Jedem Das Seine

11 июля 1941, Мангфалл, Баварские Предальпы, озеро Тегернзее

      Двадцать тысяч лет назад колоссальных размеров ледник сошёл с гор, ныне именуемых Альпами, и отправился вниз, оставляя за собой хвост из стащенных со скал валунов, нескольких видов почв, и ледяных глыб с вмёрзшими в них трупами мамонтов (а то и чем похуже).       Ледяные глыбы, с течением времени, образовали ледовые реки, а несколько слившихся воедино рек — огромное озеро.       В двадцатом веке Тегернзее, считающееся самым чистым озером Баварии и являющееся очень популярным курортом, равно как и местом жительства, даёт на своих берегах приют тем, кто ценит экологичность места своего проживания, красоту природы, и возможность лёгким движением шлёпанца загнать стресс туда, где ему самое место — в сырой и мрачный подвал.       Удивительно, но Генриха Гиммлера в те дни, когда он бывал здесь, принимая гостей и балагуря с коллегами (и даже смеясь плоским шуткам Бормана), можно было назвать почти обаятельным. Древняя магия ледниковых озёр, не иначе. Ему настолько шла эта роль радушного хозяина, восторгающегося единением с первозданным миром, что так и тянуло поязвить на тему обретения себя-истинного, но, естественно, никто язвить не рисковал. Это мог бы позволить себе простой как медная монета Герман Геринг, но он, в очередной раз, очевидно, переоценив свои силы с героином, страдал от одиночества и никому ненужности в лучшей из загородных клиник, оставшись в Берлине.       Гитлер ещё полтора часа назад отправился в обход озера в минимальном сопровождении, заявив, что ему надо подумать о высоких целях, Гиммлер, конечно, набивался ему в спутники, но фюрер положил руку ему на плечо, и, пристально глядя ему в глаза, сказал «Мне нужно, чтобы вы были здесь, Генрих, я хочу знать всё, что они говорят о начатой войне с СССР». Гиммлер чуть сбледнул, вспомнив, что нашёптывал ему на ухо Вальтер Шелленберг, не скрывающий своего неодобрения политикой войны на два фронта, но сдвинул брови и уверенно закивал головой. Шнырять среди своих и бдить за всеми ему быстро наскучило (да и честно сказать, не особо-то хорошо и выходило), и он свалил эту обязанность на мающегося (по его мнению) от безделья вышеупомянутого Шелленберга.       Пока фигурка фюрера мелькала в обозрении вооруженных биноклями и подзорными трубами, собравшиеся гости поспешно бросились набираться спиртным, ибо при Гитлере было принято изображать малопьющесть и гневно обличать алкоголизм и прочие проявления слабости воли.       Какие тайны бытия поведало Гитлеру древнее озеро, видевшее некоторое дерьмо за тысячелетия своей жизни — а Гитлеру заговорщически подмигивала каждая волна, намекая на возможные общие выгоды — неведомо. Это осталось тайной на двоих.       — Солнышко, — поймал за локоть разбегавшуюся по лестницам двенадцатилетнюю дочку хозяина один из гостей, — ты всё видишь своими зоркими большими глазками, не заметила ли ты, в каком направлении испарился тот господин, с которым мы приехали вместе?       Гудрун порхнула ресницами, пряча за ними лукавый взгляд. Направление она заметила, а испаряющийся господин заметил, что она заметила, и поднёс к губам палец. Днём этот господин подарил ей совершенно роскошную новую куклу, и теперь как-то не хотелось его выдавать. Но человеку, которого, как она несколько раз слышала, очень красиво (и очень тихо) называли «Падший Ангел», ей тоже хотелось помочь, и в итоге Гудрун Гиммлер впала в банальное и обычное для женщин метание между двумя мужчинами. Даритель кукол был очень милый, но его друг был просто копия будущего мужа Гудрун — как она его видела.       — Твой отец ищет его, — коварно подтолкнул её к правильному выбору Ангел, — мы же с тобой не хотим, чтобы этот пропавший господин навлёк на себя гнев рейхсфюрера?!..       Вальтер Шелленберг, по-плебейски стряхивая пепел в пышную сирень, скромно курил с одного из балконов, опоясывающих виллу. И даже не вздрогнул на вкрадчивое «бросьте, Вальтер», а тут же с готовностью откликнулся:       — Ради вас — что угодно, и кого угодно, группенфюрер! Надеюсь, вы не будете столь жестоки и не станете требовать, чтобы я бросил эту сигарету…       — Разумеется, я же не совсем садист. Докуривайте спокойно. И бросьте курить, когда докурите.       — С удовольствием. Тем более что господин рейхсфюрер прочёл мне уже не одну лекцию на тему здорового образа жизни и избавления от вредных привычек.       Рейнхард Гейдрих, чёрной тенью проскользив по тёмному балкону, занял место слева от Шелленберга, повиснув на перилах, достал сигаретку из зажатой в руке подчинённого пачки, благосклонно дозволил дать себе прикурить, и тут же упрекнул:       — А куда вы дели подаренную мной зажигалку?!       — Простите, выпивши был, — без запинки повинился Шелленберг.       — Потеряли?!       — Проиграл в карты Генриху Мюллеру.       — Сейчас придумали?       — Ну, группенфюрер, если бы заранее, разве я вам выдал бы что-то подобное? Я бы рассказал вам захватывающий детектив про то, как я угонял поезд в Будапеште, на ходу отстреливаясь от банды партизан-коммунистов, и…       — Ага, спасибо, когда я захочу новой версии «Восточного экспресса», я знаю, кого позвать.       На балкон, ступая на цыпочках, выбрался спиной вперёд Генрих Мюллер, вытаскивая на ходу пачку дешёвого курева. Развернулся и пискнул от неожиданности, увидев два огонька в ночи и смутно просматривающиеся силуэты.       — Шелленберг, вы, что ли?! — неодобрительно предположил он шёпотом, поведя носом и уловив аромат ненавистных вражеских сигарет.       — Идите сюда, Генрих, — замахал ему Гейдрих. — Обсудим попойки и карточные игры.       — Их не обсуждать, а проводить надо. — Мюллер, шмыгнув носом, устроился поближе к шефу. — А я-то уж думаю, куда подевался наш Вальтер — то полдня изображал верную тень господина рейхсфюрера, то исчез в неизвестном направлении…       — Да, наш Вальтер нынче очень востребован у господина рейхсфюрера, — с ревнивыми нотками в голосе заметил Гейдрих, — признавайтесь, Вальтер, вы капали ему на мозги нытьём об ошибочности войны с Советским Союзом?       — Нет, — застенчиво признался Шелленберг, — я обратился к господину рейхсфюреру с личной просьбой…       — С какой? — прокурорским тоном прицепился Мюллер.       — Хочу приобрести себе виллу, одну из местных. Я же всегда мечтал жить у озера… мы говорили как-то об этом с вами, помните?       — Вот мне помнить, конечно, больше не о чем, как о том, что было темой моих разговоров с вами.       — Мы говорили об этом в Италии, в Неаполе.       — Ах как это романтично, — не преминул съехидничать Гейдрих, бесцеремонно уводя у Шелленберга ещё одну сигарету (и на этот раз прикуривая у Мюллера). — Тёмные жаркие неаполитанские ночи и разговоры о мечтах.       И снова разрешает себе ревнивые интонации.       — Не очень романтично, — заверил Шелленберг, — учитывая, какие перспективы мне обрисовал тогда господин Мюллер в отношении всех моих мечт.       Мюллер насупился, хотел сказать что-то резкое, сдержался, потом всё же не вытерпел:       — А с какой целью вы прячетесь ото всех на балконе, и курите здесь один, в темноте?!       — Уже не один, во-первых, — тихо засмеялся Шелленберг, — а во-вторых… группенфюрер прав: я очень романтичная натура. Слышите?       — Нет, — с подозрением отозвался взявшийся напряжённо прислушиваться ко всему окружающему Мюллер.       — Я тоже ничего не слышу, — подтвердил Гейдрих, только что не вращая во все стороны ушами, как локаторами.       — Вот. — Шелленберг достал очередную сигарету, которая снова ушла к Гейдриху.       Шелленберг чиркнул спичкой, Мюллер щёлкнул зажигалкой.       Гейдрих хрюкнул было, но тут же вдруг переменился в лице, и схватил Мюллера за запястье:       — Покажите-ка зажигалку, Генрих!       — Я единственный романтик здесь, — сокрушённо повторил Шелленберг. — Только я один слышу их.       И, отвечая на повисший в воздухе неозвученный вопрос, пояснил:       — Первые ночные сверчки в этом году. Вы ведь их не замечаете, нет? А они есть. ________________________ *Die ersten Grillen — первые сверчки (нем.)