♰ ♰ ♰
— Не бывал прежде на севере? — хмыкает Мину, заметив восхищенный взгляд паренька, разгадывающего местные виды. Чонгук качает головой, все еще не способный оторвать взгляда от окна старенького Ниссана Навара. Дорога с острова до Канге пролегает через холмистую местность. Вершины сопок вокруг покрыты сочной травой с яркими вкраплениями дикого багульника, а вдоль щербатой дороги возвышаются редкие сосны и ели. Мужчины решили выезжать на закате, и небо уже едва окрашено лучами заходящего солнца; в это время суток оно становится совсем серым и плотным из-за низких облаков, кажущихся густым туманом. — Тут ни души, — задумчиво тянет Чонгук, осознавая, что за двадцать минут пути они почти никого не встретили. В какой-то момент их старенький пикап почти нагнал внедорожник, на заднем стекле которого алел восьмиконечный крест, но Мину сбавил скорость, и в скором времени автомобиль скрылся за поворотом. — Тут в принципе немноголюдно, но теперь местные вообще стараются лишний раз не высовываться, — поясняет Мину. Он каким-то бессознательным жестом касается ствола допотопного Ремингтона у себя на коленях и устало вздыхает. — Я высажу тебя на подъезде к городу, там довольно спокойно, все еще остались магазины и кое-какие заведения, так что сам найдешь все необходимое. Деньги-то есть? Чонгук кивает, хлопая себя по небольшой поясной сумке, которую Мину выдал ему вместе с болотно-зелеными карго и простой черной кофтой на смену полицейской форме. Он больше ничего не говорит, но задумывается над тем, что старику, прожившему здесь столько лет, вероятно, тяжело видеть, что творится с его родной землей. Они не заезжали в населенные пункты, но даже здесь атмосфера, несмотря на захватывающую дух красоту местных видов, кажется мрачной и давящей. Спустя еще двадцать минут Ниссан тормозит у широкой улицы, застроенной редкими нежилыми домиками и хозяйственными сооружениями. Здесь тоже ни единой живой души, однако вдалеке, ярко выделяясь на фоне окончательно потемневшего неба, виднеются огни магазинов и обжитых домов. — Дальше не поеду, — глушит мотор Мину. С заднего сиденья он достает небольшой, но плотно набитый рюкзак и пихает его в руки Чонгуку. — Собрал тебе необходимое: съестных припасов и воды. Патронов не нашел, у меня нет такого калибра, так что купишь в оружейном на углу, — указывает он подбородком на Глок, спрятанный у Чонгука в кобуре. Тот бегло осматривает содержимое рюкзака и с благодарностью кивает. — Ты вообще хоть раз в лесу бывал? Знаешь, как выживать? — Я капитан полицейского спецназа, и не в таких местах бывал, — твердо отвечает Чонгук. В действительности ему ни разу не приходилось выживать в лесу вне учебных программ, но уровень его подготовки предполагает, что свои навыки он запросто сможет применить и на практике. По крайней мере, он четко знает, что и как нужно делать. — Спасибо. — Не стоит, — вздыхает Мину, протягивая было ладонь для рукопожатия, но в последний момент передумывает. — Если что, ты в любой момент можешь прийти ко мне, в помощи я не откажу. — Ты же сказал, что не станешь мне помогать, — хмыкает Чонгук. — Не в этом дело, пацан, — пожимает плечами Мину. — Просто эта секта… я видел и знаю слишком многое, чтобы хотеть хоть как-то с ними связываться. Они не трогают меня и мой дом, и я хочу, чтобы это так и оставалась. — Я тебя понял, — вновь хмыкает Чонгук, выбираясь из машины, и лишь перед тем, как закрыть дверь, добавляет: — Я приведу подмогу, и мы очистим округ от надеющихся, Мину. В ваши земли вернется покой. Старик не отвечает, возможно, он делает вид, что не услышал, но Чонгуку ответа и не требует. Он захлопывает дверцу и оборачивается лицом к небольшому городку, слыша, как автомобиль за спиной трогается и уезжает. В отличие от той самой ночи и даже минувшего вечера, небо на удивление кажется чистым и безоблачным, будто все тучи в один миг разогнало из ниоткуда взявшимся ветром. Асимметричный круг убывающей луны отчетливо выделяется на небесном полотне, усыпанном звездами, и этого света хватает, чтобы видеть неровную землю под ногами и не спотыкаться, пока на улицах не начинают появляться тусклые фонари. Чем ближе к городскому центру Чонгук подходит, тем четче осознает, насколько это место не похоже на поселение надеющихся. Людей на улицах в разы меньше, но только лишь потому, что их силуэты видны в освещенных окнах домов, магазинчиков и редких увеселительных заведений. Даже несмотря на довольно большое количество покинутых строений с заколоченными окнами и редкие рисунки с символикой надеющихся на заборах и стенах зданий, этот городок кажется довольно оживленным. Не то чтобы Чонгук был знатоком пригородной жизни, особенно в условиях гражданской войны, но он все же удивлен. Приобретение необходимых припасов занимает не так много времени. Чонгуку довольно быстро удается найти оружейный магазин с обшарпанной деревянной вывеской. Там под подозрительным взглядом продавца он покупает несколько упаковок патронов для Глока, простенькую взрывчатку и десяток метров проволоки для силков — на всякий случай. Припасов, что упаковал Мину, хватит на пару дней, но Чонгук все равно заходит в один из неприметных продуктовых магазинчиков и просит пробить еще несколько бутылок воды. — Вы же не местный? — все же не удерживается от вопроса женщина за прилавком, все это время внимательно его разглядывающая. — Так заметно? — беззлобно улыбается Чонгук, снимая со спины уже прилично набитый рюкзак и убирая в него немногочисленные покупки. — Да не то чтобы, — пожимает плечами женщина. — Просто я почти всех тут в лицо знаю, кроме разве что… — она резко осекается и поднимает на Чонгука взгляд, испуг в котором ей едва удается скрыть. — Нет, нет, я не из них. Не волнуйтесь, — осторожно успокаивает ее тот, чувствуя, как глубоко в груди начинает зарождаться злость. Кажется, только с виду этот городок выглядит мирным и полным жизни. В действительности же сердца местных наполнены страхом и тревогой. Она сами себе здесь не принадлежат. Просто немыслимо, чтобы подобное творилось прямо посреди развитой, цивилизованной страны, но никому до этого не было дела. Чонгук отказывается верить в это, до последнего цепляясь за надежду на то, что власти о происходящем просто не ведают. Распрощавшись с продавщицей, Чонгук вновь выходит на освещенную тусклыми фонарями и полуночной луной улицу. Он несколько раз кружится вокруг собственной оси, пытаясь сообразить, в какую сторону направляться теперь, но все же определяет с помощью компаса восток и начинает двигаться. По словам Мину, лес можно пройти всего за несколько часов, однако в текущих условиях Чонгуку придется передвигаться крайне медленно и осторожно. Если все пройдет, как следует, уже к утру он будет на границе округа, однако не так пойти может все, что угодно. Лес кишит дикими животными и сектантами, а элементарно переломать себе ноги при свете одной лишь луны не составит никакого труда. На деле Чонгук не так уверен в успехе, как на словах, однако другого выхода он не видит. Дерьмо, что творится в этом месте, необходимо прекратить. Это его долг как служителя порядка. Пройдя от продуктового магазинчика всего лишь несколько десятков метров, Чонгук осознает, что добрался до самого центра города. Он не сравнится с центром его родного Кэчхона, однако местная улочка все же отличается от остальных яркими огнями вывесок, шумом и даже скоплениями людей тут и там. Ярче всего выделяется огромная по местным меркам неоновая вывеска с надписью «Крылья» и двумя малиновыми крышками по бокам, свет от которой туманной дымкой рассеивается в ночи. Из бара, а это определенно он, доносится бойкая рок-музыка и голоса. Чонгук, сам до конца не уверенный, зачем, решает ненадолго зайти перед тем, как отправиться к границе. Внутри людей оказывается куда меньше, чем казалось по звукам, и все взгляды присутствующих мгновенно обращаются на него. Не то чтобы посетители разом отвлеклись от разговоров и выпивки, сконцентрировав все свое внимание на Чонгуке, но все же тяжесть настороженных взоров и шепотки в спину он ощущает, даже когда присаживается в дальнем углу барной стойки и берет в руки меню. — Что будете заказывать? — резковато интересуется у него женщина за барной стойкой, протирающая стакан вафельным полотенцем. На вид ей около пятидесяти, может, чуть меньше, но короткая стрижка, уверенная манера держаться и хитроватый прищур раскосых глаз придают ее внешности какой-то юношеской бойкости. — Лагер светлый, — просит Чонгук, откладывая листок с меню и с облегчением снимая с плеч увесистый рюкзак. Женщина смеряет его слегка насмешливым взглядом, и Чонгук прекрасно понимает ее скептицизм, но напиваться перед походом в лес было бы действительно глупой идеей. Женщина отходит к пивным кранам, принимаясь наполнять кружку низкоградусным пивом, а Чонгук немного расслабляется и оглядывается по сторонам. Люди вокруг невозмутимо болтают и смеются, и пусть на него все еще продолжают кидать настороженные взгляды, в целом атмосфера в этом месте кажется спокойной и умиротворенной. Душный воздух пропитан алкоголем, крепким сигаретным дымом и едва ощутимым запахом пота — местные наверняка в большинстве своем простые работяги — и еще даже не успевшего выпить Чонгука уже немного ведет. — Ваш лагер, — стучит кружкой о стойку женщина, из-за чего пенка на пиве переливается через край и стекает на деревянную поверхность. — У вас здесь спокойно, будто и не происходит всего этого кошмара за пределами бара, — осторожно замечает Чонгук, отпивая холодного пива. Женщина как по щелчку напрягается. — Ваше лицо мне незнакомо, — щурится она, складывая руки на груди. — Откуда пожаловали к нам? Чонгук отвечает не сразу, раздумывает, стоит ли говорить правду. В конце концов, именно он стал одним из тех, кто положил начало открытой войне с надеющимися. Однако что-то во взгляде женщины убеждает его, что выдуманные отговорки здесь не пройдут. — Я прибыл со служебной группой для ареста Чон Хосока. Мои сослуживцы попали в плен, и я собираюсь покинуть округ, чтобы обратиться за помощью к властям. Женщина открывает было рот, чтобы ответить, но ее прерывает хриплый смех, раздающийся откуда-то слева. Чонгук оборачивается на соседнее место, видя крупного мужчину в черных одеждах, который не отрывает задумчивого взгляда от стакана с бурбоном, но продолжает смеяться. — Кто надоумил тебя на это? Из округа не выбраться, — мужчина поворачивает голову, и только тогда Чонгук замечает колоратку* в воротнике его черной рубашки и небольшую Библию под ладонью. — Я собираюсь пройти лесом и выйти к границе, — растерянно объясняет он. — Лес даже в мирное время едва преодолим, а сейчас он кишмя кишит надеющимися. Ты и пары километров не пройдешь, — хмыкает пастор. — А что вы предлагаете? Сидеть сложа руки и ждать, пока моих сослуживцев убьют, а секта приберет здесь все к рукам? — ощетинивается Чонгук. — Это ваши земли, не мои, но, похоже, меня они и того больше волнуют. — Послушай, парень… — вклинивается женщина за баром и не реагирует, когда пастор зовет ее по имени, пытаясь оборвать. — Это ты и твои дружки притащили сюда свои обтянутые полицейской формой задницы и разожгли войну. Чертовы надеющиеся вкрай обнаглели, и виноват в этом ты, так что не смей… — Сора, — чуть строже повторяет мужчина, заставляя ее недовольно фыркнуть, но наконец замолчать. — Они просто делали свою работу, их не за что винить. — Они сунулись в улей, Намджун, и вместо того, чтобы уничтожить пчел, они их растревожили. А жалят нас, — не соглашается Сора. — Я единственный, кому удалось скрыться. Все остальные, включая начальника вашей полиции, в руках секты, — качает головой Чонгук. — Мы понятия не имели, что нас ждет. — Послушай, — вздыхает пастор. Его до этого бывший строгим и даже властным тон, становится спокойным и доверительным. — Мы живем здесь с рождения, мы эти земли знаем как свои пять пальцев. Соваться сейчас в лес самоубийству подобно. — Лесник, Мину, сказал мне, что через них можно выйти, — не хочет сдаваться и смиряться с тем, что выхода нет, Чонгук. Сора и Намджун после этих слов переглядываются, а женщина еще и насмешливо фыркает. — Ли Мину-то? Он из своей конуры давно выбирался? — закатывает глаза она, а затем отходит, отвлекаясь на одного из посетителей. — И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному, — с горечью качает головой пастор, отпивая бурбона. — И что? Вы тут просто сидите и ждете, пока они подминают под себя ваши земли? — не менее горько вопрошает Чонгук. У него в груди начинает потихоньку расползаться дыра из глухого отчаяния и безысходности. — Есть люди, что борются, пытаются сопротивляться, — вновь поднимает непомерно серьезный, болезненный взгляд мужчина. — Если так жаждешь бороться, я познакомлю тебя с ними. — А что же вы? — оглядывает его с ног до головы Чонгук. Этот Намджун, несмотря на свою явную принадлежность к церковной епархии, все же не кажется человеком, который будет спокойно принимать происходящее. У мужчины тяжелый и глубокий взгляд, смотрящий из-под нахмуренных бровей, статно расправленные широкие плечи и сила, чувствующаяся в каждом движении. Это выдает в Намджуне не просто пастора — бойца. — Горе пастырям, что губят и разгоняют овец паствы моей, — цитирует тот Священное Писание. Он вливает в себя остатки виски и откидывает позолоченную обложку Библии, в которой внутри вырезанных страниц лежит 45-калиберный Кольт. — И если мне не быть пастырем, я стану волком.♰ ♰ ♰
— Как давно здесь появился этот культ? — впервые за пятнадцать минут пути нарушает тишину Чонгук. Намджун не отвечает, продолжая неспешно ступать по неровной земле, но погружается в раздумья. Пастор согласился проводить Чонгука к людям, которые, по его словам, могут помочь. Из бара они выдвинулись на север и вот-вот покинут пределы городка. Жилые дома уже начали сменяться заброшенными и местами мечеными зданиями, а асфальт под ногами превратился в обычную грунтовую дорогу. — Давно. Уже лет восемь как, — наконец тихо отвечает Намджун. — И что, никто за это время даже не пытался с этим что-то сделать? — не понимает Чонгук, раздражаясь, но все же не смея повышать голос на священнослужителя. — Пришли, — вместо ответа Намджун останавливается перед неприметным люком и принимается поднимать створки. Чонгук даже не удивляется, что в этом районе так много старых бункеров и военизированных строений. Близость границы с Китаем для жителей тогда еще Северной Кореи наверняка являлась угрозой. Спускаться в бункер приходится по вертикальной лестнице в кромешной темноте, и только ощутив запах сырости и затхлости, Чонгук понимает, что глубина строения достигает нескольких метров. Намджун, которому на вид сильно за тридцать, довольно бодро спускается первым, а коснувшись земли, включает свет. От лестницы вглубь ведет длинный коридор с обитыми металлом стенами, вдоль которых тянутся полки с различной утварью. Массивную бронированную дверь в конце коридора приходится открывать вдвоем — она с трудом сдвигается и громко скрипит. Наверняка ее не смазывают лишь для того, чтобы всегда слышать, когда кто-то пытается войти. — Хеджин должна быть здесь, — проходит Намджун внутрь и идет насквозь через просторный предбанник. В бункере так тихо, что можно подумать, будто здесь и вовсе ни души. Пастор движется уверенно, он, казалось бы, ни капли не смущается отсутствию других людей. Чонгук даже начинает было нервничать, но они наконец входят в одну из комнаток, где все же находится человек. Им оказывается молодая девушка с копной длинных черных волос, что сидит за столом и никак не реагирует на вошедших мужчин. Помещение скорее напоминает некий кабинет: по стенам развешаны карты местности и забитые хламом полки, а потертый дубовый стол завален бумагами, в которых копается девушка. — Хеджин, я привел человека. Он хочет помогать, — с порога заявляет Намджун, но девушка только через несколько секунд отрывается от бумаг и принимается бесцеремонно рассматривать Чонгука. — Ты проверил? — приподнимает она брови, откидываясь на спинку стула. Наглый взгляд черных глаз вовсю изучает гостя, а манера держаться подсказывает, что ей палец в рот не клади — откусит руку по самое плечо и довольно облизнется. — Не было необходимости, он один из полицейских, прибывших для ареста Хоупа, — поясняет Намджун. — Я слышала, что кому-то удалось сбежать, — хмыкает Хеджин и встает, подходя ближе к Чонгуку, который все это время молчит и чувствует себя как на витрине. — Так ты один из тех, кто заставил Хоупа сорваться с цепи, а? Вы его взбесили, — продолжает веселиться девушка. — Мы понятия не имели, на что идем, — ощетинивается Чонгук, и так слишком остро чувствующий вину из-за ошибки, за которую теперь приходится расплачиваться. — Верю, — соглашается Хеджин. — Мало кто осознает, насколько опасны эти фанатики. Зато мы отлично знаем и не собираемся уступать им наши земли. — И что, вы вроде какая-то военная организация, пытаетесь дать надеющимся отпор? — скептично щурится Чонгук, оглядываясь по сторонам. Это безлюдное место не внушает доверия, и даже идея отправиться к границе через лес уже не кажется такой идиотской. Вместо ответа девушка усмехается и выходит из кабинета, жестом призывая следовать за собой. Они немного плутают по пустующим коридорам и спускаются еще на несколько уровней, оказываясь на просторном складе, заставленном ящиками и коробками. — Мы не военная организация, но мы абсолютно точно находимся на войне. — обводит рукой Хеджин горы оружия, патронов и боеприпасов, хранящихся в помещении. Припасов, по прикидкам Чонгука, здесь хватит на несколько десятков человек. — Это не твои земли, парень, у тебя нет мотива помогать, но когда-то и нам казалось, что надеющиеся не несут угрозы, — она оборачивается, с вызовом глядя Чонгуку в глаза. — Но Хоуп чертовски опасный ублюдок, и мы собираемся сделать все, чтобы его остановить.♰ ♰ ♰
Тэхен, развалившийся в кресле, нервно барабанит пальцами по подлокотнику и то и дело поправляет винтовку у себя на коленях. Сбежавший парнишка полицейский не дает ему покоя. Он будто сквозь землю провалился, но Тэхен уверен — тот скрывается где-то в округе и явно делает это не в одиночку. Ему помогают. — Я хочу его поймать, — повторяет он, по очереди заглядывая в серьезные лица братьев, что собрались в гостиной дома Хосока. — Он заковал тебя, Хосок, пытался подчинить своей воле. Я не собираюсь такое прощать. — Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, — холодно отзывается Юнги строками из Писания. — Верно, — кивает Хосок, отрываясь от блокнота, в котором оставлял записи. — Мы должны уметь прощать, Тэхен. Найди Чон Чонгука и приведи домой. Мы поможем ему искупить вину и встать на путь веры. — Если это все, то я пойду, — резко встает с места Юнги и, не встретив сопротивления, быстрым шагом выходит из гостиной. Получив от Хосока долгий красноречивый взгляд, Тэхен поднимается и покидает дом следом за Юнги. Все это время молчавший Чимин тоже порывается уйти, но Хосок останавливает его за руку и тянет на себя. — Я так редко вижу тебя в последнее время, — тихо говорит он, заставляя Чимина усесться к себе на колени. Тот беспрекословно слушается и прикрывает глаза, покорно подставляясь под поглаживания по спине и плечам. — Ты моя семья, Чимин, а семья должна быть рядом. — Я исполняю твою волю, Отец, — отзывается Чимин, чуть вздрагивая, когда чужие ладони опускаются ниже и ощутимо сжимают бедра. — Я распорядился увеличить объемы производства блажи. Новые фермерские поля на юге, которые мы засеяли дурманом, хорошо взошли, и мы только вчера собрали новые соцветия. Как ты и просил, мы синтезируем блажь по большей части в жидкой форме. — Ты моя гордость, Чимин. Ты очень многое делаешь на благо Проекта, — нежно улыбается Хосок, и в груди у Чимина разливается неконтролируемое тепло. Он вздыхает и жмурится крепче, подаваясь вперед, потому что знает, что его губы встретят чужие. Хосок не углубляет поцелуй, целует медленно и нежно, то переходя на подбородок и челюсть, то вновь возвращается к полным влажным губам. Чимин старается дышать как можно ровнее, позволяя себе лишь крепче впиться пальцами в чужие плечи. Поцелуй кружит голову, но Хосок прерывается лишь спустя несколько долгих минут, глядя на младшего с бесконечной любовью. Он поправляет выпавшие прядки чужих светлых волос и мягко улыбается. — У тебя еще много дел, так что ступай, — хрипло говорит он, позволяя Чимину слезть со своих коленей и поправить одежду. — Но я хочу видеть тебя чаще, брат. Не лишай меня своего внимания. Не отвечая и зная, что ответа от него не ждут, Чимин немного нервно зачесывает пальцами волосы назад, беспокойно вздыхает, а после покидает дом.♰ ♰ ♰
Юнги уже было садится в машину, когда в дверях дома Хосока показывается Тэхен и машет ему рукой. Местность на острове по большей части пустынная — специально, чтобы охрана имела хороший обзор, а прихожане видели и чувствовали, что Отец перед ними открыт. Солнце на безоблачном небе палит нещадно, и Юнги приходится прикрывать глаза ладонью, не имея возможности спрятаться от него в тени. — Отряди своих людей на поиски полицейского, — приближается к нему Тэхен своей тяжелой и вальяжной поступью. — Это не в моей компетенции, — хмурится Юнги. — Ты у нас ведаешь вооруженными силами. — Мои люди прочесывают горы и Нантан, но результатов мало, — не уступает Тэхен, останавливаясь напротив старшего. — Думаю, он прячется в долине. — Ну так присылай своих, — злится Юнги, которому хочется поскорее убраться с этого солнцепека. — А в чем проблема, брат? — сводит брови к переносице Тэхен и подступает ближе. — Разве ты не хочешь поймать того, кто пытался навредить Проекту? Юнги в ответ усмехается. Возможно, этот прием и действует на верных Тэхена, но с ним подобное не работает. Не ему Тэхена бояться. Он уступит, но уступит лишь для того, чтобы закончить этот раздражающий разговор. — Ты же знаешь, что хочу, — вопреки своим эмоциям, спокойно отзывается он. Тэхен заметно расслабляется. — Я отправлю людей на поиски, но мне некогда этим заниматься. Все мои ресурсы уходят на обустройство бункеров. — Коллапс близко, Юнги, — укладывает ему ладонь на плечо Тэхен и серьезно заглядывает в глаза. — Мы должны готовиться, но мы также не должны забывать о наших заблудших братьях и сестрах. Вместо ответа Юнги лишь коротко кивает и отходит, усаживаясь за руль черного Ленд Крузера. Стоит ему повернуть ключ зажигания, как позади тут же заводятся два внедорожника с охраной, готовые следовать за своим предводителем, за Вестником Отца, за лидером Проекта, держащим в своих руках наибольший кусок территории округа. Химан не так уж и велик, однако рельеф местности все же отличается в разных регионах. Скалистый и довольно прохладный северный регион Халласан не богат плодородной почвой, зато долина Чангаса с ее умеренным климатом почти полностью отдана под фермы и пахотные земли. Проект выкупил большую часть из них, включая все сопутствующее сельское хозяйство, и именно на плечах Юнги лежат вопросы жизнеобеспечения их последователей. Речные земли тоже благоприятны для аграрной деятельности, однако водянистые черноземные почвы Нантан-гана идеально подходят для взращивания плантаций дурмана, которыми и занят Чимин. Несмотря на жару, Юнги не включает кондиционер, он наоборот раскрывает все окна, впуская в салон автомобиля сухой пыльный воздух, свойственный восточной части долины. Последователям Врат Надежды воспрещено предаваться вредным привычкам, однако Юнги часто нарушает запреты. Он достает из бардачка самокрутку с крепким доморощенным табаком и с наслаждением закуривает. Машины охраны следуют прямиком за ним, только Юнги это не беспокоит, он даже не пытается скрываться. Все они грешны, а Хосок прекрасно осведомлен о вредных привычках старшего. Знает, смотрит укоризненно, но всегда молчит. Они всё друг о друге, кажется, знают — их семьи жили по соседству до тех пор, пока родители Хосока не покинули округ вместе с остальными тремя детьми, оставив старшего в местном приюте. Приют, к слову, был выкуплен несколько лет назад и переформирован в приходской интернат, где воспитанием детей теперь занимаются люди Проекта. Юнги съезжает на одну из дорог, ведущую к его дому, и выбрасывает окурок в окно. Пустынные равнины сменяются урожайными полями и процветающими фермами, большая часть из которых теперь принадлежит Вратам Надежды. Но Юнги этого мало. Его семья нуждалась в средствах не меньше, чем семья Хосока, однако его, единственного сына, родители не оставили. Одному господу известно, как он тогда завидовал другу. Боль, нанесенная родителями Юнги в детстве, все еще ощущается так же отчетливо и остро, как и десятки лет назад. К возвращению Хосока в округ восемью годами ранее Юнги уже жил в аскетичном уединении. Друг первым же делом разыскал его и предложил примкнуть к своей пастве, тогда еще едва насчитывающей несколько десятков человек. Тэхен уже тогда пришел с ними, Чимин же присоединился несколько позже. Лишенный бога и ни разу не подарившей ему надежды религии старший отказался от предложения, однако Хосок не сдался. Он часами просиживал на чужой крохотной кухне и писал свое Слово, каждую свою мысль обсуждал с заплутавшим во тьме безбожия другом, которому так жаждал подарить веру. В конце концов Юнги не смог не ответить «да», он сдался под натиском уговоров друга и стал Вестником Врат Надежды. Он оставляет машину у массивных кованых ворот дома и ступает вдоль дорожки, ведущей к дверям. Его жилище сложно назвать домом, скорее, это комплексный бункер, один из тех, в которых им предстоит встретить Коллапс. Юнги отказался от отдельного коттеджа, предпочитая жить просто и уединенно — он занимает лишь несколько комнат на верхнем этаже наружной части комплекса. Остальная же, подземная часть бункера вместимостью в несколько сотен человек просто напросто пустует, тем не менее готовая встретить их паству, когда мир окажется на пороге гибели человечества и погрузится в пучину хаоса. Так, как то пророчит Хосок. Входить в его жилище без разрешения строго воспрещено, да и преодолеть охрану из верных практически невозможно. Юнги аргументирует запрет тем, что в его кабинете хранится слишком много важных документов Проекта, а сам бункер является стратегически важным объектом, но на деле ему просто импонирует одиночество. Можно, как и сейчас, вскрыть бутылку виски — к блажи Юнги не прикасается — прикрыть веки, вытянувшись на прохладном деревянном полу, и неосознанно предаться думам о паре черных глаз, на обладателя которых вот уже пять дней ведется охота. Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный. Земной Отец, увы, не простит. Юнги хмыкает, опрокидывая в себя остатки виски, и вызывает охрану, чтобы приказать подготовить камеру на нижних уровнях бункера.♰ ♰ ♰
Подвальное помещение, в котором держат Югема, не пропускает света извне, а потому он едва осознает, какое сейчас время суток, и сколько вообще дней прошло с момента, как его выловили из реки и привели сюда. Ему исправно приносят еду и воду, к которой парень едва прикасается — почти во все продукты подмешаны наркотики. Чтобы не сдохнуть от голода, Югем ест понемногу, и приходы его достаточно слабые, однако мозги все равно потихоньку подплавляются. Ему снятся странные эйфоричные сны, а порой в груди без причины разливается тепло и удовлетворение, в которые хочется закутаться как в плотное одеяло. Югем осознает, что это все лишь эффект малых доз наркотика, однако порой сопротивляться ему просто не находится сил. Вот и сейчас, заслышав лязг двери и ожидая увидеть одного из культистов, принесшего поесть, он почему-то лицезреет перед собой ангела, а не человека, в первое мгновение списывая это на наркотическое видение. Прекрасный юноша неспешно приближается к нему, ступая по бетонному полу так мягко и невесомо, что кажется, будто он плывет по воздуху, а не идет. В темном подвале вдруг становится светло, и даже свет тусклой лампы меркнет перед светом, который излучает этот человек. Его светлые волосы и белые одежды почти сияют, но в действительности сияние исходит откуда-то изнутри. Оно сочится из прищуренных глаз-щелочек, зарождается в улыбке, мягкой, теплой и невыносимо приветливой, рвется наружу из самой груди его, вздымающейся размеренно и спокойно. — Мне передали, что ты отказываешься есть, — говорит юноша, приближаясь к Югему вплотную. Их не разделяет ни стена, ни решетка. Единственная мера безопасности — наручники на запястьях маршала, от которых к столбу у стены тянется длинная цепь. Однако юноша, кажется, совсем не опасается — садится прямо напротив, подбирая ноги под себя. — Я отказываюсь принимать наркотики, которыми вы пытаетесь меня пичкать, — вопреки своему слегка зачарованному состоянию, грубо отзывается Югем. Юноша напротив никак не реагирует на грубость, лишь глаза его слегка грустнеют. — Ты же понимаешь, что если бы мы хотели, мы бы впихнули блажь в тебя насильно, — качает головой тот, кого Югем все еще не до конца соглашается считать человеком, а не ангелом. — Добавляя ее в еду, мы лишь пытаемся помочь тебе расслабиться, мы хотим, чтобы твое сознание смягчилось и приоткрылось для той истины, которую тебе лишь только предстоит увидеть. — Где остальные? — старается не слушать его Югем, сжимая челюсти так, что не лице играют желваки. — Я не знаю. Со мной только ты, чему я безмерно рад. Думаю, это случилось не просто так, что именно ты попал именно ко мне, — улыбается юноша, нежно касаясь ладонью загорелой щеки маршала. Тому хочется отстраниться от прикосновения, но не выходит, получается лишь хмуро коситься на юношу и задерживать дыхание. Чимин же, не встречая сопротивления, обхватывает чужое лицо уже второй ладонью. Перед глазами вспыхивают видения того, как часом ранее точно таким же образом его самого касался Отец. Мягкие маленькие ладони проходят тот же путь, что и ладони Отца, оглаживая теперь чужое тело. Чимин невесомо проводит пальцами по напряженным плечам маршала, в действительности все еще ощущая эти прикосновения на себе. В воздухе пахнет сыростью и пылью, но в носу у Чимина стоит горьковатый и пряный аромат тела Отца — ладан, свечной воск, тонкий шлейф пыльцы дурмана. Аромат, который впервые окутал его еще много лет назад, и теперь въелся под кожу так глубоко и засел там так прочно, что сопровождает даже во снах. Обхватив маршала за шею сзади, Чимин медленно тянет его на себя. Он не открывает глаз, готовый вот-вот почувствовать вкус тонких и чуть суховатых губ Отца, но вздрагивает, когда его резко отталкивают. — Выпусти меня отсюда, — рычит мужчина напротив, и на дне его зрачков Чимин различает страх и ненависть, приправленные, однако, тем, что он так привык видеть у окружающих. Желанием, восхищением. — Ты не только слеп, но и прячешь глаза от света, Югем, — беззлобно констатирует очевидный для него факт Чимин, отстраняясь и поднимаясь на ноги. — Откуда ты знаешь мое имя? — напрягается тот. Дымка в его глазах рассеивается, уступая место лишь первым двум эмоциям. — Оно было написано на твоей форме, — улыбается юноша миролюбиво и тихонько хихикает. Он отходит обратно к дверям и оборачивается уже на самом пороге. — А меня зовут Чимин. Я Вестник Отца и я помогу тебе прозреть. Ты увидишь истину, брат мой, и больше не захочешь вглядываться во тьму. Дверь за юношей закрывается с громким скрежетом, оставляя маршала в одиночестве и полутьме. Прямо перед ним на грязном полу вдруг поблескивает маленькая стеклянная скляночка с голубоватой жидкостью, которая, он уверен, пахнет цветами и травами.