Тайны парижских будней

Брак ради денег — самый тяжелый способ разбогатеть.        Фрэнк Хаббард

                    Ранним утром в покои капитана де Шатопера, по счастливой случайности оказавшегося дома, постучали.       — Какого дьявола нужно от меня? — сонный голос выказывал высшую степень недовольства происходящим: до пяти ещё почти час! Неужели так сложно дать ему выспаться?!       — Господин, беда с госпожой де Шатопер! — послышался голос слуги из-за двери, ещё более отвратительно писклявый и подобострастный, чем обычно.       — Входи, — уже спокойнее, но так же раздражённо ответил капитан. — Что там ещё? Она опять всю ночь провалялась перед Богоматерью, а теперь лежит и охает, что у неё болит голова. Я прав? Ты ради такой ерунды меня поднял раньше времени?       — Увы, господин, — пролепетал парнишка, — её нигде не могут найти, господин. Месье Жибер уже послал нескольких слуг искать её, а мне поручил сообщить эту новость вам.       Феб сел в кровати, обхватив голову руками.       — Ни слова никому за пределами дома. Передай это всем. А теперь уйди.       — Слушаюсь, господин.       Послал же Бог жену! Теперь слуги вместо своих прямых дел будут бегать по всему Парижу, разыскивая их госпожу. Он ведь говорил ей: делай, что захочешь, только не позорь меня! А вместо этого она сначала рыдала всякий раз, когда видела его, будто он порождение Ада, потом посмела сказать что-то против его визитов в кабаки, а теперь и вовсе сбежала, выставляя его беспомощным идиотом, не способным удержать жену! Он её даже пальцем не тронул, ничего ей не запрещал, но нет! В её белокурой головке зародились бестолковые мысли! Кроме одной, пожалуй, — той, которая подсказала ей капнуть крови на простынь. А в остальном… О, только она появится здесь!..       Поиски по всему городу в течение дня ничего не дали. От навестившего так не вовремя капитана де Жуйавес удалось отделаться не сразу, но хоть его слова о несчастье с супругой и покрасневшие от недосыпа глаза, которые тот счёл следствием семейной драмы, убедили его в серьёзности ситуации и заставили убраться из дома с колоннами. Соваться к её подругам или родственницам было верхом глупости: слухи расползлись бы быстрее, чем первый из слуг переступил бы порог дома хоть одной из них.       Ещё одна ни в чём не повинная ваза кусочками расположилась на полу у стены. Оставшиеся немногочисленные слуги, вздрагивая от каждого ругательства или треска посуды, жались по углам дома, ставшего в одночасье таким маленьким и медленно, но верно превращавшегося в руины.       Феб де Шатопер устало опустился в кресло: эти переживания измотали его. Метать посуду было даже приятно. Особенно приятно было вновь ощутить в теле мышцы, ответственные за что-то иное, нежели за поднятие бокала или облапывание девиц на улице Глатиньи.       Время от времени, прямо как сейчас, он предавался размышлениям. Ведь было же что-то между ними. Но как же давно!.. Много лет прошло с того времени. Красавица Флёр-де-Лис не один год издевалась над ним в угоду собственному самолюбию и желанию потешить подруг тем, насколько далеко готов зайти её жених в доказательствах своей любви, насколько долго он готов ждать сначала ответа на его ухаживания, потом — на тот самый сокровенный вопрос, после — когда она, наконец, соблаговолит согласиться назначить дату венчания. Слава Богу, что хоть казнь цыганки её подстегнула! Что ни говори, а ревность — страшная сила. Кто знает, может избалованная дворяночка по-настоящему почуяла опасность и решила попробовать хотя бы браком привязать его к себе?       Сколько же времени прошло с того момента? Он ведь считал её прекрасной; поначалу даже, как дурак, начищал накануне визита к дражайшей кузине всё обмундирование — в него можно было смотреться лучше, чем в её крохотное зеркальце!       Он вспомнил её. Её лицо, её фигурку, руки, как она двигается, как улыбается, как говорит… Совершенно ничего общего с теми девицами, с которыми он больше привык иметь дело. Она ведь теперь может решить, что его и правда заводят исключительно брюнетки! Но не мог же он ей сказать, мол, дорогая жена, извините, но за прошедшие годы я куда больше привык кувыркаться со шлюхами в притонах, так что дамы вроде вас, ма шери, меня более не возбуждают, посему не обессудьте, но я пойду туда, где точно получу удовольствие, всего доброго, спокойной ночи, сладких снов. И ещё поцеловать в лобик на прощание — действительно!       И этот её щенячий взгляд. И постоянные слёзы. Скажите на милость, много ли найдётся мужчин, а в особенности военных, способных так долго выносить женские слёзы, причём, по большей части — просто по причине своего появления в доме! А потом тебе сквозь эти самые пресловутые слёзы сообщают, что тебя очень ждут и вообще безмерно рады, что ты пришёл. Отвратительно. Малейшие намёки на симпатию, не говоря уже о влечении, исчезают напрочь. Самое большее, что хочется после этого, — надраться или даже просто завалиться спать. Ускакать на коне в чисто поле. Схватить меч и пойти в сторону Двора Чудес. Что угодно, только бы не видеть и не думать о женщине, которая твоя жена перед Богом, которую ты вроде как даже любил и которая рыдает при любом твоём появлении! Неужели она не понимает, что именно его злит?       Часы пробили пять раз, и только спустя ещё немного времени слуги возвращались домой с пустыми руками. Какого чёрта?.. Как эта маленькая девчонка, над которой мадам Алоиза тряслась с самого её рождения, умудрилась сбежать так, что целая толпа людей не смогла за день отыскать её во всём городе?       — Клянусь когтями Дьявола, — прошипел капитан, — если до шести часов она не явится, я подниму городскую стражу!       Часы пробили и шесть, и семь раз, но мадам де Шатопер в доме не появилась. Помянув разом всех обитателей Преисподней, капитан Феб де Шатопер вскочил в седло и пришпорил коня в направлении казарм.       Вид мрачного начальника неприятно озадачил всех.       — Моя жена пропала. Боюсь, что её могли похитить, — ложь уверенно слетела с его языка: пожалуй, это была лучшая отговорка, чтобы не уронить себя в глазах собственных подчинённых. Остаётся надеяться, что в поисках Флёр-де-Лис его солдаты покажут себя лучше, чем слуги. Отправив их, он отозвал Жака в сторону и поведал главную его версию:       — Она сбежала, я уверен. Гром и молния! Даже Дьявол не знает, что творится в женских головах! — Феб ударил кулаком по стене.       — Подруги, кузины? Вдруг она пошла к ним?       — Ты же не считаешь, что я не думал об этом? — капитан перевёл на него взгляд горящих глаз. — Пораскинь мозгами, Жак! Если эти чёртовы жеманницы получат новый повод для сплетен… Я стану посмешищем для всего города!       — Может, стоит спросить, не заходила ли она к ним? Мол, ушла гулять и так и не вернулась домой… — Жак вопросительно посмотрел на Шатопера, к которому возвращался рассудок.       — Ты прав, — медленно проговорил он, недовольно передёргивая плечами.       Её не было ни у кузин, ни у подруг. Её вообще давно не видели ни те, ни другие. Ночь достигла середины. И вот теперь в злосчастном «Яблоке Евы» капитан с чистой совестью предавался заливанию своей душевной боли. Он потратил целый день на её розыски. О, лучше ей теперь и вовсе не возвращаться!       — Так что, ты передумал насчёт своей жены? — вино отлично развязывало язык.       — Кишки Папы! Жак! — он зло посмотрел на приятеля. — Её бесконечные рыдания сводят меня с ума! Я стараюсь лишний раз дома не показываться! Она то кидается от меня, как чёрт от ладана, то рыдает, как будто я и есть этот самый чёрт! И я ещё умудряюсь держаться, когда вижу её! Веришь или нет, но сегодня я первый раз расколотил столько посуды. Обычно дело ограничивается парой-тройкой вещиц, — мрачно закончил мысль капитан, прикладываясь к кружке. И неожиданно для себя самого заговорил вновь: — Никогда не женись. Это Ад на земле. Поверь мне. Церковные крысы лгут. Ад начинается, когда они посыпают вас латынью и вы вместе переступаете порог дома.       — Думаю, вы преувеличиваете, капитан Феб, — засмеялся он. — А теперь идёмте-ка. Вам надо проспаться.       Тащить капитана после попойки было не в новинку. Но обычно они прощались у порога, когда он передавал его в руки жены и слуг. Когда же капитан был ещё только помолвлен с нынешней мадам де Шатопер, он доставлял его в казарму, но это не то же самое, что тащить своего мертвецки пьяного начальника в его дом, потом, с помощью дворецкого, поднимать пыхтя по лестнице и уходить домой. А ведь совсем скоро начнёт светать. И ему, Жаку Бернару, никогда не простят тех вольностей, допустимых для капитанов вроде того же Шатопера.       Откровенно говоря, Жак не понимал его. У него есть красавица-жена, так отчего бы не развлечься и с нею? Не просто же так она всё время рыдает, если верить его словам! Хотя, женщины так эмоциональны и непостоянны. Кто знает, что творится в их хорошеньких головках, пока мужчин нет рядом! Вероятно, мадам де Шатопер насочиняла себе небылиц про своего мужа, поверила в них, вот и рыдает. Жак покачал головой. А теперь она ещё и сбежала. И пожалуйста — капитан де Шатопер не преминул воспользоваться этим предлогом и надраться так, что не узнавал теперь уже собственного дома.       Остаётся только гадать, что он устроит, когда его жена, наконец, соизволит объявиться. И поделом. Где это видано: чтобы женщина исчезала без дозволения мужа? Нет, определённо, она перешла всяческие границы. По словам капитана, он не трогал её, они вообще существовали раздельно, если верить тем скудным сведениям, которые доносились до его, Жака, ушей. И вдруг исчезнуть. В самом деле, если он задаст ей в этот раз знатную трёпку, то будет однозначно прав.       А тем временем уже рассветало. Да здравствует день без сна! Жак устало прикрыл глаза, прислонившись к стене дома с колоннами. Солнце лениво выползало со стороны правого берега. Он прищурился и зевнул. Из-за угла вывернула карета и остановилась у входа. Пугливо озираясь, из неё вышла женщина с белым покрывалом на голове. За то мгновение, что она смотрела в его сторону, Жак успел узнать её. Хозяйка вернулась домой. Она была уже готова юркнуть в двери, когда он негромко окликнул её по её новой фамилии. Флёр-де-Лис вздрогнула и замерла на месте.       — Мадам, ваш муж сейчас дома. Не буду скрывать, он мертвецки пьян. Вам… — он замялся на мгновение, — вам стоит быть с ним осторожной, мадам.       Флёр-де-Лис вздохнула и дёрганым движением расправила юбку.       — Спасибо, месье. Но скажите, как вас зовут? Мы с вами, кажется, не знакомы.       — Жак Бернар к вашим услугам, мадам. Я один из подчинённых вашего мужа и его… приятель.       — Благодарю вас, месье Бернар, что доставили моего мужа домой.       Она смахнула слезинку с глаза и торопливо скрылась за дверями дома.       Феб всё ещё спал, хотя было уже целых девять часов. Всё это время Флёр-де-Лис не находила себе успокоения ни в одном занятии. Ей оставалось только молиться, чем она в итоге и занялась. Чувство страха при мыслях о встрече с мужем не покидало её ни на минуту с первого дня после свадьбы. Он решительно вытеснил трепет и волнение, которые прежде сопровождали ожидание его прихода в этот дом. И вот теперь она стоит перед Распятием, трясясь, как лист на ветру, и отчаянно молится, чтобы в этот раз всё обошлось. Крохи надежды, что Феб не заметит или не придаст значения её присутствию, испарились после слов месье Бернара. За прошедшее время она уже примерно поняла, чего стоит ожидать от её мужа. Кто знает, быть может, трезвым он будет вести себя спокойнее?       Когда стрелка часов уже отбила десять, капитан, наконец, показался в столовой. Потребовав себе кувшин воды, он подозвал дворецкого. Тот с плохо скрываемой тревогой поведал, что нынешним утром мадам де Шатопер вернулась домой. И, кажется, до сих пор не выходила из своего будуара. Раздражённо буркнув что-то в ответ, Феб отпустил дворецкого, осушил почти полностью кувшин и только после этого поднялся на второй этаж.       Картина, представшая перед его глазами, была не нова: Флёр-де-Лис молилась. Услышав звук открывающейся двери, она наспех закончила молитву, перекрестилась и медленно открыла глаза. Впервые её затравленный взгляд не вызвал в капитане привычное отвращение, а только лишь самодовольную ухмылку. Феб за пару шагов оказался рядом с ней, рывком поднял её с пола и, оттащив за руку, бросил в кресло. Он нависал над ней, не сводя глаз. Она же сидела, вся скукожившаяся под тяжестью его взгляда.       — Вы тотчас же объяснитесь, мадам, какого Дьявола наши слуги и мои солдаты были вынуждены целые сутки прочёсывать город в поисках вас, — прошипел Феб.       Вцепившись в подлокотники, Флёр-де-Лис несколько раз шумно выдохнула, прежде чем произнести хоть одно слово.       — Феб… я… простите меня… Я не думала, что… Что вы заметите моё отсутствие… Я так сожалею, Феб… — говорить было трудно, она задыхалась, стараясь сдержать душившие слёзы.       — Вы не думали, мадам… Разве от вас это требуется? — он встряхнул её за плечи, вынуждая поднять голову. — От вас требовалось только не позорить меня, у вас была свобода, я не стеснял вас, не так ли, мадам?       И всё же она не сдержалась и зарыдала. Феб устало вздохнул: голова и так болела после вчерашней попойки, теперь ещё и это… Он картинно закатил глаза и приготовился ждать, когда сие закончится.       — Феб, это ведь не вы! Не вы! Вы… вы были другим! Что с вами стало? Неужели… Неужели вы совсем, ни капельки не любите меня? Но ведь вы признавались мне в любви, клялись в своих чувствах? Так не бывает, правда, Феб? За что вы так жестоки со мной? Ведь я люблю вас, люблю, Феб!       Он покорно дожидался окончания её изливаний. Да, что-то было, но это было так давно, что казалось, будто это было в другой жизни. И что она хочет от него теперь? Чтобы он так же продолжал восхищаться её вышивками и исторгал из своих уст исключительно комплименты её красоте?       — Вы так и не ответили, мадам, куда вы изволили уехать на целые сутки, — он опустился на диван напротив жены. Боль не собиралась отступать от его головы. Чёртов кабачник! И какой же дрянью он поит своих гостей? Нужно получше осмотреть винный погреб в этом доме…       Флёр-де-Лис вытерла слёзы:       — Я скажу вам. Вы будете смеяться надо мной, но мне уже всё равно… Я ездила в монастырь. Полагаю, для вас нет разницы, в какой. Я ездила помолиться о вашей душе. И о нас с вами, Феб. Если кто-то и может помочь, то только Господь.       Капитан устало приложил руку ко лбу: чёртово вино, чёртов кабачник! Помолиться… Единственное, что им поможет, — если она вдруг перестанет рыдать по каждому поводу! Дьявольское семя! Он повернулся и посмотрел на жену: она съёжилась, как воробей на ветру, и выглядела до того жалко, что, будь он под стать ей, уже бы точно плакал от одного её вида. Но Феб де Шатопер был слеплен из иного теста.       — Вы… Мадам, вы на самом деле не понимаете, что натворили? Вы ездили в монастырь, — передразнил он её интонацию, — а о том, чтобы прежде спросить меня, вы не подумали! Вы не подумали, что можно было решить всё, что угодно, вплоть до того, что вас могли похитить! По вашей милости, все наши слуги вчера сбились с ног, разыскивая вас, как и мои солдаты! Вы не подумали о том, в какую чертовски глупую ситуацию вы ставите меня! — он сорвался с петель. Злость застлала головную боль. — Мне пришлось на пару с Жаком придумывать, что бы такое сказать вашим дражайшим подругам и кузинам, чтобы не выставить себя ещё бо́льшим дураком! Обо всём этом вы не подумали, мадам! Неужели вам уже не так мо́лится дома, что потребовалось ехать к чёрту на рога ради этого? — он выдохнул, в упор смотря на неё. — Довольно! С меня довольно! Я не желаю вас видеть! Вы мне опротивели, мадам! Не показывайтесь мне на глаза, пока я сам не приду к вам. С этой минуты вы не покинете дома и не примете никого без моего дозволения. Вам всё понятно?       Она тщетно старалась отыскать в этом бушующем мужчине своего Феба. В начале его речи у неё ещё мелькнула призрачная надежда, что он волновался о ней. Увы! Всё, что его беспокоило, — его репутация. Это всё, что было важно, — чтобы никто не подумал о нём скверно как о муже. А она подвергла это опасности. Сквозь пелену мыслей она расслышала только последний вопрос, произнесённый громче, чем всё остальное, и бездумно кивнула. Какая разница, что он спрашивал? Разве это имеет хоть какое-то значение? Все её мечты и надежды на счастливую супружескую жизнь давно рухнули.       — Тем лучше, — хмыкнул Феб, выходя из комнаты.       Их существование вернулось в привычное русло.