Часть 2. Глава 3. Сретение Господне
8 ноября 2019 г. в 03:34
— Так куда мы едем? — спросила Эсмеральда, когда они в очередной раз остановились в небольшой деревне, на этот раз примерно в 13 лье от Парижа.
— А не всё ли равно? Пока что доедем до Шартра.
— Вы же на юг хотели, — не отступалась Эсмеральда.
— Да чего ты прицепилась? — небрежно отмахнулся от неё старый цыган. — Доедем и до юга! Мы никуда не спешим. Если хочешь быстрее — иди одна.
Эсмеральда замолкла на вдохе. Ответить было нечего: стоило быть благодарной, что её приняли к себе среди зимы, и помалкивать.
— Извини, — сказала она наконец. — Как вспомню все эти ужасы… Быстрее бы уехать от него подальше, — выдохнула Эсмеральда и с грустью и остервенением добавила: — Налачо форо!
Проходили дни. Они проехали ещё пару деревень, останавливаясь на день-два, пока, наконец, приехали в Шартр, как и говорил старый цыган. В городе было намного теплее, даже чем в деревнях, и уж тем более теплее, чем в поле. Зима была в самом апогее: снег валил сильнее день ото дня, но было светло и солнечно, что, конечно, сглаживало мрачное впечатление от заснувшей ещё надолго природы.
Впрочем, здесь ей нравилось; маленький Шартр казался Эсмеральде куда более уютным, нежели Париж. Те же маленькие улочки с нависающим вторым этажом домов, узкие, но тихие, без горланистых лавочников, которых в Париже слышали все, — пожалуй, это была та самая спокойная жизнь, о которой она грезила, убегая из столицы: маленький тихий город, где её никто не знает, так удачно складывающаяся жизнь в таборе, где её все знали только под вымышленным именем, она даже могла переодеваться в горожанку, чтобы бродить по улице не в своём цветастом наряде, всегда привлекающем внимание. И эти одиночные прогулки, которые она совершала каждый раз, когда могла незаметно ускользнуть, успокаивали её душу, давали на время забыть обо всём, что происходило с ней до этого.
Единственным местом, которого она старалась избегать, была площадь перед собором. И хотя он только общими чертами напоминал парижский, выгодно отличаясь на его фоне, например, законченными башнями, но воспоминания он навевал самые чудовищные. Причины, не позволявшие ей танцевать перед храмом, не волновали никого из табора: деньги приносит, и ладно. Конечно, выступай она там, да ещё и после служб, их было бы больше, чем она получала за её танцы на перекрёстках и маленькой рыночной площади, но нашлись и другие охотники, с первого дня облюбовавшие соборную площадь.
До Шартра, что удивительно, не докатилась волна гонений на цыган. К тому же, Гунари не позволял своим людям слишком уж разгуливаться в кражах: среди горожан быстро бы распространились слухи, и их бы выгнали за городские стены. Рисковать сложившимся приятным положением вещей не хотелось никому, и уж тем более ни один из них не хотел повторения истории на севере страны здесь, чуть южнее Парижа.
Было начало февраля, когда становилось уже не так холодно, но поднимались самые страшные ветра, то завывающие вьюгой, то стелющие позёмкой, то бросающиеся в лицо жестокой пургой.
Это случилось в светлый день Сретения Господня. Сегодня нужно было танцевать весь день, собирая как можно больше денег с горожан. А Эсмеральда не могла встать с кровати: невесть откуда взявшаяся слабость не давала ей и головы поднять, не то, что идти танцевать. Лоб её был горячим, но жара не было, её не лихорадило. Только ужасно болела голова, как будто раскалывалась на миллиарды кусочков, да саднило горло. И чёртова слабость, конечно.
На улице слышались голоса, бившие по ней точно бы она стояла сейчас под Большой Марией; громче прочих звучал голос того самого цыгана, решившего принять её в табор, Гунари:
— Да где её носит? Кто-нибудь видел её сегодня? Найдите эту чёртову… как её там? Мирелу, да! Найдите, и пусть идёт танцует! Всё равно с неё проку больше никакого! Я не собираюсь кормить её задаром!
Эсмеральда зажмурилась от света, проникшего вместе с гостьей.
— Эй, ты чего лежишь? Мирела! Все тебя ищут.
Эсмеральда приоткрыла глаза, увидев вошедшую:
— А, это ты, Тсера?
— Ну неужели! — та закатила глаза. — Чего ты лежишь? Уже шесть часов, а ты всё ещё в постели!
— Я пошевелиться не могу, — слабо просипела Эсмеральда. — Я не могу танцевать. Мне даже говорить больно.
Тсера села к ней на край кровати и приложила руку ей ко лбу:
— Да, ты горячая. Хоть лихорадки нет, — вздохнула она. — Пойду позову Тшилабу. Она лучше знает, что с тобой делать.
— Ничего страшного, — заключила старуха, — простудилась она, вот и всё. Скажи Гунари, что ей надо несколько дней отлежаться. Я за ней присмотрю пока.
— Он разозлится. Слышала, что он сказал? Он не собирается кормить её задаром.
Тшилаба, с вот уже много лет несвойственной ей прыткостью, вскочила с кровати Эсмеральды и зло ответила:
— Вот как? Задаром? Эта девчонка приносила больше денег, чем некоторые его гарамбаши! Если он хочет её угробить, то он глупец! Не убудет с его жалкой душонки, если она придёт в себя и подлечится. Можешь передать ему слово в слово, — старуха сверкнула глазами, провожая Тсеру. И уже потом только обратилась к лежащей девушке: — Ещё что-то болит? — Эсмеральда помотала головой. — На дарпэ, не тронет он тебя. Лежи и выздоравливай. Сделаю тебе отвар, выпьешь и засыпай. Сон лучше всего лечит, — приговаривала Тшилаба, заливая смешанные сушёные травы водой и ставя их на огонь.
Несколько дней Эсмеральда провалялась в кровати прежде, чем смогла подняться и выйти на улицу. Стылый воздух пробрал её до костей в считаные мгновения. Но он приятно бодрил, и голова болела гораздо меньше, чем в тесной комнатушке, в которой повис тяжёлый запах масел и травяных настоев.
Из приятного созерцания и наслаждения свежим воздухом её вывел окрик старухи, выхаживавшей её всё это время:
— Эй, Мирела! Ты чего это удумала, чай? А ну, давай-ка, иди обратно в комнату, ишь ты! Вчера только ещё лежала, а сегодня уже скакать решила, как кхуроро? Быстро, быстро в дом! — подгоняла она упиравшуюся Эсмеральду.
— Тшилаба, я здорова! — возмутилась она. — Вот, смотри, лоб больше не горячий и горло не болит. Я пойду танцевать сегодня!
— Упёртая ты! Замуж никогда не выйдешь, если будешь так упрямиться, — назидательно сказала старушка. — Парни таких не любят.
Эсмеральда передёрнула плечами и недовольно поморщилась:
— Тот офицер… я уже потом узнала, что он был женат. Не хочу, — отрезала она, — не хочу даже думать, что если у меня и будет муж, то он будет бегать по кабакам и… таким глупым девчонкам, как я.
Тшилаба вздохнула и покачала головой:
— Иди в дом. Завтра пойдёшь танцевать. Не пущу сегодня.
Эсмеральда, к этому моменту уже основательно продрогшая на ветру, решила всё же согласиться со старухой и вернулась в дом.
Она села к очагу; слабое пламя плясало по веткам и дровишкам. Эсмеральда достала платье — единственное, что у неё осталось от той жизни длиной в пять долгих месяцев на правом берегу Сены в заколоченном старом доме, — и сжала его в руках, вглядываясь в огонь.