Часть 1. Глава 18. Узы
8 ноября 2019 г. в 03:34
На следующее утро, когда Клод уже вошёл в собор, он вспомнил про обещание, данное Эсмеральде накануне вечером.
Со дня венчания капитана он не видел приёмного сына, а тот старался не показываться ему на глаза, прячась то среди колоколов, то в тенях трансептов, то в своей келье. Постепенно гнев, раздиравший Фролло в первые дни после случившегося, утихал. Не так-то просто отбросить шестнадцать лет и те глубокие связи, ещё более упрочившиеся после того, как Квазимодо оглох. Простил ли он его? Это было слишком трудно. Но нельзя было снимать вины и с себя. Ведь это он воспитал Жеана таким. Он слишком потакал ему, слишком баловал его, слишком много шалостей, становившихся с годами только крупнее, он ему прощал. Да, вина за смерть Жеана, кровь Жеана были и на его руках. Будь он твёрже с ним, не позволяй ему всех тех вольностей, как знать, быть может, он был бы жив.
Фролло нашёл приёмного сына на колокольне. Тот сидел на краю, свесив ноги вниз. Воистину, его можно было принять за одну из статуй. Он был недвижим, его руки упирались в стены, казалось, что он в любую минуту готов прыгнуть вниз. Он молчал, из его груди изредка вырывался тяжкий вздох. Квазимодо смотрел вниз. Клод гадал: думает он о Жеане, которого сбросил на камни, которыми вымощена площадь, или же о Эсмеральде, часто танцевавшей и неизменно приковывавшей взгляд и его воспитанника?
И то, и другое.
За прошедшие недели он тысячи раз казнил и распекал себя за ту ночь. Он злился на собственную недогадливость, на свою слепоту в те мгновения, когда сдирал с Жеана его шутовские доспехи. Он понимал, что Фролло будет ненавидеть его за это деяние столько, сколько будет жить. Он знал: такое не прощают. Всё между ними надломилось в ту ночь, когда Квазимодо выволок его в коридор и едва не убил. Клод не говорил ему ни слова, за исключением тех двух дней, когда приказал сначала рассказать Эсмеральде ужасную правду о капитане и когда приказал ему отвести её в его келью после венчания.
Это ударило по горбуну сильнее, чем полагал архидьякон. Клод Фролло почти всю его жизнь был его единственной защитой и единственной связью с окружающим миром. Без него он оставался с ним один на один. При всей своей физической силе, он был беззащитен. Он не сознавал, от чего одно только присутствие архидьякона в его жизни ограждало и защищало его: те глупые слова, что летели в его сторону, когда он был привязан к колесу на площади, легко могли стать обвинениями против него. Но пока это были только гнусные слова и бесплотные проклятия. Эти люди внизу не представляли для него угрозы, как он думал. Но ведь эти же люди, хлопавшие в ладоши танцевавшей Эсмеральде, с тем же нескрываемым восторгом встречали её телегу, когда её привезли на соборную площадь для покаяния перед казнью. Когда он вспоминал тот день, его руки сами сжимались в кулаки, и он скрежетал зубами, совсем как сейчас.
Прошло немного времени с момента появления Клода на колокольне, когда Квазимодо заметил его и попытался скрыться — Фролло преградил ему дорогу. Горбун не смел посмотреть на него, суетясь и не находя себе места под его взором. Наконец архидьякон тряхнул его за плечо и усилием руки заставил поднять на него глаза.
— Она хочет видеть тебя.
Нет, это какая-то шутка. Зачем ей вдруг видеть его? Неужели он так жестоко смеётся над ним? На что он ей?
Фролло заметил, как взгляд Квазимодо из боязливого стал недоверчивым.
— Ей одиноко. Я обещал, что ты придёшь. Не задерживайся надолго. Не нужно, чтобы твоё отсутствие заметили.
Клод осознанно сказал это: он знал, что никто не хватится звонаря за день. Конечно, отсутствуй он несколько дней, это привлекло бы внимание. Думать, что она будет говорить с другим, пусть это и был Квазимодо, было мучительно, но отказать ей в этом он не мог. Он мог только сократить время их общения.
Он заметил и то, что единственный глаз его приёмного сына увлажнился после его слов. И это злило ещё больше. Ревность, поселившаяся в нём ещё когда он только узнал, что Эсмеральда спасена, и не думала уходить. Она вновь принялась точить его сердце изнутри, пробуждённая сначала просьбой Эсмеральды, а теперь и реакцией на его слова Квазимодо.
— Иди, — Фролло махнул рукой в сторону лестницы, провожая звонаря взглядом.
Клод остался на колокольне; оглядывая с высоты башни Париж, чувствуя его под ногами, видя размеренное течение жизни внизу, он впервые за долгое время ощущал себя по-настоящему умиротворённым, он чувствовал, как расслабляются все мышцы на его лице.
Он не вернулся в дом этим вечером. С удивительным для себя рвением он выполнял сегодня свои обязанности, что, впрочем, не мешало ему время от времени поглядывать в окно.
Цыганка и горбун почти не говорили друг с другом — им было, о чём молчать. Присутствие другого для каждого из них дарило необъяснимое ощущение спокойствия. Спустя какое-то время между ними установился прерывистый диалог, в ходе которого Эсмеральда рассказала про то, как странно она обрела мать, а Квазимодо говорил о колоколах, о своих наблюдениях за городом с колокольни. Они избегали любого упоминания о тех трагических событиях давно прошедших дней, что навсегда оставили незаживающие раны в их душах.
Только когда на улице стало потихоньку вечереть, Эсмеральда решилась задать ещё один вопрос:
— Ты не боишься своего господина?
Квазимодо, прочтя по её губам вопрос, вскинул голову, осмелившись впервые за весь день вот так прямо посмотреть ей в лицо:
— Он пугает вас? Он сделал вам плохо?
Эсмеральда в нерешительности помотала головой:
— Я просто хочу понять, что он за человек. Ты ведь знаешь, что он… делал и пытался сделать раньше. И то, что он сделал для меня теперь. И твой рассказ про него… У меня всё перепуталось в голове.
— Если он будет угрожать вам, вы всегда можете прийти и попросить о помощи. Он мой господин, но если с вами что-то случится, я умру.
Эсмеральда взяла его руку и припала щекой к его ладони:
— Спасибо.
Хоть он и не слышал этого, её жест сказал ему даже больше.
Через день, вечером, когда Клод вернулся в дом, Эсмеральда огорошила его, едва он вошёл:
— Научите меня вашей вере.