Когда дается второй шанс

Когда Драко начал действовать, мать была счастлива. Он понял это по ее дрогнувшим на мгновение уголкам губ и хотя больше никак Нарцисса не выказала своего одобрения, Малфой понял, что все это время она ожидала, когда сын возьмется за дела. Это стало для него настоящей неожиданностью – Драко считал, что она не одобрит его инициативы. Считал, что не позволит занять место отца во главе семьи и что не предоставит ему полную свободу действий относительно всех семейных счетов. Ее доверие стало внезапной, но такой важной сейчас поддержкой. Такой же, какой стали совсем недавно анонимные послания. Впрочем, если быть честным с самим собой до конца, финальный толчок дал именно Поттер. И даже не тем, что вернул Малфою палочку, как бы не был тот счастлив воссоединиться с ней и какое бы облегчение не испытывал от того, что ему не придется лебезить перед стариком Олливандром. Решающим стало это последнее “увидимся”. Конечно же, Драко не строил иллюзий касательно интеллекта шрамоголового – скорее всего этот наивный идиот просто не знал, на какую ненависть способны люди. Скорее всего, Поттер даже представить не мог, какого труда на самом деле для Малфоя стоит появиться в обществе. И все же то, что он был так уверен, что Драко скоро появится там, буквально отрезало все пути к отступлению. Если бы речь только шла не о Поттере, Малфой расценил бы свою уверенность, как нежелание разочаровать его, а так… а так он просто не мог позволить очкарику узнать, что ему и впрямь пришлось не сладко. Пусть шрамоголовый герой живет в своем идеальном мире, где люди не способны проклинать детей за поступки родителей. И если в этом идеальном мире Драко Малфой, после случившегося, все еще спокойно появляется на приемах в Министерстве, он не станет развеивать воздушные замки этого идиота. Но просто так взять и явиться в Министерство Малфой, конечно, не мог. Хотя бы потому, что вопреки всем связям и знакомствам его отца, титулу Драко и его богатой родословной, среди всех этих вопиллеров не было приглашения ни на один прием. Ни на праздник по случаю победы, который прошел чуть больше, чем две недели назад. Ни на прием, по случаю назначения новым министром Кингсли Шеклболта. И хотя официально все обвинения с семьи Малфоев были сняты, то, что никого под этой фамилией не желают видеть в Магическом Мире, было очевидно. И бороться с этим будет стоить Драко много сил и еще больше денег. И все-таки, как бы идеален не был мир Поттера, за который тот сражался и даже почти умирал, в не-идеальном мире Драко Малфоя деньги все еще решали слишком многое. Достаточно многое, чтобы за них можно было купить себе даже часть былого почтения. Для начала ему, конечно же, пришлось поднять все нелегальные семейные доходы, все секретные счета и написать в Гринготтс, с требованием предоставить доступ в тайное семейное хранилище. Прежде Драко никогда не смог бы попасть туда, но теперь, когда отец был пожизненно приговорен к Азкабану, официально главой рода стал он и это полностью развязывало Малфою руки. По окончанию всех работ сумма получилась внушительной, хотя большая ее часть и должна была остаться нетронутой, ради поддержания статуса рода и на содержание поместья. Впрочем, провести необходимые расчеты, чтобы выявить максимально доступную для благотворительности цифру, было делом нескольких часов. Начал Малфой, разумеется, с Хогвартса. Это было самое необходимое и самое унизительное, а потому Драко не видел смысла затягивать с этим шагом. Весь вечер он сочинял письмо новому директору школы, пытаясь выказать свое сожаление о косвенном участие своей семьи в битве, стараясь быть сдержанно вежливым, признавая себя виноватым, но подчеркивая, что у него не было выбора. Некстати вспомнилось второе нелепое послание и Малфой усмехнулся, сжигая четвертый неудавшийся черновик. Черновиков Драко мог позволить себе сколько угодно – ему точно не было нужды быть искренним. А даже, если бы он и попытался сказать что-то начистоту, ему все равно бы никто не поверил. И нет смысла и впрямь писать о том, как на самом деле Малфой сожалеет о том, что случилось со школой. Как ужасно было смотреть на разрушенные стены замка и как не хотел Драко тогда, стоя среди сокурсников, напротив Волдеморта и Пожирателей, идти к ним. Его толкнули тогда вперед даже не слова родителей, а вскользь увиденные взгляды за спиной. Люди, с которыми он учился почти семь лет, были удивлены, что младший Малфой все еще стоит среди них и ждали, когда же он уйдет. Когда уйдет с не-своего-места, чтобы занять свое – за спиной красноглазого психа. Даже если бы он решил остаться, ему бы не поверили и, возможно, прокляли бы в самом начале битвы, боясь, что Драко первый начнет кидать им в спину Круцио, если не Аваду. Писать все это МакГонаглл, которая тоже имела свое мнение по поводу младшего Малфоя, было в равной степени глупо и унизительно. И Драко ни разу не пожалел, выбрав вежливо-официальный стиль. В конце концов, главными были не извинения, а деньги, которые он выделял от имени их семьи на реставрацию школы. Очень большие деньги даже для Малфоев. Но далеко не все, которые ему предстояло потратить. После школы был госпиталь святого Мунго, который тоже многое потратил на лечение раненых. На ту сумму, которую прислал им Драко, вполне можно было открыть новое крыло на пятом этаже. На что, впрочем, Малфой вежливо надеялся в письме, сетуя, что не мог раньше помочь достопочтенным целителям. Дальше – несколько благотворительных организаций, собирающих деньги в фонд помощи пострадавшим на войне. Конечно же, прежде, чем переводить средства, Драко убедился и в том, что это надежные люди, и в том, что это достаточно крупные организации, чтобы о столь крупных и щедрых пожертвованиях быстро стало известно “Пророку”. И напоследок, конечно, был недавно открывшийся магический приют, давший кров всем оставшимся после войны сиротам, как урожденным магам, так и оставшихся одних магглорожденным. Эта последняя сумма была почти так же велика, как и та, которую Драко предоставил Хогвартсу. Все письма были отправлены с огромным, черным филином, который был всем известен так же хорошо, как и герб рода Малфоев. Впрочем, каждое письмо все равно было написано на гербовом пергаменте и запечатано родовой печатью на сургуче. И, конечно же, они были отправлены днем, во время обеденного перерыва, чтобы как можно больше людей видели эти послания. Тот же Поттер, наверное, никогда не оценил бы благотворительности, сделанной лишь за тем, чтобы хоть сколько-нибудь отмыть свое имя. Драко же справедливо полагал, что когда речь идет о таких суммах, то всем должно быть глубоко плевать, ради чего именно они потрачены. Это была всего лишь взаимовыгодная сделка. Люди получали очень много денег, а Малфой получал… что ж, Малфой в этом раскладе рисковал больше всех – он мог не получить ничего. И, если уж на то пошло, все зависело от “Ежедневного Пророка”, которому проще было бы пойти на поводу мнения общества и написать то, что будет приятно читать каждому – о том, что Драко Малфой лебезит перед всем Магическим Миром, побежденно подставляя пузо и умоляя хотя бы перестать пинать его. Давать взятки репортерам было бесполезно – эти люди, скользкие по призванию, могли спокойно взять деньги и все равно написать то, что им будет удобно. Но против шантажа даже им было нечего противопоставить. А благодаря предусмотрительности Люциуса, и у Драко было то, чем можно было бы повлиять на главного редактора. Некоторым публичным людям определенно стоило бы реже появляться в Лютном Переулке. Так что анонимное письмо было отправлено в редакцию сразу следом, за письмом в приют. Только несла его уже серенькая, неприметная сипуха, а на письме не было никаких опознавательных знаков, кроме маленькой змейки в углу пергамента. Это было короткое, лаконичное письмо с обещанием держать неприглядные факты при себе, если только “Пророк” по достоинству оценит несколько щедрых пожертвований, сделанных в последнее время. Не было ни имен, ни прямых указаний – ничего, что при желании можно было бы поставить в вину Малфою. Тем не менее, он не сомневался, что они с человеком, который желает оставить свои тайны при себе, друг друга поняли. И он не ошибся. На следующий же день статья в “Пророке” превзошла все его ожидания. В ней пространно рассказывалось о наследнике рода Малфоев, который долгое время был под давлением своего жестокого отца, но теперь, когда он освободился от его властной руки, смог, наконец, совершать те правильные поступки, которые не мог прежде. Рассказывалось о том, как юный Малфой сожалел о разрушении Хогвартса, как стыдно ему было, что его семья принимала участие в войне и что, хотя деньги были единственным, чем он мог как-то помочь пострадавшим, он не пожалел никаких средств. Статья полностью удовлетворяла Драко. И особенно приятно было то, что она пришлась на его день рождения. Малфой ничуть не удивился, что в этот день ни одна сова не принесла ему поздравительных писем, если конечно, не считать тех нескольких вопиллеров, которые все еще продолжали приходить, но на которые он теперь вовсе не обращал никакого внимания. Драко и не ждал никаких поздравлений – на Слизерине никогда не было настоящей дружбы, только взаимовыгодное сотрудничество, а сотрудничать сейчас с тем, кто находился в опале, было не выгодно никому. Возможно, если бы эта статья вышла бы хоть на день раньше, кто-то из бывших приятелей и решился бы вспомнить о его существовании, но все вышло так, как вышло. И Малфой не собирался сокрушаться по этому поводу. Но когда за час до полуночи с первого раза запомнившаяся ему бурая сова принесла зеленый конверт, сердце Драко все же зашлось в глупом, нетерпеливом ритме. Это было короткое, до смешного лаконичное письмо. Уже составив какое-то представление о своем анонимном поклоннике, Малфой даже мог бы сказать, что оно не в его стиле. И тем не менее, уже ставший знакомым почерк не оставлял сомнений. “Малфой. Ты молодец. Я знал, что все это тебе под силу. Поздравляю тебя с днем рождения. Я.” И Драко только улыбнулся, спрятав это письмо в посеребренную шкатулку, где уже лежало два предыдущих. А еще через несколько дней все усилия и затраты Малфоя были вознаграждены. Он наконец-то получил приглашение на прием в Министерство.