Как я встретил этого буржуя

— Бездельничаешь, интеллигенция? — хлопнув Брагинского по плечу, бодро спросил Каширов. Иван, вздрогнув, прижал книгу к груди и вежливо возразил: — Отдыхаю. — Ага, — откликнулся чекист, — я так и понял. Он обошёл диван с лежащим на нём соседом, подтянул к себе стул и уселся задом наперёд. — А скажи-ка мне, — сложив руки на спинке, поинтересовался он, — ты по-немецки умеешь? — Умею, — подтвердил Брагинский. — Вот прям как немец умеешь? — настоял Александр. — Да, — отчего-то насторожился бывший граф и потупил глаза. — А что, собственно… Каширов проследил его взгляд и увидел на полу рядом с диваном «Правду». Газета лежала вверх разворотом с разоблачением немецких шпионов. — Да не бойсь, — усмехнулся он, — немцев нам и без тебя хватает. Дело есть. — Какое? — растерянно уточнил Иван. — Экзамен у меня скоро с немецкого, — объяснил чекист, — а учить особо некогда было. То арест, то дежурство. Так-то я кой-чего понимаю, — заверил он, — но провалить не хочется. Помоги подготовиться. Брагинский удивлённо хлопнул глазами. — Сейчас?.. — Ну, а когда? — фыркнул Александр. — Мне завтра опять на службу. И, смерив соседа взглядом, добавил: — Ты не думай, я не за просто так. Труд, как говорится, должен оплачиваться. Пирожных небось года с семнадцатого не ел? Иван так на него посмотрел, что Каширов понял: попал в яблочко. «Ишь как изголодался», — подумал он, — «Вон, даже главу дочитывать не стал — так закладку положил…» Немудрено, впрочем — с жалованием Брагинского ему не то что пирожные с тортами, сахар и тот светил не всегда. А сладкое, давно заметил чекист, бывший граф любил похлеще, чем рябчиков. — Можете показать учебные материалы? — попросил Иван, что-то прикидывая. — Тетрадки сейчас принесу, — сказал Каширов. — Словаря у меня только нет, одалживал. — Словарь есть здесь, — Брагинский открыл книжный шкаф и не без усилия потянул с плотно забитой полки пухлый том в тиснёной обложке с золотыми буквами. Александр приметил, что к книге приклеился конверт — белая бумага ярко выделялась на тёмно-синем. — Что это там пристало? Он спросил не потому, что ему было так уж интересно. Работа обязывала, а профессия требовала даже дома знать о людях как можно больше. В контрразведке мелочей не бывает. И хотя он решил для себя, что Брагинский на контру всё же не тянет, бдительности не ослаблял. Писателя, привыкшего к его пристальному вниманию, вопрос не смутил. — Фотокарточки, наверное, — перевернув словарь, ответил он и с хрустом оторвал конверт. Каширов подошёл и заглянул ему через плечо. Иван, угукнув собственной догадке, извлёк стопочку карточек разного размера. На нижней и самой большой виднелись чьи-то кружавчики. На верхней стоял в гимназической форме тоненький юноша, в котором Александр не без удивления заподозрил Брагинского. — Ты, что ли, интеллигенция? — он взял фото и приблизил к глазам. Ну, точно — нос, овал лица, волосы эти непонятные, которые то вьются, то нет… — Я, — подтвердил Иван. — И это тоже я. На следующей фотографии на одном резном стуле умещались котёнок и пухлый мальчуган в матросском костюмчике, признать в котором высушенного трудовой жизнью Брагинского Каширов мог с трудом. — Вот в толк не возьму, — фыркнул чекист, — что вы всё в матроски рядитесь, если в матросы не идёте? — Мода такая была, — пожал плечами писатель. Александр фыркнул, выражая своё отношение к такой моде. Иван промолчал и продолжил медленно перебирать фотокарточки. Каширов смотрел снимки с ним, сам не зная, зачем. Ему ведь это было не нужно. Что проку в чужих воспоминаниях? Что на этих фотографиях может быть такого, чего он ещё не знает о бывшем графе или его семье? Брат с сёстрами перед смутно выхваченным камерой домом. Припорошённые снегом, весёлые. Девчонки в муфтах, как царицы. Брагинский — тогда ещё Браганэ — уже вытянувшийся, на целую голову выше их, но ещё по-мальчишески нескладный. Изящная собака, степенно лежащая возле кресла. Морда длинная, благородная, но кроткая. Борзая, значит. Поди ж ты… Рослый мужчина в мундире и женщина в пышном платье на стуле рядом с ним. Красивая, а в камеру смотрит холодно, как статуя. Не нужно спрашивать, чтобы понять, кто это: у Ивана её нос и его скулы. А глазищи с червонец у них явно фамильное. Снова эта женщина. Без мужа, но с белыми лилиями. И опять она — с дочерью и закутанным в кружевное одеялко младенцем. А у него от отца всего и памяти, что одна фотография, где он с машинистами своего депо. Сто двадцать девять человек, отец в шестом ряду седьмой справа. Или в пятом восьмой. Лицо такое мелкое, что черт не разобрать. Мать всегда путалась. А он сам и не помнит, как батька выглядел — тот умер от лёгочной болезни, когда ему и пяти не было. А у этих, ты глянь, даже на собаку карточка нашлась… На душе стало паршиво, но желание смотреть на чужие карточки не пропало. Странное чувство. Словно их прошлое каким-то образом тянуло за собой и его. Ольга и Наталья на берегу моря, обе в белых платьях и соломенных шляпках. Графские дочки, а смеются, как девки у них в Опочке. Неизвестная женщина с колдовскими тёмными глазищами, вся в жемчугах и в огромной шляпе, похожей на колесо Идрицкой мельницы. — Бабушка, — почтительно пояснил Брагинский и переложил фотографию в конец стопки. — Наталья? — попытался угадать Каширов, глядя на ангельское создание в кружевном платьице с ленточками, кое-как стоящее, держась за стул. Иван отчего-то стушевался. — Э-э-э… Да. — Красивая, — прокомментировал чекист и отправился за тетрадями. — Спасибо… — выдавил не ожидавший комплимента писатель. А когда Александр удалился, смущённо посмотрел на свою детскую фотографию снова. Да уж, пусть лучше это будет Наташа. Такую моду товарищ Каширов точно не поймёт.