***
Под комнатой с металлическими дверями я останавливаюсь. Во-первых, осознание, что я буду говорить сейчас с ним приходит только сейчас. Во-вторых, я очень невовремя вспоминаю как меня пытали здесь. Не в этой комнате, нет, но определённо где-то недалеко. Две эти мысли накладываются друг на друга и создают самую тревожную смесь из всех возможных. Дрожащими руками достаю таблетки и глотаю пару штук. — Ты можешь просто зайти туда, а не трястись под дверью? — раздражённо интересуется Акутагава. Ну разумеется, ему же легко мне под руку гавкать. — Сразу говорю, я ничего от него не узнаю. — вижу, как он собирается ещё что-то сказать и решаю, что уж лучше я зайду в камеру пыток, чем получу сейчас от него Расёмоном по голове. И так всё тело болит и ноет невыносимо, ещё от него пизды сейчас получать не хочется совсем. Передо мной открывает и закрывает двери охранник. Один. Как-то маловато. Я снова в такой же светлой большой комнате с крестом посредине. Делаю судорожный вздох и шаг вперёд. Сейчас это не сон. Он настоящий, абсолютно реальный. Висит сейчас в паре метров от меня, вполне себе живой. Сраный кошмар из детства. Оживший мертвец. — Тори. — глаза у него завязаны, но он всё равно как-то определяет, что это я. Вздрагиваю от этого обращения. Теперь уже не во сне. — Как мило, ты пришла проведать папу? От отцовского голоса начинает тошнить. Какой же он реальный, отвратительно реальный. Хочется сожрать разом все таблетки, обколоться героином до смерти, сделать хоть что-то, чтобы не слышать его. Как же я хочу просто развернуться и уйти. Сбежать, трусливо поджав хвост. Нет. Я не могу с ним даже заговорить, просто не могу. — Что такое? Ты боишься меня? — отец смеётся. Смеётся безумно, истерически. Я знаю, что последует за этим смехом. — Боишься родного отца, ведь так? — он кричит. Да, после его смеха всегда следует этот крик. — Я пришла сюда для допроса, а не слушать твои вопли. — звучу на удивление уверенно. Даже он, кажется, удивляется такому тону. — Я рад, что ты всё же вспомнила обо мне, Тори. Мы ведь так давно не виделись! Кстати об этом. Не могла бы ты стащить с меня эту повязку? Хочу, чтобы мы с тобой действительно увиделись. Нет. Я не могу, это пиздец, я не могу с ним говорить. Меня трясёт, просто трясёт от одного его голоса. Чего вообще Портовые хотели добиться от этого непонятно. Проводить допрос с пристрастием я не собираюсь. И не потому, что не умею, уж пару способов поиздеваться над этим уродом я бы нашла. Нет, я просто упаду и начну трястить, вспомнив о том, что со мной делали приблизительно то же самое. Использовать на нём способность тоже не могу, ещё неизвестно, кто из нас сделает это первым. Нет, слишком рискованно. Я судорожно вздыхаю и выхожу отсюда. Нет. Пошёл он нахуй. Пусть этим занимается кто-то другой, сейчас я не могу сделать ничего уж точно. — И какого хера это сейчас было? — ты тоже иди нахуй, Рюноске, не до тебя сейчас. — Сейчас я бесполезна. — говорю спокойно, стараюсь не обращаться внимания на то, что голос дрожит ужасно. — Ты бесполезна всегда, но сейчас больше всего. — Я могу использовать на нём способность, только посмотрев в глаза. Но стоит мне снять с него повязку, как он сделает это раньше меня. Вот тогда я буду действительно бесполезной. — медленно подхожу к нему. Злость приходит на замену страху. Я понимаю, что Акутагава не ведёт себя как мудила только по редким праздникам, но сегодня он урод чуть больше обычного. — Его нужно просто ослабить, чтобы не мог использовать способность. Так будет безопаснее и намного эффективнее. — Если не умеешь нормально пользоваться способностью, так и скажи. — Командир, кажется, тоже выходит из себя, но я сейчас отбитая нахуй и тормозов не чувствую. Кажется, ещё немного и будем просто стоять лицом к лицу и плеваться змеиным ядом. — Разворачивайся и дуй его допрашивать, мне поебать как ты это сделаешь. Или я разорву тебя на части. — Я возьму тебя под контроль быстрее, чем ты успеешь призвать своего ебаного Расёмона. — инстинкт самосохранения у меня точно вырвали с корнем. Я даже не успеваю испугаться, когда он призывает способность, даже думаю вкинуть ещё пару злобных слов в его адрес. — Успокоились. Оба. — знакомый голос будто возвращает меня в реальность. И даже Акутагава замирает и спешит отозвать способность. Надо будет позже поблагодарить Гин за спасение. — Ты, идиот, знаешь ведь, что Хироко сейчас психически нестабильна и всё равно тащишь в камеру пыток. Хочешь, чтобы она истерический припадок словила? Рюноске собирается сказать что-то, но не спешит этого делать. Нет, он бы гавкнул точно, если бы перед ним была не Гин. Уже который раз замечаю, что орать на меня лишний раз он при ней не хочет. — Хироко Ясуо — всё ещё работа «ящеров». — подруга берёт меня под руку и как-то ненавязчиво ведёт к выходу. — И нам решать, когда и кто будет его допрашивать. Когда мы уходим достаточно далеко от Рюноске, меня всё ещё держат за локоть. Видимо, Гин просто не знает, где у меня ожоги, где волдыри, а где раны. — Как ты себя чувствуешь? — осторожно интересуется подруга уже в лифте. — Отлично. — пожимаю плечами. Мне незачем её грузить, своих проблем хватает. Да и не хочется лишний раз говорить и думать об этом пиздеце. — Тело немного болит, правда, но привыкнуть можно. — Знаешь, не уверена, что твоё состояние можно охарактеризовать как «отлично». — она заглядывает мне в глаза. Смотрю на Гин и улыбаюсь. — Спасибо, кстати, что спасла меня от праведного гнева своего брата. — хихикаю, стараюсь перевести тему как можно быстрее. — Обращайся, конечно, но… зачем ты вообще полезла с ним в спор? — пожимаю плечами. А я и сама не знаю, серьёзно. Но мне даже не стыдно за свою истерику. Даже немного жалею, что Гин нас остановила. Ладно, нет, не жалею, Акутагава бы меня точно убил. — Не молча же мне выслушивать его недовольные тявканья. Подруга закатывает глаза. Выходим из штаба мафии. Куда мы идём — загадка. Не спрашиваю этого у Гин, просто иду рядом с ней. Ох, ну разумеется, она тащит меня в кондитерскую жрать её любимые кексы с изюмом. Гастрономическое извращение, как по мне, но осуждать не буду. Мы говорим ни о чём, как обычно стараемся не обсуждать мафию. Когда мой телефон вибрирует, Гин как раз расспрашивает меня о том, чем я кормлю Фюрера. Всё ещё не верит, что он не голодает. Сообщение от Хигучи. Настораживаюсь сразу же, ни о чём хорошем она обычно не пишет. Этот раз — не исключение. Хочется издать саркастический смешок и сказать что-то вроде «Ну я же говорила». Но забиться куда-то в уголок и трястись от страха хочется намного больше. В сообщении всего два слова, но для того, чтобы у меня началась истерика, их вполне хватает. «Он сбежал.»IX
25 ноября 2019 г. в 13:34
На то, чтобы рассказать Мори все особенности и тонкости характера моего отца, уходит не так уж и много времени. Говорю про его типичное поведение, привычки, будто собачьи повадки описываю. Советую надеть группе зачистки солнцезащитные очки, чтобы заглянуть никому из них в глаза отец не мог. После рассказываю то же самое уже отряду, которому поручено устранить этого чмошника. А поручает босс его убийство «ящерам». Стараюсь игнорировать взгляды Гин в свою сторону, в лице её отряда и Портовых мы ведь не знакомы даже. Ну что же, в будущем меня, кажется, ожидает ещё один тяжёлый разговор. Зачистку назначают на завтрашнее утро, и тут уже самоуверенным мне кажется Мори. Он явно не спешит, лучше бы убили его сразу же, и дело закрыто.
К врачу я всё же попадаю. Мне (наконец-то) накладывают гипс, обрабатывают прижжённые паяльником места и мажут ожоги. Эффекта пока что не ощущаю никакого. И не почувствую его, потому что из-за моего читерства с морфином, через несколько часов я буду ныть и бояться лишний раз касаться чего-то.
Потом в меня вкалывают какую-то дрянь. Не успеваю спросить, что это за нахуй, потому что начинаю медленно вырубаться. Я итак себя овощем под обезболивающим чувствовала. Сомневаюсь, что это вообще хорошая идея: мешать вместе столь мощные препараты. Но когда прихожу в себя, оказываюсь одна в пустой комнате, отдалённо напоминающей операционную. В каких-то явно стрёмных условиях мне внутреннее кровотечение останавливали. К сожалению, даже предъявить некому.
Первое, что чувствую при пробуждении — ноющая боль по всему телу. И голод. Я так и не похавала, да. Организм явно не скажет мне за это «спасибо», он у меня вредный, ещё и нахуй послать может. Нужно ещё морфина. Я не хочу снова чувствовать боль, тревожность и панику. Когда понимаю, что обезболивающее больше не действует, даже стены начинают давить на голову. При взгляде на медицинские инструменты, лежащие на металлическом столе, начинаю паниковать ещё больше. Почему-то кажется, что меня снова будут пытать. Вот этот скальпель выглядит весьма опасно и устрашающе, меня точно будут им резать.
Очень невовремя вспоминаю, что отец жив. И тогда паника накрывает буквально с головой. Начинает казаться, что он может вылезти отовсюду. Будто он прячется в каждом тёмном уголке, в каждом шкафу, за каждой закрытой дверью. Закрываю глаза и зарываюсь рукой в волосы. Издаю приглушённый стон и тяжело вздыхаю. Мне бы ещё морфина. Чтобы не чувствовать этого. Когда я была под морфином, всё было намного легче. Подсознание снова подкидывает мне идею с героином. Нет, он не поможет, он даёт временный эффект, мне он не нужен.
Меня отпускают домой. Отвозит Хигучи, вернее. Мы с ней обмениваемся парой фраз. В основном, она просто интересуется, как я себя чувствую. А замечательно я себя чувствую, после морфина-то. Она говорит, что позвонит мне в случае необходимости. Хотя не знаю даже, какая тут может быть необходимость, мне должны минимум месяц отдыха дать после такого. В машине тихо играет радио, и я не знаю, что меня дёргает прислушаться к играющей мелодии. Та самая песня. Та самая сраная песня, которую я слушала на протяжении пяти суток. Перед глазами словно пелена. Я закрываю глаза, закрываю руками уши, но лучше мне не становится. Появляется ощущение, будто меня вот-вот лишат подачи кислорода, прижгут шею паяльником, ударят шокером, снова сломают палец. Почему-то не спешу открывать глаза. И не прошу Хигучи выключить радио. Просто вжимаюсь в кресло, и буквально тону в собственных ужасах.
— Ты в порядке? — осторожно интересуется девушка. Мы стоим в пробке, поэтому она поворачивается ко мне.
— Музыка. — я шепчу еле слышно, даже сама себя не слышу. — Выключи музыку.
Кажется, она всё же понимает, что я говорю, я потому что музыки я больше не слышу. Выключила, значит. Открываю глаза я не сразу. Делаю пару глубоких вдохов, и только тогда смотрю на Хигучи. Она немного удивлена, во взгляде читается что-то отдалённо напоминающее беспокойство.
— Ты как вообще? — осторожно интересуется она.
— Нормально. — я пожимаю плечами и сжимаю ладонь в кулак, чтобы не выдавать собственную дрожь. — Голова болит просто. Не стоило мешать наркоз с морфином.
Стараюсь звучать весело, беззаботно. И это, кажется, работает, потому что Хигучи медленно кивает и снова смотрит на дорогу. Когда мы прощаемся под моим домом, она вручает мне пакет с таблетками и какими-то мазями от ожогов. Мило. Очень мило, про моё состояние пытаются заботиться. Благодарю её, и спешу удалиться.
Квартира встречает меня тишиной и пустотой. И запахом какой-то больничной стерильности. По дороге домой я переживала, что меня будет ждать сюрприз в виде девяти трупов, но ничего подобного не обнаруживается. Стоит узнать, кто тут прибрался, у меня в квартире в жизни так чисто не было. Даже настроение слегка поднимается. До тех пор, пока я не захожу в гостиную и не вижу бурые пятна на белом ковре. Их, кажется, отстирать не удалось. Немного осмотревшись, замечаю такие же пятна и на диване. И даже пару штук на стене. Делаю глубокий вдох, выхожу из комнаты и закрываю двери за собой. Я не особо помню тот момент, когда Акутагава убивал Портовых под влиянием моей способности. Зато в красках вспоминаю его сейчас, когда прижимаюсь спиной к стене и прикрываю рот рукой. Тяжело дышу, снова закрываю глаза. Вовремя вспоминаю, что у входа уже пятый день подряд стоит мой рюкзак. Достаю из него банку таблеток, высыпаю жменю себе на руку и глотаю. Даже не считаю их количество, чтобы не думать об этом лишний раз. Всё из того же рюкзака достаю сигареты и курю прямо в коридоре, спустившись на пол по стенке. Отлично. Теперь мне хотя бы немного спокойнее.
Спать сейчас не хочется, поэтому я рискую зайти в ванную, чтобы посмотреть на себя в зеркало. И принять душ, да, это тоже необходимая сейчас процедура. Отражение показывает мне какую-то красноволосую мразь с посеревшим лицом. Мне не нравится, поменяйте на новую. Шея вся в ранах, некоторые из них не успели даже немного зажить. Благо, ожогов и волдырей на ней не наблюдается. Буду носить свитер с высоким горлом. Очень высоким горлом. Вероятно, все вокруг будут считать, что я прячу засосы, но меня это не волнует совершенно.
Из душа выхожу ещё более уставшая и заёбанная, чем до него. Совершаю вторую героическую попытку зайти в зал. На этот раз становлюсь ногами на ковёр, долго смотрю себе под ноги и медленно сажусь на диван. Будто пытаюсь привыкнуть к паре багровых пятен. А ещё, всё тело болит ужасно, грудь и живот в частности. Очень невовремя у соседей сверху что-то падает на пол. Я подскакиваю на диване и пугаюсь чуть ли не до остановки пульса.
Просидев так ещё немного, иду искать в пакете от Хигучи мазь от ожогов. Кручу её в руках, даже достаю из упаковки. Психую и кидаю её обратно.
Блять. Дальше так продолжаться не может. Я не хочу жить, вздрагивая от каждого шороха, ловить паническую атаку, как только вижу острый предмет. В конце концов, не хочу жить, думая о том, что отец всё ещё может быть жив. Быстро набираю номер старого знакомого и договариваюсь о встречи. Не очень хорошего старого знакомого, да и не общались мы года три уж точно. Но он отвечает быстро и даже помнит моё имя. После короткого разговора перевожу деньги ему на карточку, и начинаю собираться. Свитер с высоким горлом и длинными рукавами, полностью закрытая одежда. Отлично. Благодаря чудесам макияжа удаётся скрыть даже мой явно болезненный вид.
Возвращаюсь домой я часа через два. Кидаю сумку на кровать, и иду на кухню. Достаю столовую ложку и задумчиво кручу её в руках. Ну давай, Итори, ты уже спустила чью-то месячную зарплату на эту дрянь, назад дороги нет. Есть, вообще-то, но об этом думать не хочется. Как и о том, что подсознание кричит мне остановиться. Но я его не слушаю, отключаю вовсе. Достаю бутылку виски, подаренную Гин. Наливаю половину стакана с единорогами и радугой. Другую половину наполняю «Колой» из холодильника. В любое другое время я бы назвала это коктейлем извращенки, но сейчас просто пью чуть ли не залпом и морщусь. Для храбрости, как говорится.
Беру ложку в спальню, захватываю вместе с ней зажигалку. Высыпаю на ложку совсем немного белого порошка, купленного около часа назад и принимаюсь греть столовый прибор. Да, я совсем ебанулась. Но знаете, если выбирать между постоянным страхом и героиновой зависимостью, нынешняя я без раздумий выберет второе. Когда одна рука в гипсе, делать что-то в принципе неудобно. Но я справляюсь, параллельно пытаясь унять дрожь в руках. Набираю шприц и смотрю на него с минуту точно. Всё ещё сомневаюсь. И всё же, раз уж падать, то до конца. Соскочить с иглы всегда можно. Наверное.
На этот раз, прекрасно справляюсь с тем, чтобы ширнуться самостоятельно. Ну разумеется, это ведь не какой-то морфин, который просто притупляет боль, тут мотивации вколоться побольше. Пока ищу вену на левой руке, очень иронично думаю о том, что белая смерть — вовсе не соль или не сахар. Вот она, у меня в руках.
Эффект приходит сразу. Я даже закурить не успеваю, как чувствую, что могу сидеть уже спокойно, не чувствую боли. Ложусь на постель и блаженно прикрываю глаза. Даже ненависть к себе за эту отвратительную слабость отходит на задний план. Сейчас это абсолютно не важно, значение имеет лишь то, что ни боли, ни страха, я больше не чувствую. И когда по дурной привычке тушу сигарету об плечо, ощущения такие, будто кто-то просто ущипнул. Я так и засыпаю. Сегодня мне не снится ничего.
Просыпаюсь от того, что кто-то невероятно настойчиво пинает меня. Нихуя не поняла прикола, резко открываю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на том говне, которое решило меня разбудить. Да ещё и в моей квартире. Закрытой на ключ, вообще-то.
— Хули надо? — всё же закрываю глаза, решая не напрягать зрение лишний раз. Разумеется, о том, кто будит таким невероятным способом, стоило догадаться сразу.
— У тебя телефон просто так или иногда ты отвечаешь на звонки с сотого раза? — невероятно злобным голосом спрашивает Акутагава. И я бы напряглась, да вот доза наркотика ещё не выветрилась, вот и чувствую себя абсолютно спокойной.
Вторая попытка открыть глаза оказывается успешной. Вижу Хигучи, которая неловко топчется в дверном проходе, лениво машу ей рукой. Наощупь нахожу телефон, тянусь к нему и вижу тридцать пять, блять, пропущенных от Ичиё. Упс. Вот это я хорошо заснула, конечно.
— Не лезь, я отхожу от пяти суток пыток, мне тоже нужен отдых. — слышу, как он раздражённо втягивает воздух носом. Ох и пизды я сейчас отхвачу, кажется.
— Ты ебанутая, скажи честно? — всё ещё не смотрю на командира, поэтому вне контекста это звучит просто отлично. Но когда поворачиваю голову в его сторону вижу, что Рюноске держит в руках шприц. Ух, неловко вышло.
— Морфин. — спокойно говорю я, пожимая плечами. — А ты что, предлагаешь мне спать левитируя или отключить себе боль?
— А в ложке ты, наверное, себе сахар зажигалкой топила, да? — выразительно смотрю на него и уверенно киваю. Именно, так всё и было. Чего он доебался вообще. Акутагава немного наклоняется. — И зрачки у тебя узкие точно от невероятно яркого света в тёмной комнате. Меня не волнует, чем ты ширяешься, пока это не влияет на твою продуктивность. А сейчас очень даже влияет, поэтому вставай, блять, или я тебя буду за волосы в штаб тащить.
Дважды меня просить не нужно. Знаете, стоять в уродливых штанах с цыплятами и футболке с рок-группой восьмидесятых не очень комфортно рядом с такими охуенно официальными Акутагавой и Хигучи. Но мне плевать. Складываю руки на груди и жду хоть каких-то объяснений вторжения этого цирком в мою квартиру. Командир же это просто игнорирует, выходит из спальни, решив, что объяснять мне что-то не нужно. Да и действительно, зачем?
— Группа зачистки, — неуверенно начинает Хигучи. Чёрт возьми, мне даже жалко смотреть на то, как Акутагава оставил её отдуваться одну, — справилась с заданием. Хироко Ясуо схвачен мафией. Сейчас находится в штабе для допроса и устранения.
Смысл её слов доходит до меня не сразу. А когда мозг, наконец, переваривает полученную информацию, смотрю на неё и начинаю медленно оседать на пол. Знаете это чувство, когда внезапно трезвеешь? Вот и я сейчас чувствую то же самое. Остатки героина будто за одну секунду испаряются. Я снова мыслю более чем здраво.
— Позволь поинтересоваться, почему его не убили? — голос срывается на шёпот.
— Нам всё ещё нужно выяснить, кто из мафии снабжал его информацией. До тех пор он будет находиться в камере под надзором.
— Он сбежит. — уверенно заявляю я. — Серьёзно, лучше бы вы убили его прямо на месте, крысу можно найти позже и без его наводок. Его нужно убить без допросов и прочей дряни.
— Сбежать от круглосуточного надзора с минусового этажа в штабе мафии невозможно физически. — какая уверенность, ей даже поверить хочется. Смеюсь с её слов и медленно поднимаюсь. Немного пошатываюсь, но стараюсь стоять ровно.
— Вы не знаете этого человека. Не знаете, на что он способен и что эта крыса сделает ради того, чтобы сохранить свою жизнь. А ещё вы даже приблизительно не знаете, кто сливал ему информацию.
— Нам лучше знать, что делать с пленными. Собирайся. Допрашивать его назначили тебя. — резко обрывает меня девушка и покидает комнату.
Им лучше знать. Ну разумеется, это ведь они жили с этим человеком под одной крышей одиннадцать лет. Они ведь знают его характер и примерное поведение в разных ситуация. Да пошла мафия нахуй с такими заявлениями.