Стань моей дойной коровкой

Оборот за первый квартал составил около миллиона, потом разогналось сильнее. Скоро будет ещё больше, и нужно будет арендовывать помещение просторнее. Возможно, просто брать дороже — или рассылать удаленно. Я вышел из-за прилавка, размял плечи и направился к выходу — на сегодня закончено. Очередь разогнало объявлением о скором закрытии, оставалось накинуть пальто и выйти на улицу. Там свежий морозный воздух сразу ударил в лицо, заколол в носу и пробежал по губам. Гомон города мягко давил на слух, и я поспешил скрыться от него, быстро удаляясь от центра к дому. На сегодня с людьми, торгами и разговорами хватит. Я давно от этого отвык. Мое место обитания встретило меня как обычно — темными окнами и тишиной, прерываемой только редким постукиванием из глубины единственной обитаемой комнаты. Не помню, чтобы в последнее время заходил куда-то ещё. Не разуваясь, я будничным маршрутом прошёл на звук, скидывая верхнюю одежду куда-то в угол. Сейчас надо проверить, как там идут дела, потом заварить чай, потом опять проверить. Дописать запрос на патент своих технологий. Не забыть. Открыл дверь, вошёл и окинул взглядом лабораторию. Он уже не мог стоять на коленях — они не доставали до земли. Ноги и руки, с утолщенной широкой костью, обросшие тяжелым слоем жира, стояли в распор по бокам от мясистого набитого брюха, свисавшего до земли. Оно касалось поверхности, грузно наваливаясь и сминаясь о неё. Он лежал на своём натянутом животе, весившем отдельно почти триста килограмм, и иногда шевелил короткими пухлыми руками с такими же толстыми неповоротливыми пальцами, чтобы достать до груди. Она выдавалась вперёд гигантской жировой массой и подпирала многочисленные подбородки, за которыми не было видно шею. Длинные трубки тянулись от его набухших, величиной с кулак, бордовых сосков к лабораторному оборудованию. Они перекачивали молоко, отчего и создавался мерный стук помпы от насоса. Ещё одна трубка — к толстому, расплывшемуся лицу, постоянно поглощающему химическую смесь. Чем больше он пил, тем больше молока прибывало — грудь пухла, и он постанывал от того, как из его огромных сосков отсасывалась жидкость. Вся его туша с каждой перекачкой сотрясалась, массивные ляжки рефлекторно подбрасывали ягодицы вверх, и они тяжело терлись друг о друга. Я подошёл ближе и погладил его по крупу. Сжал руку на попе и шлепнул по ней наотмашь. Он даже не обернулся. Я обошёл его по кругу и встал перед лицом — маленькие глазки настолько заплыли жиром, что не было видно, закрыты они или открыты. Губы, присосавшиеся к трубке, находились где-то в складках набитых щёк. Они, в свою очередь, плавно переходили в тугую грудь, раздающуюся на метр вперёд. Насос втянул в себя молоко, и он издал протяжный стон. — Скажешь мне что-нибудь? Тишина. Не скажет. Патент надо не забыть дописать. Чай заварить. Отдохнуть перед завтра. И разве что ранним утром, часов в пять, когда только займётся рассвет, можно будет услышать глухое ответное мычание.