STRFKR

В общежитии было красиво. Ребята постарались на славу, создав прямо-таки настоящую рождественскую сказку. В общей гостиной весело потрескивал камин, над ним висели носки Санты, заполненные конфетами; от люстры к углам комнаты тянулись длинные светящиеся гирлянды. Над несколькими дверными проёмами повесили веточки омелы, где смогли, прикрепили самодельные украшения из бумаги и милые, трогательные открытки с поздравлениями и рисунками. Я бродил из помещения в помещение, наблюдая за веселящимися студентами, и мне было немного стыдно, что я не испытывал того же куража, что и остальные. — Эй, Крэйг! — ко мне обратился староста, который договаривался с комендантом общежития, чтобы меня пустили на территорию университета. — Рождество завтра! — весело провозгласил он. — Вы с Твиком уже надумали чего-нибудь? Наверное, он имел в виду, поедем ли мы в Южный парк, к родным? Я задумался, задерживаясь с ответом, и парень, кажется, решил, что я его не расслышал. — Что пьешь? — он подошёл ближе, заглядывая в мой стакан, который я всё не решался поднести к губам. Его вручили, когда мы пришли, а потом Твика утянули в какой-то веселый спор. Сначала я, как идиот, стоял рядом, так как не особенно общался с его однокурсниками и не разбирался в их локальном юморе. Белобрысый выглядел счастливым: университет продолжал творить с ним самые настоящие чудеса, и это была едва ли не единственная радость, которую я сейчас находил в складывающейся ситуации. Пока он учился, я вкалывал в пригородном автосервисе, не очень далеко от университета. Работа мне пока что доставалась самая пыльная: начальник не особенно разбирался в подробностях моей биографии и в том, откуда я, и почему не учусь. Мы практически не разговаривали, разве что, когда я заходил к нему за получкой, которую мужик выплачивал пару раз в месяц, почти без задержек. Денег хватало, но без излишеств. Первое время я считал нашу с Твиком жизнь вполне приемлемой. Мы неплохо обустроились; посуду и постельное белье приобрели на гаражной распродаже, а с остальным разбирались постепенно. В нашей маленькой квартирке-студии не было даже занавесок, но мы сочли это ерундовой проблемой в сравнении с перспективой жить по отдельности. Шли дни, складывающиеся в недели, а затем и в месяцы. Неожиданно наступившая осень внесла свои коррективы, Твик с усердием принялся за учёбу. Мы сообразили для него рабочее место, переоборудовав обеденный стол, я придумал, как повесить полки для книг, которые он привёз из дома, а ближе к ноябрю даже умудрился взять несколько сверхурочных часов и приобрел для нас небольшой телевизор. Мы подключили кабельное и начали смотреть много всяких фильмов по вечерам. Твик находил какие-то тематические подборки, то определенного жанра, то связанные с какой-то исторической эпохой, то с одним и тем же актёром… Делать нам, помимо этого, было особенно нечего. Мы не ходили в кафе и очень редко выбирались в торговый центр за шмотками, сосредоточив траты только на продуктах питания и хозяйственных принадлежностях. Из прочих радостей жизни у Твика было общение со студентами и занятия. Он был очень доволен однокурсниками и постоянно рассказывал мне про их семинары и какие-то университетские мероприятия. Несмотря на мою показную «оживленность», Твик со временем должен был заметить, что я нахожусь не в своей тарелке. Я плохо спал, много работал и приползал домой после десяти едва ли не каждый день. Но моими стараниями работа у нас дома практически не обсуждалась. Со временем, белобрысый привык не спрашивать, как прошёл мой день, и лишь молча ставил передо мной тарелку с разогретым ужином. Я видел, как ему хотелось это сделать, как хотелось заботиться и помогать, но пресекал любые попытки, отвлекая его всеми возможными способами. Я очень надеялся, что мне удастся заработать чуть больше к концу декабря: у начальника имелось множество заказов на мелкий ремонт, и я взялся за них, не раздумывая, но мне не повезло. Попался особенно придирчивый клиент, он устроил скандал из-за поломки тачки, которая, в общем-то, даже не была связана со мной. Виной всему оказалась косорукость владельца, но он счёл неопытным меня и завязался скандал. Начальник пошёл навстречу, руководствуясь принципом «Клиент всегда прав», и вчера вечером я узнал, что получил стандартную выручку. Никаких премиальных мне не светило ещё как минимум до конца января, и это означало, что домой в Южный парк поедет один Твик. Я должен был работать, чтобы мы смогли оплатить аренду. Всё это давило на меня вот уже вторые сутки. Я не мог рассказать, что облажался, не знал, как огорошить новостью, что остаюсь в Денвере, и как признать, наконец, что я практически выдохся и не тяну нашу жизнь от слова совсем. Мне мечталось о другом. Твику, наверное, тоже: очень часто перед сном он принимался планировать наш следующий летний отдых, и что мы обязательно должны купить, и куда направиться… Он радовался каждому дню, менялся, учился чему-то новому, и я был искренне рад, но пару дней назад что-то надломилось во мне, и от этого становилось паршиво. Я обещал отцу, себе, в конце концов, что не подведу. И подвёл. — Почти все студенты разъедутся на новогодние праздники, — староста по-прежнему стоял рядом, задумчиво созерцая веселье, творившееся в гостиной. Ребята устроили какой-то конкурс, или пантомиму, я не мог сказать наверняка, так как слишком погрузился в тягостные мысли. — Твик тоже уедет, — пробормотал я, наконец, отпивая из стаканчика. Оказалось, меня угостили пуншем. — А ты? Я спохватился, что ляпнул не то и проклял себя за чрезмерную рассеянность. — Мы поедем вместе, — поправившись, я постарался улыбнуться, но моё лицо, видимо выражало что-то иное. Староста неловко усмехнулся, понимая, что из меня выходит весьма посредственный собеседник, а затем улыбнулся, желая хорошо повеселиться, и ретировался. Пунш закончился довольно быстро. Я осушил всё, что было в стакане в несколько глотков, и подумал было сходить за добавкой, но затем решил вместо этого ещё немного пройтись по общаге. Из гостиной на второй этаж вели две широкие лестницы. Одно крыло вмещало в себя женские спальни, другое мужские, в каждом были свои душевые и кухни. Этот корпус, по словам Твика, принимал только первые и вторые курсы. Я прошёлся вдоль дверей, изучая какие-то постеры и объявления на стенах. Коридор заканчивался большим окном, из которого открывался вид на засыпанный снегом кампус. Я остановился возле стекла, прислонился к нему лбом и прикрыл глаза. Снизу донёсся очередной взрыв хохота и громкая рождественская музыка. Кто-то захлопал в ладоши, остальные подхватили ритм, и вскоре мне показалось, что от многочисленных рукоплесканий завибрировала вся оконная рама. — Вот ты где! — знакомые руки обвили со спины. В нос ударил запах корицы и мандаринов, вперемешку с нашим любимым общим одеколоном. — Ага, — я накрыл его ладони своими, не разворачиваясь. Твик прижался щекой к моей спине и замер, слегка пошатываясь в такт играющей внизу рождественской мелодии. — Крэйг, — ласково шепнул он. — Пойдем домой, а? — Мы же только пришли, — я удивленно распахнул глаза. — Уже три часа прошло, они там постепенно напиваются, а я не хочу. — Почему? Завтра же Рождество! — Пойдем, я устал, — он стиснул меня крепче и потёрся носом под затылком. С Твиком всегда было сложно спорить, если он чего-то хотел. К тому же, последняя смена в автосервисе одарила меня такой усталостью, что уже натурально подкашивались ноги. Мы ускользнули незаметно, белобрысый попрощался лишь с парой человек, мотивируя это тем, что остальные попросту не дали бы нам уйти. Уже на улице он заботливо поправил на мне шапку и застегнул куртку под самое горло. Я улыбнулся его настойчивой привычке меня кутать. Это началось после того, как я заболел и, несмотря на его причитания, упрямо ходил на работу, потому что без денег нам было нельзя. — Крэйг, а у меня для тебя есть подарок, — он загадочно улыбнулся, взял меня за руку и спрятал обе наши ладони в мой карман. — Твик, блин, — я нахмурился. — Не волнуйся, это ерунда, — он поспешил меня успокоить. — Я не тратился! Мы договорились, что не будем ничего покупать и вместо подарков взяли подписку на канал, которую оба давно хотели. Меня нервировало предстоящее объяснение, что у нас не хватает денег, и я держался из последних сил, надеясь поскорее добраться до дома, принять душ и упасть в кровать. Твик всегда был солидарен со мной в вопросе отдыха. То ли пытался подстраиваться, то ли мы действительно так хорошо чувствовали настроение друг друга, но у нас практически не возникало конфликтов на почве того, кто и как проводит свободное время. Уже дома белобрысый шмыгнул в ванную первым, словно предоставляя мне время. Я разделся, скинул шмотки в корзину с грязным бельем, прошёлся к холодильнику, изучив его скудное содержимое. Мы рассчитывали, что в праздники нас здесь не будет, поэтому почти не закупались. На гладкой поверхности дверцы в беспорядке висели магниты. Под некоторыми Твик любил прикреплять всякие записки. Либо какую-то ерунду, вроде пожеланий доброго утра, либо списки продуктов и каких-нибудь супер неотложных дел. Слушая шум воды в душе, я уселся на деревянную табуретку и чертыхнулся, припоминая, что давно собирался получше прикрутить на ней ножку. Меня окружал наш нехитрый быт. В каждой мелочи мы: наши неосторожные движения, смех, сказанные друг другу в спешке слова. Скол плитки над раковиной, где Твик чуть не разбил бутылку с пивом, жирное пятно на деревянном полу, куда я накапал соусом из-под курицы. Бумажные салфетки на кухонной тумбе, перемешанные между собой в трех цветах, потому что белобрысый любил страдать подобной фигней. Две чашки и две тарелки в сушке, сковородка на плите, где ещё утром я жарил блинчики. Календарь на стене рядом с кухонным столом, в котором маркером обведены важные даты. — Свободно! — крикнул Твик, хлопая дверью ванной комнаты и потирая мокрые волосы большим банным полотенцем. Я загляделся на его обнаженное тело. Мы давно перестали стесняться подобных мелочей и часто могли ходить по дому голые. — Эй, — он засмеялся, замечая, что я пялюсь, и швырнул в меня полотенцем. — Иди мойся уже! Пришлось послушаться. Расправив плечи под теплыми струями, я почувствовал некоторое облегчение в физическом плане, но тяжелый разговор, к которому я был совершенно не готов, всё равно давил на меня морально. Задумавшись, пока намыливался, я с ужасом пришёл к выводу, что мы вот уже какое-то время старались делать вид, что живём, а на самом деле постоянно мирились с обстоятельствами. Выйдя из ванной в еще более худшем состоянии, чем был, я с удивлением отметил, что Твик везде погасил свет. Горел только ночник возле кровати: старая лава-лампа, которую мы откопали в комиссионном магазине ещё летом, отбрасывала на стены причудливые тени. — Эй, ты где? — позвал я, осторожно ступая на свет. — Тут, — голос донёсся из-под одеяла. Я скинул полотенце и собрался достать из ящика чистые трусы, но Твик неожиданно нарушил мои планы. Он сел, схватил меня за руку и затянул к себе в постель, не давая даже опомниться. Обхватив руками и ногами, словно боялся, что я убегу, белобрысый устроился сверху, прижимаясь щекой к моей шее. Я рефлекторно обнял его в ответ, замечая, что трусов на нем тоже нет. Он хихикнул, потёрся об меня носом и вздохнул, словно собираясь с мыслями, а затем уперся ладонями мне в грудь и выпрямился, по-прежнему кутаясь в одеяло. — Крэйг, нам надо поговорить, — вдруг серьезно начал он. — Ты выбрал для этого чертовски подходящую позу! — заметил я, укладывая ладони к нему на бёдра. Несмотря на мой шутливый тон, мне вдруг стало до одури страшно. — А как ещё… связывать тебя что ли? — задумчиво вглядываясь в окно над нашей кроватью, пробормотал он. — Ну хорошо, — я сглотнул. — Не мог бы ты с меня хотя бы слезть? — замечая, как он нахмурился, я добавил: — Я никуда не убегу. — Ладно, — он улегся на подушку рядом, повернувшись ко мне лицом и придвигаясь почти вплотную. Вдруг защемило в груди. От постельного белья пахло моим любимым стиральным порошком, Твик был такой теплый, с мокрой головой после душа, уютно сопящий под боком. Сколько раз я видел эту картину? И сколько раз задумывался, как дорога для меня каждая подобная мелочь? Серьезный разговор пугал и, разумеется, я понимал — белобрысый не дурак. Он наверняка давно заметил, что у нас в последнее время что-то не так. Вот только я понятия не имел, что он на это скажет. — Крэйг, слушай… — он осторожно погладил меня по щеке. — Ты ужасно устаёшь. — Ой, не начинай, — я закатил глаза. — Ничего не устаю, всё нормально. — Не-а, — Твик помотал головой. — Это не нормально. Последние три недели ты выходишь спозаранку, а возвращаешься к ночи, и я совсем тебя не вижу… — он замялся. — Но не подумай, дело не в том, что я тебя не вижу… То есть… спать-то мы все равно ложимся вместе. Просто… послушай, разве оно того стоит? — Работа? — я удивленно приподнял бровь. — Конечно стоит, на что ещё мы, по-твоему, будем снимать жилье? — Я понимаю. Но раньше же хватало, зачем ты работаешь больше? — Блин… — я вздохнул, понимая: сейчас или никогда. — Твик. Я облажался. Я надеялся, что смогу заработать больше, но последний клиент всё испортил своей жалобой, и начальник… — мне не хотелось вдаваться в подробности собственных ошибок. — В общем… я просрал возможность получить премию. И в Южный парк придётся ехать тебе, потому что иначе у нас хватает на квартиру, но без работы нельзя, и поэтому я должен… — Стоп, — он уперся ладонью мне в грудь, и я захлебнулся словами. — Во-первых, ничего ты не должен. А во-вторых, я так и думал. И давно понял, что тебя так сильно тревожит. Я знал, что ты будешь вкалывать, как проклятый, ещё в начале зимы! Твик приподнялся на локте и ласково зачесал волосы на моей голове. Наверное, я сейчас выглядел жалко. Неудачник, пытающийся пробиться в жизнь, слишком гордый, чтобы признавать свои ошибки и слабости… — В Южный парк мы поедем вместе, — продолжил белобрысый. Замечая, что я собираюсь задать вопрос, он как всегда заранее на него ответил. — Я подрабатывал. По учёбе кое-что подвернулось, и нам хватит, чтобы заплатить за аренду на месяц вперед. А потом постараемся найти тебе другую работу, а то с этой херней ты быстрее подорвешь здоровье, чем поднимешься вверх по карьерной лестнице! И ещё знаешь… — он замялся на долю секунды. — Я немного обижен на тебя. — Что? Почему? — меня хватило только на эти два вопроса. — Ты молчишь, Крэйг, это не дело. Думаешь, я не замечаю, как тебе трудно? Думаешь, если я буду сытый и довольный, окруженный счастливой студенческой жизнью, то ничего не пойму? Мне, по-твоему, ничего больше не важно и не нужно? Он по-прежнему лежал рядом, подпирая голову рукой, но интонация, с которой он начал, изменилась. Твик редко выглядел возмущенным, и ещё реже высказывал своё недовольство, из-за чего я теперь даже не нашёлся со словами и тупо пялился на него, забыв прикрыть рот. — Да мне плевать, что я жру и в чем хожу, плевать, как часто мы выбираемся гулять и сколько у меня друзей в университете. Они никуда не денутся, мне с ними еще три с половиной года учиться! Мне важен ты! Ты и твоя улыбка, твой смех, наши совместные вечера за просмотром кино, попкорн, который я научился делать в чертовой кастрюле, потому что мы не можем позволить себе микроволновку. И знаешь, хуй бы с ней, мне не сложно греть еду на плите! Он распалился до такой степени, что решил сесть. Одеяло прикрывало нижнюю половину тела, взлохмаченные, влажные волосы стояли торчком, глаза блестели в приглушенном свете. — Потому что это наша еда, она для тебя и меня, и готовим только мы сами, понимаешь? Здесь всё наше и оттого нереально важное! Всё, до самой бессмысленной безделушки! Мы наполняем вещи смыслом, Крэйг, а не наоборот. Мы создаём наш уют и строим планы на будущее, чувствуя поддержку друг друга! А если превратить нашу жизнь в погоню за благами цивилизации — всё рухнет! Я не знал, что ему ответить. Он выглядел очень сурово и говорил отрывисто, хоть и вполголоса. Да и не находилось у меня никаких аргументов: Твик был абсолютно прав. — Я не хочу новые шмотки, мне пойдут и старые, в конце концов, я сам приклеивал подошву кроссовок. Мне не нужна поездка в Южный парк одному, без тебя она потеряет смысл, ведь мы, чёрт возьми, вместе! И я собирался объявить об этом родителям! И пускай мы до хрена чего не можем себе позволить, мы вместе, Крэйг, понимаешь? Это то, что делает меня целым. — Твик… — пробормотал я, ощущая дичайшее смущение и стыд. Усталость давила на меня будто душное и тяжелое одеяло. Я был морально высушен из-за собственных, глупых переживаний, а родной человек только что открыл мне глаза на окружающую действительность. — Я тебя люблю, балбес, — он потянулся ко мне и ласково чмокнул в губы. Это было лучше, чем продолжать разносить мои поступки и решения в пух и прах, хоть я и был с ним согласен. Я действительно облажался, но Твик всё равно был рядом и никуда не собирался уходить. Все мои страхи вдруг показались донельзя смешными. Я прихватил его за шею, углубляя поцелуй, и опасаясь что-либо говорить. Твик тяжело дышал, напористо отвечая и намеренно впечатывал меня в матрас, прижимаясь всем телом и, в конце концов, снова уселся на меня верхом. Я крепко обнял его, провел ладонями по спине от лопаток к пояснице, а затем к заднице, что так удобно ложилась в ладони. Тихие, одобрительные стоны направили мои дальнейшие действия. Он редко говорил со мной так искренне и откровенно. Оттого каждое прикосновение теперь ощущалось ярче. Я захотел его так сильно, что усталость улетучилась мгновенно, уступив место пугающей, почти животной похоти. Поцелуи сменились укусами, Твик сжал мои бедра, потираясь промежностью прямо по возбужденному члену. Я знал, что он елозит намеренно, поддразнивая меня и ожидая ответной страсти. — Передай смазку, — я укусил его за губу, подхватывая под задницей и уселся в кровати, когда он потянулся к тумбочке. Мы научились понимать друг друга, узнали кто и как любит в постели, прекратили стесняться и переживать, что делаем всё не так. В какой-то момент мы забили на условности и стали наслаждаться друг другом безо всяких «но» и «если». — Боже, Крэйг, я хочу тебя, — Твик нетерпеливо пытался насадиться на меня. — Осторожнее, — предупредил я, зная, что он любит резкость, от которой потом сам же и страдает. — Не хочу осторожнее, хочу всё и сразу, — он укусил меня за шею, под ухом, в очень чувствительное место, и я не смог отказать, с наслаждением сдавливая ладонями его ягодицы. — Как хорошо! — он всхлипнул, когда опустился на член полностью и крепко обнял меня за плечи. Я замер, покрывая его ключицы мелкими поцелуями и борясь с желанием подождать, когда он привыкнет ко мне внутри. Твик же просил всё и сразу... Разумеется, мы вспотели, и одеяло быстро отправилось куда-то на пол. Кровать слегка скрипела, но это уже давно отошло на задний план и слышалось, как далёкий фоновый шум. Твик любил ловить мой взгляд во время секса. Было что-то жутко интимное в том, как он брал меня за щеки и утыкался лбом в мой, тяжело дыша и ритмично двигая бёдрами. Я вглядывался в потемневшие от возбуждения глаза и буквально дышал им, словно мне самому не хватало кислорода. В такие минуты я будто постигал всю его суть и проникался такой любовью, что боялся, как бы меня не разорвало. Каждый раз, когда он кончал, я чувствовал немыслимое удовлетворение даже без своего собственного оргазма. Уже одной только дрожи и тихих, проникновенных стонов хватало, чтобы заставить моё сердце трепетать. Твик был прекрасен, словно ангел, и я не мог подобрать других сравнений. Он был чистым и светлым. Невинным, дрожащим и цепляющимся за меня, как будто в этот момент мы составляли друг для друга единственный обитаемый мир. За пределами нашей спальни была пустота. Космический вакуум. Вся Вселенная вращалась вокруг единственных живых организмов, слитых воедино. Сегодняшний секс был похож на рождественское чудо. Хотя я весь вспотел и затекла рука, которой я упирался в матрас позади себя, - эти мелочи были ничтожны перед удовольствием, которое, как волной, смыло с меня все тревоги. Я наконец-то успокоился. Твик осторожно вытер мой живот от собственной спермы, слез с меня и сбегал к кухне. Вернувшись, он усмехнулся, замечая мои попытки нашарить одеяло. — А теперь сюрприз, — он что-то держал за спиной. — С Рождеством тебя, Крэйг! Я ошарашенно уставился на шампанское и два бокала в его руках. Бутылку, я, разумеется, опознал, это было игристое вино, которое мы приметили в магазине ещё пару месяцев назад, но стоило оно практически недельного запаса продуктов, поэтому от идеи выпить на праздники тогда пришлось отказаться. — Бокалы пластмассовые, — хохотнул Твик. — А теперь сюрприз закончился, помоги открыть, а то я боюсь! С этими словами он протянул мне бутылку и уселся на самом краешке кровати, съежившись. — Боишься хлопка? — я осторожно снял фольгу и проволоку. — Ты, надеюсь, его не тряс? А то будем, как в Формуле-1… — Давай открывай уже! — шикнул белобрысый, и я рассмеялся. В чём-то он по-прежнему оставался тем самым дёрганным Твиком из начальной школы. Не любил фильмы ужасов, громкие звуки, теории заговоров. И я старался ограждать его от подобных вещей, потому что он мог сильно нервничать из-за всякой ерунды. В остальном, белобрысый не в пример мне сильно повзрослел… — Знаешь, что? — начал я, медленно откручивая пробку. — Прости меня пожалуйста. Мои слова заглушились хлопком и громким «А-а-а!» от Твика. — Блин! — он убрал ладони от ушей. — Что ты сказал? — Бокалы давай, — я улыбнулся, наблюдая за дымком, поднимающимся из горлышка бутылки. Наполнив оба и чокнувшись с ним, я придвинулся ближе. — Прости, что я такой придурок, Твик, — повторил я, уже когда мы выпили. — Никакой не придурок и не смей говорить глупости, я тобой горжусь! — возмущенно, но всё же с улыбкой ответил он. — И я тобой тоже, — я ласково потерся об него лбом, вздыхая с облегчением. — А ты серьезно решил рассказать предкам о нас? — Я предупредил маму, что у меня масштабные новости, — кивнул белобрысый, вертя пластиковый бокал в ладонях. — Не знаю, как они отреагируют, но я делаю это скорее для себя. Чтобы жить дальше по совести. Они вряд ли лишат меня образования, ведь оно уже оплачено вперед, а жильё у нас с тобой есть, и мне ничего от них не нужно. Но я хочу быть честным до конца. — Думаешь, всё будет плохо? — Пытаюсь учесть все варианты! — он закусил губу, а затем сделал нервный глоток. — Великий планировщик, — я ласково погладил его по плечу. — А ты? — Твик покосился на меня краем глаза. — И я тогда расскажу. Какой смысл молчать? Хотя мои, по-моему, уже обо всем догадались. — Триша рассказала?! — Не-а. Мой отец давно подозревал, мама, думаю, тоже, — я заметил, что белобрысый слегка дрожит. — Залезай-ка ты под одеяло! — с этими словами я притянул его к себе, вместе с бутылкой и бокалом. Мы допили почти всё и уснули уже ранним утром. Вторая половина дня прошла в экстренных сборах и приготовлениях. Если мы хотели поспеть к рождественскому ужину, то должны были выдвинуться в Южный парк уже после обеда. Я вышел из дома первым, чтобы пригнать машину из гаража. Попутно вспомнил, что надо бы отправить мистеру Эпплбауму какую-нибудь рождественскую открытку. Мы звонили ему летом, рассказывали, где теперь будем жить, чтобы он был в курсе. Странно, но мужик общался с нами так тепло, словно за тот краткий промежуток знакомства мы сблизились, как семья… Твик вышел и принялся спускаться с крыльца, удерживая на весу два забитых шмотками чемодана. Я выскочил из салона, испугавшись, что он навернётся вместе с ними в ближайший сугроб. Но каким-то чудом мы всё же загрузили багаж в машину без потерь. Всю дорогу белобрысый пытался нас как-то подбодрить и ставил всякие рождественские песни. Но ближе ко въезду в город я всё равно чуть не прокусил губу до крови. Паника, что его родители могут испортить праздники, не отпускала. Первым делом нас ждали у Твиков. Я остановился возле их дома, вспоминая, что был здесь в последний раз летом, когда возвращал белобрысого из нашего спонтанного отпуска. Его родители смотрели на меня косо ещё с той поездки на фуре, а уж с тех пор сверлили взглядом, не стесняясь. Твик сказал, они были удивлены, но не более, и что он сам в состоянии решать, где и с кем будет отдыхать. Тем не менее, с тех пор лично я с ними никогда не пересекался. Белобрысый звонил им из университета, уверяя, что всё в порядке, и деньги на жизнь есть. Он рассказал, что снимает квартиру с приятелем, но, признаться честно, такое обозначение наших отношений никого не устраивало. Мы оба хотели искренности, но начинать объяснения всё-таки было страшно. — Не волнуйся, — перед самой дверью Твик взял меня за руку и коротко сжал. — Я всегда буду рядом. Что бы они сейчас не сказали и куда бы нас не отправили. Понял? Я кивнул, когда он уже вставлял ключ в замочную скважину. Мы вошли и первым, что я услышал, была тихая музыка, доносящаяся из гостиной и чей-то женский смех. В воздухе витал аромат свечей, запеченного мяса и яблочного пирога. — Я дома! — крикнул Твик, скидывая ботинки. Я отодвинул его чемодан с прохода и тоже принялся разуваться. — Как я рада вас видеть, мальчики!!! — меня словно прибило к полу чем-то тяжелым. — Миссис Такер? — удивленно озвучил мои мысли Твик. — С Рождеством, родные мои! Боже мой, какие же вы хорошенькие!!! Я так соскучилась! Она не дала мне толком снять куртку, накинувшись с объятиями. Из-за угла показалась и мама Твика, а следом за ней его отец. Последним в коридор вышел мой старик, и я отчего-то глаз не смог отвести от его дурацкого рождественского свитера с оленями. — Ну, раздевайтесь, чего вы стоите!? — прикрикнула мама белобрысого. — С ботинок же снег течёт! Я непонимающе переглянулся с Твиком, однако, сразу же сориентировался и перехватил его куртку. — В шкаф убирай, вот сюда, — миссис Твик помогла мне, распахнув створки. — С чемоданами потом разберёмся, мойте руки и к столу!!! Я прошел мимо гостиной, отмечая живую, украшенную ёлку, празднично накрытый стол, и по-прежнему недоумевая, не обманывают ли меня глаза? — Это реально или какая-то шутка? — Твик заглянул в ванную следом за мной. — Понятия не имею, — я вымыл руки первым и дождался его, опасаясь появляться в комнате один. — Ну как учёба, солнышко? — его мама усадила нас за круглый стол на свободные места. Мои родители сидели аккурат напротив, Твик-старший — по левую руку от меня. — Всё супер, мам, а чем это так вкусно пахнет? — белобрысый повёл себя, как ни в чем не бывало, за что я, немедля, преисполнился благодарности. — Индюшка с начинкой, Твик, такая же, что и была в прошлом году, — женщина усмехнулась. — Вы пока налегайте на салат и закуски. Ей ещё нужно томиться в духовке пятнадцать минут. — А где Триша? — спросил я у собственной матери. — Сейчас придёт, сказала, что забежит поздравить какую-то подружку. Мы по-глупому смущались накладывать что-либо себе на тарелки. От обилия еды лично у меня разбегались глаза. В желудке противно урчало, за весь день мы так и не удосужились даже пообедать… — Как работа? — мой отец, наконец, обратился ко мне. — Нормально, — начал было я, но Твик неожиданно добавил. — Я думаю, ему пора её сменить! — Как это сменить? — заинтересованно спросил отец белобрысого. — Ты же трудишься в автосервисе? — Да, но мой начальник сложный человек… — Козёл. — Твик… — я немного опешил. — Ну, а что? — возмутился он, набивая себе рот картофельным салатом. — Представляете, он ему за сверхурочные не заплатил! И всё это перед самым Рождеством! Я ошарашенно переводил взгляд со своих родителей на чужих, всё еще не решаясь приступить к еде, которую мне заботливо подкладывала мама. Положение спасла Триша. Отец принялся возмущаться, почему она так долго, сестра заголосила, чтобы тот не ворчал, мама Твика испуганно принялась их мирить, а моя собственная, посмеиваясь, успокоила Твика-старшего, что это в их семье норма. — Ты видишь то же, что и я? — шепнул белобрысый, наклонившись ко мне. — Это какое-то ёбаное чудо, — пробормотал я в ответ. — Что нам делать? — Расслабиться и получать удовольствие! С этими словами, Твик потянулся за графином морса, и чуть не опрокинул при этом соусницу. Я успел предотвратить трагедию, вовремя убрав её из-под его локтя, и вдруг столкнулся взглядом с миссис Твик. Женщина улыбнулась, глядя на меня, а затем странно и отрывисто кивнула. Я не понял, что она имеет в виду, но потом обратил внимание на едва заметно приподнятый над столом большой палец вверх и робко улыбнулся ей в ответ. Это было наше первое Рождество, когда мы, наконец-то были по-настоящему вместе.