Тайны парижских будней

Я поинтересовалась, почему, если он любит меня, он не нашел другого способа сообщить мне это, кроме как забрав в подземелье и заключив в тюрьму. — Очень трудно заставить любить себя в могиле, — сказала я. — Что ж, каждый устраивает свои свидания как может, — ответил он странным тоном.        Гастон Леру, «Призрак Оперы»

                    Сейчас, когда он нависал над ней всем телом, когда между ними оставались лишь считаные дюймы, перед её глазами против воли возникла та ночь в монастырской келье Собора. Она вдруг ясно вспомнила те ужасные укусы, что он оставлял на её теле, как болели потом плечи после его прикосновений. Ещё раз пережить это? Позволить это? Нет, это слишком, слишком… Как она посмотрит в глаза Фебу, когда он придёт к ней? Что она скажет в своё оправдание? Какое может быть оправдание тому, что она уступила бы священнику? Один поцелуй!       Она смотрела на него снизу вверх, будто бы пытаясь прожечь в нём дыру сверканием своих чёрных глаз. Эсмеральда сжала губы и вновь замотала головой, не отводя от него взгляда.       — Нет, никогда! Я принадлежу только Фебу! Вы никогда не получите меня! Держите меня взаперти, угрожайте, пытайте, я не сдамся вам! Я буду принадлежать ему! Или никому!       В ответ он рассмеялся, а Эсмеральда непонимающе смотрела на него. Спустя несколько долгих мгновений его лицо приняло вновь выражение холодного негодования:       — Терзать тебя? Пытать? Угрожать? Зачем? Ты и так моя. И ты будешь принадлежать не Фебу, а мне и только мне, запомни это. У твоего Феба скоро будет красавица-жена, — он замолк, переводя дух и не сводя с неё взгляда. — А ты… Ты будешь только моей.       Фролло наклонился к её лицу и провёл рукой по щеке Эсмеральды — она дёрнулась, будто её прижгли раскалённым железом. Она хотела выскользнуть, пока он, как ей показалось, потерял бдительность, но едва Эсмеральда подалась в сторону, он остановил её рукой, вжав в стену. Она отвернулась, лишь бы не видеть его лица. Клод наклонился ещё ближе к её лицу, коснувшись кончиком носа её щеки. От этой близости она вспыхнула точно фитиль.       Эсмеральда хотела что-то сказать, возразить, может, снова кольнуть словом, но в тот миг, когда она приготовилась обрушить на него новую волну негодования, он коснулся её губ своими.       Эсмеральда пробовала простестовать, она принялась колотить по нему кулачком куда придётся, но что она могла? Он тут же прижал и эту руку к стене.       Он целовал её уже, он помнил это, но сейчас это было совсем иное. Когда она перестала вырываться, осознав, по-видимому, тщетность своих усилий, он убрал руку с её предплечья, несмело дотрагиваясь до её шеи, запуская пальцы в её волосы. Эсмеральда вздрогнула.       Она не отвечала на его действия, но не могла отрицать, что это было в какой-то мере даже приятно. Пусть его движения и были не такими уверенными, как у Феба, но они заставляли её трепетать и краснеть. Мысленно она поморщилась от этого ощущения. Сравнить Феба, её Феба с этим отвратительным монахом! Стало противно от себя, от того, что она посмела не просто подумать о священнике положительно даже на эту долю мгновения, но что она посмела сравнить его с Фебом.       Клод тем временем скользнул рукой по шее к плечу и спустился по спине до талии, ещё сильнее притянув Эсмеральду к себе. Сейчас он просто наслаждался тем, чего так давно добивался, пусть это и была лишь маленькая толика желаемого. Но это ничего: он умел ждать.       — Эсмеральда… — выдохнул он, отстраняясь.       — Прошу… не надо… — она отвернулась, стараясь не думать, что всё же позволила совершить с ней это. Уступила! Свершилось! Феб!.. Феб проклянёт её, забудет, и поделом ей! Она недостойна его, его любви, ничего из этого! Она уступила другому мужчине. Она недостаточно сопротивлялась. Вся вина на ней одной!       — Оставьте меня. Прошу, умоляю!..       Клод по-прежнему склонялся над ней. Он так сильно сжал её руку, что Эсмеральда вскрикнула.       — Мне больно! Пустите же меня!       Он покорно разжал пальцы. Она вспорхнула по лестнице и закрыла за собой дверь комнаты.       Фролло прислонился лбом к стене, пытаясь осознать произошедшее и распознать новые ощущения. В голове всё плыло. Её мягкие губы, этот вкус… Её шея, плечо, волосы, тепло тела, когда он прижал её к себе… Сколького он был лишён эти долгие годы! А ведь это только начало, самое начало отношений между мужчиной и женщиной, о которых он не знал ничего! Его обошёл младший брат! Проклятая сутана! Он проклинал себя за то решение стать священником шестнадцать лет назад! И понимал, что иного пути у него не было.       Он сел к столу и отпил вино прямо из горла. Вдох. Выдох. Столько лет, столько долгих лет упущено. Почему же этот капитан не выбрал себе иную цель для удовлетворения своей похоти? Почему именно Эсмеральда? Проклятый Шатопер! Ещё вдох. Ещё выдох. Но ничего, до венчания осталось каких-то два дня, а Феб точно пойдёт в суд и всё расскажет, иначе не видать ему приданого невесты.       Эсмеральда наверху. И, конечно, думает об этом ничтожестве! Он бросил взгляд на стол с нетронутой пищей. На тарелку он положил овощей, кусок мяса, взял свечу и поднялся наверх.       Она сидела в углу кровати, обхватив колени и опустив голову. Она казалась сейчас статуей. Клод тихо вошёл в комнату, озарив её светом, исходящим от свечи.       — Я принёс тебе еды. Ты ведь не ела сегодня.       — Я не хочу есть. Зачем мне жить? Вы победили, я не смогу посмотреть на Феба без стыда, я ведь уступила вам. Что я скажу ему? Мне нет прощения, оправдания… О, мой Феб! — она уронила голову на грудь.       Клод смолчал. И с силой разбил тарелку о пол. От неожиданного грохота Эсмеральда подскочила на месте и с ужасом взглянула на него.       — Довольно! Феб! Каждый день я слышу о нём! В Соборе подчас реже произносят имя Христа, чем ты называешь его имя! Что, скажи мне, что он сделал, что ты так любишь его? Спас тебя?! Сидя на лошади и сверкая доспехами?! Квазимодо ведь повязал не он, а его солдаты, или нет?       — Да, он спас меня! — ответила Эсмеральда, когда к ней, наконец, вернулся дар речи. — Он спас меня! Потому что он мужчина!       — А я, стало быть, не мужчина?       — Вы… Вы священник, монах! Нет, вы не мужчина.       Клод перевёл на неё обезумевший взгляд, и она отступила на шаг. Он подбежал к ней, раздирая на ходу крючки сутаны, и схватив её за плечи, бросил её на кровать. Эсмеральда закрыла лицо руками, но Клод твёрдыми движениями рук стал распускать шнуровку на платье. Он стянул платье; оно потянуло за собой и камизу, обнажая плечи. Клод едва расслышал её плач и слова:       — Прошу… не надо… Оставьте меня… Не надо…       Он полностью снял с неё платье и кинул его на пол. Эсмеральда отвернулась на бок, к стене, пытаясь натянуть рубашку обратно на плечи. Клод не мог оторвать глаз от её тела, скрытого одной лишь камизой. Он скользнул взглядом по спине, задержавшись на её бёдрах, и дотронулся рукой до её плеча, заставив её лечь на спину; Эсмеральда была похожа на тряпичную куклу. Она скрестила на груди руки, пытаясь закрыть её, сжала ноги и отвернулась к стене, заходясь в рыданиях. Не в силах выносить больше этот взгляд, она обернулась, гордо смотря на него:       — Добивайте! Наносите последний удар!       Для него эти слова были что тряпка для быка. Клод отнял руки Эсмеральды от её груди и прижался к ним губами.       — Ты не понимаешь… Ты не понимаешь, насколько ты прекрасна!.. — сказал он, убирая их от своего лица. Едва он выпустил её ладони из своих, как Эсмеральда закрыла ими лицо. Он опустился на колени перед её ложем, положив голову ей на живот. — Ты не понимаешь!..       Клод дотронулся пальцами до её бедра, отчего она зарыдала сильнее:       — Не надо… Умоляю…       — Чего не надо? О чём ты умоляешь меня? Я ведь не мужчина, ты сама сказала! Что я могу сделать тебе?       Он зло взглянул на неё. Она не проронила ни слова. Клод вскочил и с глухим рыком, вмиг оказавшись у стола, одним махом смёл на пол весь хлам. И рухнул на пол, запрокинув голову.       — Я скоро сойду с ума… Что со мной творится? Что со мной происходит? Каждый раз, как я оказываюсь рядом с тобой… Я сам на себя не похож… Когда же ты насытишься? Когда ты прекратишь изводить меня? Скажи же мне! Когда тебе будет довольно моих страданий?       — Я боюсь вас, — сказала Эсмеральда таким тихим голосом, что Клод едва услышал её слова. — Вы пугаете меня. Вы всегда меня только пугали и ненавидели.       Он бессильно опустил голову.       — Я всегда только любил тебя. И люблю до сих пор. И нарушаю этим все обеты, что я давал. Я не имею права любить кого-то так. Если бы ты знала, как я боролся с собой! Я надеялся, что если ты уйдёшь, то это пройдёт!.. Всё было напрасно. И ты продолжала приходить на площадь, чтобы танцевать. Откуда тебе было знать, что этим ты меня пытаешь!.. Мне нельзя, нельзя любить, мне запрещено это! Я давал обеты Богу…       — Мне страшно. Я не могу отсюда уйти, вы позаботились об этом. И вы меня не отпустите. Так какое вам дело до моих желаний? Я вся в вашей власти. Вы ведь об этом мечтали, кроме… прочего.       — Я позаботился, чтобы тебя не нашли. В моём доме никто не додумается искать тебя. Тебе опасно выходить отсюда. Тебя сразу же повесят. Король ещё жив, — Клод подошёл к её кровати и сел на край. — Так скажи мне: чего ты боишься, раз я не мужчина? Я ведь всего лишь священник.       — Поэтому я вас и боюсь! Потому что вы не мужчина. Мужчина — это тот, кто может защитить меня, тот, кто благороден и прекрасен, а вы только лишь старый мерзкий монах!       — Стало быть, мерзавец де Шатопер, желавший воспользоваться твоим телом, но не пожелавший вести тебя к алтарю, не то, что богатую благородную невесту, прекрасен и благороден, не так ли?       — Его заставляют жениться! Я знаю это! Я чувствую!       — Его долги за выпивку и потаскух! А ещё то, что его невеста благородная богатая девушка, и когда он получит её… Думаю, ему долго будет не до тебя или других девиц, уже опороченных им.       — Зачем вы мучаете меня?       — А ты? Зачем ты измываешься надо мной?       Наконец, Фролло придвинулся ближе к ней и вновь прильнул к её губам. Эсмеральда вздрогнула и упёрлась руками ему в грудь, силясь отстранить его, но он убрал их и перехватил её запястья над её головой одной рукой, а другой спустился к плечу, провёл по её боку, случайно коснувшись пальцем её груди, отчего Эсмеральда вздрогнула снова, медленно дошёл до талии, сжав её пальцами. В этот момент он отстранился от её губ, и прежде чем Эсмеральда успела что-то сказать, Клод прошептал:       — Молчи. И не сопротивляйся.       Она бросила на него измученный уставший взгляд:       — Делайте, что вам угодно. Какая разница, что я скажу.       — Я же просил молчать! Ни слова, заклинаю!       Эсмеральда закрыла глаза и отвернулась.       Он не выпускал её руки из своей. Свободной рукой он провёл по её шее, ключицам и коснулся её груди. Из глаз Эсмеральды потекли слёзы. Он убрал руку и повернув к себе Эсмеральду, вытёр её слёзы.       — Не надо…       — Вы обещали, что только поцелуй, — прошептала она.       — Отказаться от тебя!.. Сейчас!.. Это слишком…       — Но вы же обещали… Пощадите меня! Если не ради меня, то хотя бы ради моей бедной матушки! Я не найду её, если буду опорочена.       — Ты не думала об этом у Фалурдель, когда отказывалась от матери ради этого солдафона.       — Я люблю Феба!       Фролло молча встал, взял с пола на две трети пустую бутылку вина, осушил её и со звоном разбил её. Всё так же молча он поднял с пола сутану и уже у двери сказал:       — Будь он проклят, этот капитан Шатопер! Будь он проклят, если не сделает обещанного!       Клод вошёл в комнату и сел на кровать. В комнате стало чуть светлее; Клод обернулся и увидел Эсмеральду. В одной рубашке, как тогда, в Соборе, когда Квазимодо спас её. Тогда она показалась ему призраком, сейчас же…       — Чего тебе?       — Что вам пообещал Феб?       — А, так вот, что тебя привело, — он грустно улыбнулся. — Стоило догадаться. Проверим это в воскресенье.       — Что он вам пообещал?       — Зачем мне говорить это тебе? Чтобы ты решила, что он ещё прекраснее, чем думала прежде? Ну уж нет. Мне довольно того, что я слышу его имя по сотне раз на дню, когда прихожу сюда. Слышать его имя по тысяче раз? Нет, спасибо.       — Что он сказал вам? Что он пообещал? Скажите, умоляю!       — Пообещал сделать то, что давно следовало.       — Он говорил что-то обо мне?       — Он не помнит твоего имени. Кажется, он называл тебя Семинарда.       — Он помнит обо мне.       — После того, как ему напомнили, что ты была в его жизни.       — Снова ложь. Снова ваша грязная гнусная ложь!       Фролло вздохнул и лёг на кровать, уставившись в потолок.       — Что он говорил обо мне?       — Ну, он припомнил, что была какая-то неприятная история с цыганкой, из-за которой ему пришлось оправдываться и лгать невесте, и кажется, это её теперь ищет весь Париж. Я ответил на твой вопрос?       — Да, — прошептала Эсмеральда и вышла из комнаты.       Она вернулась в свою комнату и легла на кровать. Хотела она или нет, но в душу начали закрадываться подозрения, что священник и Квазимодо могли быть правы. Почему он не пришёл на суд? Она ведь так ждала его, искала глазами в том ужасном зале. Почему он не пришёл к ней, когда она была в Соборе? А если сейчас он и правда ищет её по городу, чтобы выдать палачу, то лучше ей и вовсе не жить!.. И эта свадьба… Ох, всё так путается в голове!.. О Феб… Почему же он до сих пор не пришёл спасти её?.. Но ведь она не устояла перед пытками, позволила увести себя в этот дом, должно быть Феб решил, что она больше не достойна его, вот и женится. И ведь он благородный человек, он будет верен жене. О, неужели он будет недосягаем для неё всего через два дня? Невыносимо! Она должна найти его, рассказать ему всё, поклясться, что никого не любит, кроме него и никому не принадлежала, кроме него. Но ей не покинуть этой тюрьмы. Разве что…       Эсмеральда прокралась в комнату Фролло. В этой густой темноте, пробиваемой лишь скудным светом из щелей между досками, было почти невозможно что-то разглядеть. Но она на ощупь нашла на полу его одежду и принялась шарить по ней, ища ключ. Как же она не догадалась раньше! Ведь ключ у него! Всегда был у него! О, она уже столько дней могла быть свободна!       — Ты не ключ ли ищешь? — поинтересовался Фролло, вдоволь насладившись рысканием Эсмеральды по его одежде. — Там его нет.       Она выбежала из комнаты; Фролло последовал за ней.       Эсмеральда сидела на кровати и смотрела прямо перед собой ничего не видящим взглядом. Он закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, скрестив на груди руки, и обратился к Эсмеральде:       — Ты хотела уйти, верно? Хотела найти этого... Эсмеральда! Сколько можно! Тебе так не дорога твоя жизнь?       — Я бы нашла его! Я бы вымолила у него прощение, ведь я… Я не вынесла пыток и… после этого вечера я вряд ли достойна его… Он простил бы меня! И защитил!       — Ты могла всё испортить! О, Эсмеральда… Даже не думай! Даже не думай об этом! Я ведь говорил тебе, что добьюсь как минимум смягчения наказания или даже его отмены? Начало положено. Не вмешивайся, прошу! В этом замешан сам король, перед ним Шатопер бессилен. Пойми: одно неверное движение, слово, и всё потеряно. Сейчас всё держится на том, что никто не знает, где ты. Тебя никто не должен видеть. Выйди ты сейчас, тебя схватили бы и повесили ещё до того, как солнце взошло. И ты бы даже не увидела своего солдафона.       — Вы обещаете, что я увижу его в воскресенье?       — Да. Ты увидишь всё. Но ты не сможешь не то, что заговорить с ним или ещё с кем-то, даже выйти из своего укрытия. Ты поняла меня? Собор больше не убежище для тебя.       — Увидеть его… Это уже счастье.       — Иди за мной.       — Куда? Зачем?       — Спать. Ты будешь спать со мной. Раз тебе стало вновь важно найти мать, то пока я буду довольствоваться этим, так и быть. Не заставляй меня применять силу.       Эсмеральда вскинула голову, чтобы посмотреть на Фролло; натянула платье, накинула сверху простынь и вышла из комнаты.       — Ложись, — повелительно сказал Фролло, махнув на кровать. Эсмеральда легла на самый край кровати и отвернулась к окну. Клод лёг рядом, укрыл её одеялом и быстро уснул.       Когда Клод проснулся, Эсмеральда ещё мирно спала. Вторая ночь вместе. Пусть странно, но всё же вместе. Неужели его мольбы вызывают в ней только отвращение, а когда он говорит приказным тоном, то она подчиняется скорее? Полюбовавшись на неё ещё несколько мгновений, Клод всё же встал, оглядывая разбросанную одежду. Жуткая ночь. Кажется, он выспался, но всё ещё чувствовал себя невероятно уставшим.       Он не торопясь оделся, спустился вниз и приступил к утренней молитве, где помимо прочего уже давно молил дать ему сил для этого испытания. Всё тело сводило в странном напряжении, особенно тянуло в этой области ниже живота. Настоящая пытка — эта жизнь с Эсмеральдой в одном доме! И всё же его притягивало к ней, не отпускало. С ней он словно оживал, давая волю эмоциям. От которых она не бежала. Да, она плакала, кричала, осыпала его оскорблениями и проклятьями, но она не выходила из комнаты. Это было так странно. И ведь она знает, что упоминание имени этого солдафона выводит его из себя, заставляя вспыхивать словно порох, но упорно, день за днём, раз за разом продолжает произносить его имя при нём. Всё это так странно…       Фролло был слишком погружён в свои мысли, чтобы сразу заметить появление Эсмеральды. Она тихонько спустилась по лестнице и, взяв яблоко со стола, прошмыгнула на другой стул, стараясь не привлечь его внимания.       — Как ты спала?       Эсмеральда обернулась:       — Лучше, чем я ожидала.       — Я пойду в собор только вечером. Ешь. Потом начнём занятия.       — Занятия?       — Научу тебя читать и писать.       — Но я не хочу!       — Я не припомню, чтобы я сейчас тебя спрашивал, — отрезал Фролло и поднялся наверх.       Эсмеральда проводила его удивлённым взглядом. Странные перемены. Что с ним происходит? Она не помнила прежде подобного поведения с ней. Он мог умолять, ползать на коленях, превращаться в похотливое животное, но холодный приказной тон, которому хочешь не хочешь, но подчиняешься, — это было странно, ново и неожиданно. Она едва смогла впихнуть в себя остатки яблока и кусок хлеба. Читать и писать — пускай, всё одно — в этом старом пустом доме нечего делать. После всех дней, проведённых здесь, уже ничто не могло испугать её. Разве что он возьмёт её силой, но эта опасность и так висит над нею каждую секунду.       И Эсмеральда поднялась наверх.