***
Антон провалялся на больничной койке неделю, каждый день которой был похож на предыдущий. С утра его будила медсестра — уколы никто не отменял. До обеда он читал «Триумфальную арку»*, принесённую Димой, потом нехотя жевал пресную еду, ожидая посетителей, которые обязательно принесут что-то вкусное. Затем начинался дурацкий сон-час, время отведенное на который Антон прожигал в попытках рисовать. Из средств и материалов был лишь карандаш и блокнот. Парень корябал на бумаге странные рисунки, которые рождались в его голове. Среди прочего там же всё чаще и чаще появлялся образ юноши, волнующего сердце Шастуна. Антон рисовал Арсения. Зачем? Черт его знает. Хотелось. Ему казалось, что эти мягкие и красивые черты лица Попова обязательно должны быть запечатлены на бумаге. Пусть хоть так Арсений останется с ним. Да и в конце концов никто же не запретит рисовать. В четыре являлся Позов, и они болтали пока не приходила мама. Когда время посещений заканчивалось, парня опять пичкали лекарствами, а врач совершал обход, каждый раз сообщая, что состояние Антона улучшилось и что его скоро выпишут. Но блин, никто самого больного не спросил об его самочувствии. Да, ему было лучше в плане диагноза, но вот внутри всё было нехорошо: он не желал выписываться, ибо тогда ему пришлось бы встретиться лицом к лицу с Поповым. Не готов он после стольких унижений просто разговаривать. Как только приходило время укладываться на ночь, к Антону опять лезли мысли об Арсе, который, к слову, больше на пороге больницы не появлялся. Выписали его в пятницу. Выходные прошли как-то быстро, поэтому в понедельник Антон поднялся с кровати нехотя. Пока умывался, заметил, что засос прошёл, только разбитая губа еще немного побаливала. Нырнул в школьную одежду и, захватив рюкзак, поплёлся в школу. Тут мало чего поменялось, разве что тише стало, да и ученики по спокойней себя вели. — Шаст! — Димка с улыбкой встретил его на первом этаже. — Ну как ты? — Да, — Антон махнул рукой и обменялся с другом рукопожатием, — сойдёт. Они, перекидываясь базовыми вопросами и ответами, пошли на третий этаж, где их ждал первый урок. Две математики, английский и наконец-то звонок на большую перемену. Друзья сразу же полетели вниз по лестнице, торопясь покурить. Возле каждой школы есть место, куда стекаются голодные до никотина подростки. Шаст и Поз часто там появлялись, не в силах отказать себе в удовольствии заработать одно из заболеваний легких. А сейчас разлученные более чем на неделю они соскучились по этой совместной традиции затягиваться в этом месте. Когда друзья прибыли на место, Антон сразу понял — покурить спокойно не получится. В компании курящих он увидел Попова. Не курил, просто стоял, молча слушая голоса парней. Как только эти двое появились тут, Арсений сразу же кинул на них взгляд и не смог уже его отвести. Не сговариваясь, парни медленно, словно боясь, пошли в направлении друг друга. Они идут навстречу через этот мир, И взгляды их пересекутся через миг, И взгляды точно через миг пересеклись, И мир слегка качнулся вверх, качнувшись вниз. Остановились на расстоянии вытянутой руки. И мир вокруг тоже остановился. С минуту играли в гляделки. Антон увидел в глазах напротив сожаление, а Арсений — непонимание. — Нам нужно поговорить, — немного хриплым голосом произносит Шастун. — Нужно. — Пойдем. И они пошли: Шастун чуть впереди, а Попов, боясь, — позади. И когда мы успели поменяться? Они уже покинули территорию школы, когда Арсений поравнялся с Антоном, и теперь ступили на чуть влажную дорожку парка. Недавно валявшийся в больнице парень останавливается около лавки и поворачивается к спутнику: — Присядем. Странно, но я тебя не боюсь. Словно ты стал другим. Я стал. Как только они вдвоем оказываются на холодной скамье, он, собравшись с мыслями, продолжает. — Арсений, я тогда сказал правду, отказываться от которой не вижу смысла, — крутит пальцами сигарету, вынимает зажигалку и закуривает. — Теперь ты знаешь это, и мне придется искать новую школу, иначе я не смогу… — затяжка. Белый дым вырывается наружу. — Но боюсь, что всё равно буду наблюдать за тобой. Антон поднимает взгляд на такого растерянного Арсения и уже не может его отвести, стараясь запомнить как можно больше деталей любимого лица. — Не будешь, — почти шепотом произносит Арсений и накрывает губы бледного Антона своими. Тот, явно этого не ожидав, словно в оцепенении не может ничего сделать и жмурится. Сердце, которое бешено вырывалось из груди, ушло в пятки или может даже в землю, сквозь которую хотелось провалиться. Но потом Шастун вдруг осознал, что его первый чертов поцелуй происходит именно сейчас и именно с тем парнем, что был не безразличен. Он разлепил веки и встретился с голубыми, до невозможности красивыми глазами, в которых сейчас отражался мир. Смотрим друг другу в глаза и по коже мороз. Арсений сильно не давит, но руку на плечо Антона опускает. И тот, секунд семь протупив, осторожно отвечает на поцелуй, прикусывая нижнюю губу Попова. Брови Арса взлетели в удивлении, когда холодная рука коснулась талии под кожанкой, а сам он вздрогнул и про себя отметил, что лавочка под ними как нельзя кстати, иначе ноги бы уже давно подкосились. Поцелуй закончился так же быстро как и начался. Арсений отстранился, и Антон подался вперед в нежелании отпускать горькие губы. Но Попов всё же немного отодвинул парня от себя и заговорил: — Антон, — вынимает из дрожащих пальцев сигарету и выкидывает её, — я сильно виноват перед тобой, и мне многое нужно объяснить… И Шастун молчит, давая возможность выговориться. Он, затаив дыхание, ждет чуть-ли не главных слов в своей жизни. — С чего начать-то… — замялся. — С начала. — Да, конечно, — выдохнул. — Мне было 15, ей — 14. Я влюбился в неё, ухаживал, заботился, и она ответила взаимностью. Мы были счастливы, как мне казалось. Но потом появился он — её родственная душа, истинная любовь, от которой Надя потеряла голову. Говорила мне, что он ей снился ещё до встречи, а я не верил, думал, отговорки всё это. Она ему верила и была счастлива с ним. А он не уберег её. Они разбились на мотоцикле. Месяц комы я не отходил от Нади, а потом её не стало… — он замолчал. Ком в горле не давал возможности нормально дышать и говорить. Попов смотрел на край кожанки, который он теперь нервно теребил пальцами. Антон накрыл Арсеньеву руку своей и чуть сжал в успокаивающем жесте. Я здесь. Арс поднял влажный взгляд на придвинувшегося Антона. — У меня был нервный срыв, из-за чего со мной много работал психотерапевт. Он потом у меня эту дурацкую филофобию* обнаружил. Да я и сам понял, что боюсь влюбиться, поэтому во избежании вновь разбитого сердца, пообещал себе никогда не влюбляться, — печально ухмыльнулся. — А потом ты появился и мне сразу понравился. Но я так боялся опять полюбить, что решил возненавидеть. Смотрит тревожно, вот-вот заплачет. — Господи, Антон, — Арс не сдержался и прижался к Шастуну, уткнувшись ему в плечо, — я так виноват перед тобой. Почему он не отталкивает меня? Парень начал ощущать влагу на плече, пока брюнет всхлипывал в его руках и безостановочно шептал «простипростипрости». Антон не знал, что сказать и как реагировать на Арсовы откровения, но где-то внутри зародилась надежда на то, что всё у них будет. — Больница, ты, и я так испугался, что могу потерять тебя, — пальцы сжали мягкое худи, и Шаст затаил дыхание. Попов вдруг отстранился, утирая горячие слёзы. — Я ужасный человек, Антон. А ты… Мне жаль, что так вышло. Он совсем оторвался от парня и направился прочь из парка, оставляя Шастуна в одиночестве переваривать полученную информацию.Тебе во след рукой и камнем вниз, И сны сбылись, и косы расплелись