здравствуйте! — художник стремительно вспорхнул к ним на крыльцо, обдав лёгким флёром скипидара и лака. Рука его немедленно оказалась у Петра, Александру досталась улыбка. — Здорóво, — ответил Александр и следом за Васильевым пожал длиннопалую ладонь с говорящими следами краски на стыках ногтей. — В феврале откроют универсальный магазин Мосторга, — с ходу сообщил Михаил, — в бывшем «Мюр и Мерлиз». И прежние директора «Мюра» войдут в правление. Я там оформляю вывески. — О как, — хмыкнул Каширов. — Чего сейчас только не открывают. — И очень быстро, — добавил Васильев. — Вчера на углу Мясницкой одни битые кирпичи валялись, а сегодня чисто и стёкла моют. — Оживает Москва, — с удовольствием констатировал Арбатов. — И шаромыжники вместо подснежников, — невесело вставил Пётр и посмотрел на художника: — Вы мне сегодня нужны. — У меня после обеда снова работа, — заметил Михаил. — А вечером? — уточнил Васильев. Арбатов скользнул по нему задумчивым, смутно оценивающим взглядом и вновь заулыбался: — Сойдёмся на вечере. Будто это что-то значило. Каширов покосился на Петю, но тот и бровью не повёл: — Хорошо. — А теперь прошу простить, — шутливо приподняв край шапки, извинился Михаил, — я побегу обедать, а то не помню, когда последний раз ел. — Нельзя же так, — упрекнул Васильев. — Так и кисть сжевать недолго, — поддержал Александр. Арбатов рассмеялся и протянул руку на прощание: — Буду исправляться! Мне без кистей никак. — Хороший парень, — заметил Каширов, провожая художника взглядом. — Наши соседи так не думают, — усмехнулся Пётр, делящий с Михаилом комнату. — Что так? — поинтересовался Александр. Петя с ухмылкой потушил окурок о бок новенькой блестящей урны у входа. — А Михаил Иванович, как и всякий мастер, человек с причудами. Он любит встать с утра пораньше — часиков этак в пять — и в мастерскую. А перед этим — энергичные сборы. Мне-то что, я сплю крепко. А остальным не нравится. Каширов, прицельно запустив окурок в урну, хмыкнул. — Бедные люди… Не ведают своего счастья, — заявил он, направляясь обратно в здание. — Жили б с Брагинским — всю ночь бы шаги и декламации слушали. Васильев, идя в ногу, с улыбкой пожал плечами. В спину им доносился отдалённый стук молотков. Когда рабочий день закончился, дежурный устроился с толстым разлинованным журналом у настольной лампы, а Петя Васильев, вновь угостив его «Казбеком», направился на встречу с Арбатовым, Александр, ведомый каким-то странным чувством, дошёл до угла Мясницкой и осмотрел здание, о котором ему говорили. Кирпичи и осколки бутылок, ещё лежавшие с утра, в самом деле оказались убраны, деревянные щиты содраны, а стёкла вымыты. Темень мешала разглядеть, есть ли что внутри, но снаружи уже красовались крупные золотые буквы: «Трикотаж». «Дела-а», — подумал Каширов и пошёл домой медленнее обычного, приглядываясь к происходящим с Москвой переменам. У мальчишек на перекрёстках стали разнообразнее кричалки: не «Ира» рассыпная на все случаи жизни, а: — «Ява»! «Мурсал»! «Казбек»! «Посольские»! Прохожие подходили, интересовались. Над их головами покачивались на ветру вывески — где-то старые, заржавленные, обитые фанерой, а где-то новенькие, яркие, на крепких железках. Кое-где подмигивали из-за витрин длинные светящиеся трубки — стало быть, магазин. Кое-где за лишёнными щитов окнами смутно белели подновлённые штукатуркой стены. Даже в их с Брагинским доме и то заменили на двери стёклышко, с 18-го года щерившее на своих и чужих одинаково кривой оскал. Но главное открытие ждало впереди. Лифт! Тёмный, страшный ящик, непонятно каким образом вызывавший у Ивана тёплую ностальгию, вдруг сбросил цепь с замком, осветился и приглашающе раскрыл кованую дверцу-шторку! Александр целую минуту смотрел на него, прежде чем хмыкнуть и подняться по лестнице. Брагинского дома не было. Каширов понял это, едва завидев на стуле за неплотно прикрытой дверью соседа розовый («Коралловый!», — возразил бы Иван) шёлковый халат, который бывший граф таскал поверх одежды для тепла. «В редакции, наверное», — подумал Александр. Брагинский вернулся с полчаса спустя. Продрогший от вечернего морозца и с глазами по пять копеек. — Т-там, т-там… — срывающимся не то от холода, не то от изумления голосом пролепетал он. — Л-лифт пошёл! — И? — уточнил Каширов. Иван выдал в ответ замысловатую пантомиму и умудрился посмотреть на него с ещё большим чувством. — Ага, — кивнул Александр, восхитившись в глубине души его актёрскими дарованиями. — Всё с тобой понятно, интеллигенция. Снимай свою дерюгу драповую и ставь чайник, пока не околел. Брагинский, всё ещё находясь под глубоким впечатлением от воскресшего лифта, молча повиновался и лишь потом, отогревшись в тепле гостиной, осторожно заметил: — А она вроде бы ничего, эта новая политика. Каширов припомнил, сколько сегодня видел ремонта и как сияли глаза Михаила, после многих месяцев перебивок на поручениях в ЧК вновь получившего заказы. Потом в памяти всплыли директора «Мюра», которые все как один сядут, как прежде, в правлении. — Посмотрим, — с настороженной сдержанностью ответил он.