Тайны парижских будней

      Тусклое мерцание свечи еле прорезало темноту. Клод поёжился от прохлады и тихонько приоткрыл дверь. Луч от огонька выхватил из темноты изголовье деревянной кровати и подушку. Эсмеральда лежала, отвернувшись к стене, и мирно спала. Клод привычно тихими шагами приблизился к её постели, наклонился к её волосам, шее, опустившись на колено. Не касаясь, он провёл носом вдоль её плеча. Запах тела Эсмеральды смешивался с грубым запахом дешёвых простыней и его плаща. Он дотронулся до её руки кончиками пальцев — она даже не пошевелилась. Клод шумно выдохнул, словно пытаясь сбросить напряжение.       Он хотел поцеловать её руку, шею, плечо, но остановился. Перед его глазами возникла та ночь, когда он пришёл к ней в келью; он вспомнил ужас в её глазах и… это видение отрезвило его. Он смотрел на неё ещё несколько секунд, прежде чем встать и уйти прочь, оставить её сейчас. Скрип старой половицы нарушил пронзительную тишину. «Проклятье!» — мысленно ругнулся он. Его планы уйти незамеченным, оставить этот визит в тайне были разбиты в прах. Эсмеральда повернула голову и, с трудом открыв глаза, вскрикнула от неожиданности. Этот человек и в свете солнца наводил на неё ужас, появляясь, точно призрак, и пугая её, но сейчас, ночью, когда на фоне этой черноты единственным светлым пятном было лишь его усталое лицо, он выглядел ещё более жутко, чем днём.       — Я… просто хотел посмотреть, как ты спишь. Я не хотел будить тебя.       — Не лгите, — испуганно прошептала Эсмеральда.       — Я тоже вспомнил ту ночь. И нет, это воспоминание… Я не хочу так. Я привёл тебя сюда не для того, чтобы ты ещё сильнее ненавидела меня. — Он остановился; вдруг его пронзила мысль, и его глаза вспыхнули: — Я устал, мне надоело унижаться перед тобой! Скажи мне, разве не достаточно мы оба страдали? Тебе плохо, я знаю, дважды ты была на пороге… Но теперь это в прошлом. — Он сел на край кровати и взял её руку в свою, которую она тут же одёрнула. — Пусть так. Ты жива, это главное. Ты помнишь, я обещал привести Квазимодо? Я пойду за ним утром. Довольно тебе убиваться по этому ничтожеству!       — Он любит меня, а я люблю его! Он моё солнце!       — Он не захотел спасти тебя! Он не захотел прийти в суд, хоть его и просили об этом! Он даже не дал показаний в твою защиту! Это любовь? Или, может, он так защищал тебя? Не препятствуя твоим обвинениям, твоей пытке, твоей казни?       — А привести меня на виселицу — это ваша любовь?       — Так почему же он не помешал мне, если он так прекрасен и так любит тебя, как ты говоришь? Может, потому, что он просто грязное похотливое животное, которое знают все продажные женщины в Париже?       — Вы чудовище! Ваша зависть, ваша ненависть… Вы и только вы виноваты в том, что со мной произошло!       Он вскинул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Эсмеральда смутилась, но отвести взгляда не могла. Темнота скрывала их тела, одежду, оставляя свече возможность освещать только лица.       — Я люблю тебя. Люблю. Я так долго боролся с собой. Я был не в силах признаться в этом себе. Признаться в страсти или в похоти было бы куда проще. Я признался себе, что люблю тебя. Это значит только то, что вся моя прошлая жизнь окончательно пошла прахом. Я столько лет боролся с этими искушениями, и так успешно, что заработал себе славу женоненавистника, — он горько улыбнулся. — А потом я увидел тебя. Ты была так прекрасна тогда! — на его лице промелькнула мечтательная улыбка. — Твой яркий наряд против моей чёрной сутаны, твой танец против моих медленных шагов, твоя песня вместо моей молитвы! Я не умею красиво говорить, прости мне это, — он сделал паузу и продолжил: — Я никогда не знал женщины, только книги и служение Богу. Что я мог предложить тебе? Ничего. Ничего из того, что есть у этого павлина, — Клод опёрся руками на колени и уронил голову на ладони. — Я виню во всём только себя! Всё это, все эти ужасы произошли по моей вине! По моей вине погибли те люди, твои друзья, мой брат, едва не погибла ты. Я люблю тебя! Одному только Богу известно, насколько я люблю тебя! Мне не нужно твоё согласие, чтобы спасти тебя.       — Отпустите меня. Я погибну? Пусть так. Но принадлежать вам? Никогда!       — Прости мне ту ночь! Бог мне свидетель, я был сам не свой! Та ночь, та жизнь — это всё в прошлом, — он поднёс её раскрытую ладонь к своей щеке. — Погибнуть? Нет же, о чём ты говоришь? Ты будешь жить, ты должна жить! Не говори больше об этом. Я видел площадь в то утро. Она вся была покрыта трупами. Они умерли, чтобы ты жила, понимаешь? Они, эти язычники, эти преступники, они пожертвовали собой для твоего спасения! — он прижался губами к её ладони. — У тебя такая маленькая ручка.       Она подняла на него глаза и убрала руку.       — Их было много? — тихо спросила Эсмеральда.       — Вся паперть была завалена их телами. В несколько слоёв. Это было ужасно.       — Они были моими друзьями. И теперь они мертвы. А… Клопен? Он был нашим королём, и он опекал меня. Вы, верно, знаете его.       — Он тоже мёртв.       Эсмеральда подтянула колени к груди и, обхватив их, уронила на них голову и едва слышно заплакала. Клод повернулся к ней и, увидев, что она рыдает, одним движением притянул её к себе. Он покрывал поцелуями её голову, стискивая её плечо.       — Ты не будешь больше плакать…       Она отстранилась и посмотрела на него.       — Я не хочу умирать! Я боюсь смерти, я боюсь виселицы. Я не хочу смотреть на казнь! — Эсмеральда закрыла лицо руками.       — Ты не умрёшь! Я не позволю им что-то сделать с тобой, даже тронуть волос, упавший с твоей головы! Прошу тебя, умоляю, не плачь, — он убрал её руки от лица, взял их в свои и поцеловал. — Пока ты здесь, тебе ничто не грозит. Не нужно больше слёз, — он вытер их с её щёк. Сейчас она была просто испуганным ребёнком: не предметом его страсти, не обожаемой женщиной, не демоном и не ангелом — просто напуганное смертью дитя. Его тихий голос в густом сумраке звучал почти гипнотически. Эсмеральда легла обратно на подушку. — Прости мне это, — прошептал он, склонясь над ней, прежде чем поцеловать её.       Отстранившись, Клод схватил свечу и через пару мгновений был уже в коридоре, с силой захлопнув дверь.       Эсмеральда прижала пальчики к губам. Её охватило странное чувство, которому она не могла найти названия. Она хотела понять, почему ей не за что было прощать его. Почему не было противно. Знала она только то, что хотела жить. Клопен умер — чтобы она жила. Бродяги из Двора Чудес — умерли, чтобы она жила. Ради них. Пусть не ради себя, но пусть их смерти не будут напрасными.       Клод прижался спиной к двери.       Его трясло.       Он сорвался.       Она не простит ему. Она возненавидит его с новой силой.       «Почему она не оттолкнула меня? Почему не закричала? Почему не ударила?»       Мысли крутились в голове. Он задул свечу, зашёл в комнату, поставил подсвечник на стол и упал на кровать. И почти сразу провалился в сон.       Клод проснулся поздно. Сквозь щели в ставнях и дощечках, которыми окна были заколочены, пробивалось солнце. Фролло встал и огляделся. Его взгляд зацепился за свечу, а она распутала воспоминания прошедшей ночи. Клод выглянул в коридор — Эсмеральды там не было. Он спустился вниз; она как раз завтракала остатками пирога и винограда. Едва он ступил на первый этаж, как она перевела взгляд на давно погасший очаг.       — Доброе утро, — он тоже постарался не встречаться с ней взглядом.       — Доброе утро, — её тихий голос был еле слышен.       — То, что было вчера… — начал было Клод, но был остановлен на полуслове:       — Не надо, пожалуйста.       — Прости меня.       Он взял какие-то остатки еды, начатую бутылку вина и скрылся на лестнице.       Эсмеральда, оставшись одна, перестала делать вид, что старый камин её интересует. Его появление воскресило прошедшую ночь. Она так и не нашла ответов на свои вопросы. Но впервые подумала о нём без обычной ненависти. И вспомнила о Фебе. Священник был прав, хоть ей и не хотелось признавать это, ведь Феб, её солнце, он не дал никаких показаний, которые могли бы спасти её, не пришёл на суд. А теперь он ещё и женится через два дня!       От этого голова шла кругом. Как, как он мог так поступить с ней? Он же знает, как сильно она любит его! Определённо, Квазимодо не нашёл его, да и что с него взять? Эсмеральда думала о горбуне с жалостью, приправленной сочувствием, и никак иначе. Она видела, что звонарь был одноглаз и глух, горбат и, к тому же, ещё хромал. Неудивительно, что он не смог найти капитана. Но мысли о суде, о том, почему Феб не дал показания в её защиту, не шли из головы. Отложив кусок пирога, Эсмеральда поднялась по лестнице следом за Клодом.       Его самого она нашла в комнате. Эсмеральда приоткрыла дверь и тихонько прошмыгнула внутрь. Здесь было так же грязно, темно и тихо, как и в остальном доме. Фролло сидел за столом, положив голову на него. Эсмеральда слышала шёпот, но не могла разобрать его. Наконец он, не поднимая головы, обратился к ней:       — Зачем ты пришла ко мне? Обвинить меня? Сказать, что ненавидишь? Это я знаю. Если только за этим, то уходи.       Эсмеральда оторопела, но взяла себя в руки:       — Нет, не за этим. Вам не за что извиняться… Я... я ведь сама не запретила это…       — То есть ты… не стала ненавидеть меня больше? — в его голосе прозвучала нотка надежды.       — Если мне кого и ненавидеть за произошедшее, то себя. За слабость. Я предала свою любовь. Или… Я не знаю. Вы говорите, что он не любит меня, что он только хотел воспользоваться мной. Я верю ему, каждому слову. Вы говорите, что он не защитил меня на суде, не сказал ни слова в моё оправдание. Я не могу говорить, что это не так. Это правда. Она меня ранит. Я боюсь того, что вы окажетесь правы. Я люблю его, а вы заставляете меня сомневаться в его любви. Я не знаю, чему мне верить. Ваши слова… они так убедительно звучат. Если окажется, что вы были правы… О, это будет худшим днём в моей жизни!       — Ты прекрасна в своей любви. Тогда, в той комнатушке… Ты ангел. Я пойду за Квазимодо. Надеюсь, ему ты веришь.       Он, шатаясь встал и вышел на улицу, как всегда заперев дверь.       Сегодня был тёплый день, не в пример предыдущим двум. Фролло, надвинув капюшон на глаза, медленной поступью шёл в сторону моста. Прохожие привычно расступались, завидев его высокую грозную фигуру, выделявшуюся чёрным пятном на фоне разноцветной толпы. Дорога до Собора заняла больше времени, чем всегда. Мысли придавливали его к земле, появляясь вспышками в истерзанном сознании: Феб, Квазимодо, трупы бродяг, Эсмеральда, виселица, епископ, капитан у Фалурдель… Наконец перед ним нерушимой глыбой возник Собор.       Первым делом архидьякон зашёл в свою келью — его пристанище, обитель и отдушина. Там всё было по-прежнему. Он достал с дальней полки и убрал в сумку два фолианта, которые начал изучать, плотно закрытую чернильницу, несколько перьев и листов бумаги, уже исписанных с одной стороны. Выудил из ящика стола маленький мешочек с монетками, один из заготовленных для Жеана, и убрал в поясную сумку. Оставив сумку с книгами и письменными принадлежностями, Фролло вышел из кельи и пошёл на колокольню.       Однако там звонаря не оказалось, а архидьякон не подозревал о его затворничестве. Один из помощников звонаря любезно рассказал отцу Клоду о добровольном заточении Квазимодо и о том, что они уже пытались его вызволить оттуда, но из этой затеи ничего не вышло. Священник усмехнулся. Он взял в своей башенной келье ключи от остальных помещений Собора и без труда вошёл в келью своего воспитанника.       Квазимодо полусидя дремал, прислонившись к стене. Архидьякон дотронулся до его плеча, слегка тряхнув его. Квазимодо дёрнулся на месте, будто его окатили кипятком, и, увидев, кто стоит перед ним, опустил голову. Священник тряхнул его ещё раз, приказывая подняться. Горбун подчинился и стоял теперь, смотря на своего приёмного отца.       — Ты сказал Эсмеральде, что не нашёл Феба, так?       — Да, господин.       — А как было на самом деле? Я знаю, что это ложь.       — Господин…       — Отвечай! Как всё было на самом деле?       — Я не хотел… чтобы она грустила из-за него… и…       — И ты солгал. Что сказал капитан?       — Я нашёл его. Он не захотел с ней увидеться.       — Я так и думал.       — А Эсмеральда… что с ней? Я не видел её на Гревской площади утром. Может, вы знаете?       — Я знаю. Молчи. О том, что я скажу тебе, никто не должен узнать, ты понял меня?       — Да, да, господин! Я всё понял! Я буду молчать.       — Она жива. Ты сейчас пойдёшь со мной. А когда выйдешь обратно на улицу, то забудешь обо всём, ясно тебе?       — Да! О, господин. Благодарю, спасибо, спасибо! Значит, вы спасли её? Она жива!       — Тише. Никто не должен знать, иначе ей конец, ты помнишь? Да, всё так. А теперь идём, — Фролло повернулся и остановился на полушаге: — Это что, кровь? Что здесь было? И почему ты заперся в келье?       — После той ночи, когда бродяги напали… И потом Жеан… Простите, господин! — Квазимодо, рыдая, упал на колени перед ним, коснувшись пола лбом. — И Эсмеральда пропала… Я думал, что она уже… мертва… И я закрылся здесь. Я не мог звонить в колокола!       — Иди за мной.       Они вышли из кельи горбуна и поднялись в башенную келью архидьякона. Когда Квазимодо умылся, Фролло обработал его рану:       — Ты не сказал, откуда она у тебя.       — Я ударился. О стену.       — Когда придём, ты скажешь ей, как всё было. И не смей мне перечить. Это мерзкое животное недостойно её любви. Тебе она поверит. Теперь идём, — он забрал сумку с вещами, и они покинули стены Собора.       До самого дома они шли молча. Больше всего Фролло боялся, что она нашла какую-то лазейку в его доме, что она смогла выбраться, и успокаивал себя тем, что за столько лет туда не проник ни один грабитель, значит, она не сможет выйти. Редкие прохожие оборачивались, крестились, стараясь не смотреть на Квазимодо, а школяры распевали свои гадкие песенки, но и горбуну, и священнику не было до них дела. В то время, как Фролло думал, не сбежала ли Эсмеральда, Квазимодо, как умел, благодарил Богоматерь за её спасение.       Тяжёлая входная дверь привычно скрипнула, впуская их внутрь. На первом этаже Эсмеральды не было. По телу Клода пробежала дрожь. Он запер дверь и обратился к Квазимодо:       — Ты клянёшься мне, что сказал правду? Что ты нашёл Феба, попросил его прийти к ней, а он отказал?       — Да, господин, я клянусь! Он оттолкнул меня сапогом, когда я попытался повернуть его лошадь к Собору.       — Мерзавец! — Клод закрыл глаза и выдохнул, вновь взяв себя в руки. — Теперь скажешь это ей.       Фролло поднялся по лестнице на второй этаж и постучал в дверь её комнаты. Через мгновение Эсмеральда открыла.       — Вас долго не было. Что-то случилось?       — Я привёл Квазимодо. Идём вниз, он сам всё скажет.       — Вы подговорили его!       — Нет же! Хватит видеть во мне источник зла. Идём, — он схватил её за руку и потащил вниз по лестнице.       — Вы живы, — не до конца веря в происходящее, прошептал горбун. Он отвернулся сразу же, чтобы она не видела его лицо. Хоть и прошло какое-то время, но он помнил, какое отвращение и страх появлялись на её лице, когда он приносил ей еду.       Эсмеральда дотронулась до его плеча, и Квазимодо обернулся, прикрыв левую сторону лица рукой.       — Квазимодо, расскажи ей, что произошло, когда ты пошёл искать Феба по её просьбе.       — Я… О, Эсмеральда… Вы расстроитесь… — он замолчал, но, увидев Фролло, продолжил: — Я нашёл его тогда. Я сказал, что вы в Соборе и ждёте его. Я умолял его прийти к вам. Я попытался развернуть его лошадь, но… Он оттолкнул меня и уехал.       — Он… он не мог… такое сделать… — Эсмеральда побледнела и еле держалась на ногах. Клод возник за ней, словно тень, подхватив её под руки.       — Простите меня, Эсмеральда… Вы так желали его увидеть, вы так звали его… Я не мог сказать вам тогда…       — Спасибо. Возвращайся в Собор. Тебя скоро хватятся. Если про меня спросят, скажи, что я буду завтра.       Горбун вышел из дома.       Клод усадил Эсмеральду на стул и запер входную дверь.       — Теперь ты видишь? Он не любит тебя, даже не вспомнил тебя. Он женится на другой.       — Он… Он не мог сказать этого… Он клялся мне в любви… Как же так?.. — она была сама не своя. Вдруг её настроение переменилось: она подошла к Фролло и, смотря ему в лицо, спросила: — Или это вы? Вы подговорили Квазимодо?       — Я не подговаривал его. Он поклялся мне здесь, что эти слова — чистая правда. Так ты не веришь и ему?       — Я не знаю… Так значит, это правда? Он женится на другой?       — Да. На той девушке из дома с колоннами.       — О, я помню… её.       — С воскресенья её будут звать Флёр-де-Лис де Шатопер. Ты всё ещё хочешь увидеть их венчание?       — Наверное… Я не знаю, вынесу ли это.       — Что ж… время ещё есть. Я принёс книги, могу научить тебя читать. Если ты хочешь, конечно.       — Нет… — Эсмеральда попыталась подняться по лестнице и чуть не упала.