Это потому что мы некрасивые Она устала на нас смотреть
Макар отвечает почти сразу, хотя время еще учебное и он должен быть в школе: а она типа красивая? Зависнув, Антон смотрит в плавающие в тарелке капельки масла. В смысле она красивая? Антон-то откуда знает.Макар, она же
Какая?Взрослая
у всех свои недостатки…. каждый сам себе сам…… иди своей дорогой сталкер…………. Антон хрюкает, разглядывая, улыбаясь, телефон, и продолжает жевать.Да, на все воля божья, понимаю
Жуя картошку, Антон блокирует телефон, постукивая пальцем по экрану. Сообщений больше нет, и ему остается только доедать щи, мыть тарелку и тащиться со шпингалетом в гараж к деду, чтобы поискать подходящие… что-нибудь, что можно забить в дверь. В голове опять всплывает собака, которая хотела его сожрать. Блять, какая же сука она. Или он. Сук. На диване в зале спит Чупа, и Антон подходит к нему, слегка касаясь рукой. Тот словно вопросительно муркает, приподнимая голову и сонно глядя на Антона, тут же спешащего уйти, чтобы больше не мешать. В гараже, который не совсем гараж, а что-то типа… бля, что это? Мастерская? Свалка говна? Короче, тут светло. Антон быстро смотрит на мольберты у увешанной картинами стены, обходит шкаф с гипсовыми фигурами и тащится к стеллажу с дичью, типа отверток, молотков и подобной тряхомудии. Он хватает с полки банку от кофе, которых он не видел уже дофигищу лет, начиная копаться в ней. Пальцы тут же тыкаются в углы чего-то заостренного, но Антон только быстрее гремит в ней, доставая небольшие гвозди с широкими шляпками. Повезло так, что он смог достать сразу два одинаковых и ровных. Он вставляет один в прорезь шпингалета, проверяя, будет ли он держаться. И он, сука, успех, держится. Аккуратно засунув шпингалет и гвозди в карман, Антон ищет подобные, а когда достает что-то относительно подходящее — хватает молоток и идет к двери, параллельно чихая то ли от пыли, то ли от простуды. Голова еще начала болеть, и у Антона опять, видимо, растет температура. Хочется… спать. Лечь даже. Просто что-нибудь. Проходя зал, Антон смотрит на Чупу, лежащего на том же месте, и, тихо фыркнув, несется в комнату, забирая со стола телефон. Пипец, Антон будет торчать дома еще не одну неделю точно. Вроде приятно, а вроде надо же и с людьми общаться. Знания, да, знания обязательно получать. Ну, на Арсения еще смотреть, но знания, конечно, важнее. Антон проводит ладонью по лицу, заходя в комнату. Ага, знания, школьница влюбленная. Ему не хватает только в женском туалете написать, что Арсений равно сердечко. А в мужском написать… А. В мужском лучше не писать. Ну тогда тоже в женском написать, что он бы с ним поебался. Поебалась. Туалет же женский. На кровати спит Милка, свернувшись клубком у стены. Антон вздыхает, подходит ближе к ней, вытаскивает телефон из кармана, кладя его на стул, и бросает туда же шпингалет с гвоздями, ложась к Милке и трогая ее влажный нос пальцем. — Буп, — шепчет Антон, глядя в ее глаза, а потом хватает ее, прижимая к себе. — Попалась, мышь ебаная. Он тут же отпускает ее, рассматривая с улыбкой, как она вытягивается на лапах, опускает голову к лежащей на кровати руке Антона, почти невесомо об нее потираясь. Вот бы Арсений тоже так потерся об него… Песенки попел кошачьи. Антон бы тоже его жмякал на своей кровати, даже отрубаясь от усталости или головной боли. Антон поднимает ладонь, поглаживая мохнатую голову, глядит на длинные белые усы, которым могут позавидовать все коты в его доме, и не только в его, и не только усам, потому что она у него сама хорошая. Милка громко мурлыкает, прикрывая глаза, и теперь уже ложится рядом. Антону остается только чмокнуть ее в лоб и тихо прошептать: — Я люблю тебя.***
Арсения вводит в замешательство все, что он… делает. И… нет. Сюда не относятся всякие бытовые штуки, например походы в магазин или уборка в комнате. Это больше о том, что он делает за пределами дома — правильно ли то, что он, закончив бакалавриат, магистратуру, сидит в школе и почти не занимается чем-то, что связано с его прямой направленностью?.. Первые два года было иначе: тогда он только практиковался, и с ним был прошлый школьный психолог, который, конечно, иногда перебрасывал на него какие-то дела, но Арсений, блин, уверен: это же только ради его блага было! А теперь?.. Теперь — бегать за бумагой в канцтоварный магазин, помогать заполнять электронный дневник и таблицы, которые даже не к его классу относятся. Более того! У него же даже класса нет, чтобы он хотя бы как-то подобным занимался. Боже, блин. Арсений порой очень хочет отсюда уйти. Неясно, правда, куда: об этом и подумать страшно — он обосновался в этой школе еще несколько лет назад, будучи магистрантом, и как он теперь может уволиться?.. Но с другой стороны — ему тут нравится, правда? Несмотря на то, что он делает немного… не те вещи, ему же нравится, да? Да? Сглотнув, Арсений смотрит на Тамару Владимировну, их директрису, — у нее на лице широкая улыбка и заметные морщинки вокруг глаз. — Но я ведь… я ведь с методиками преподавания знаком на примитивном… уровне. — Я же не прошу вас на полную ставку выходить, — выделив слово «полную», Тамара Владимировна выразительно приподнимает бровь. — Мы нашли учителя, но она пока должна отработать две недели на прошлом месте. — И я должен буду… как бы подменять ее две недели эти? — Да. Сами понимаете: ситуация не самая приятная. У нас еще и учитель по математике ушел, Ирина Николаевна одна не может всю среднюю и старшую школу брать, она… — Я знаю, что ее заменяет Марта Олеговна. — Арсений вертит головой, мимолетом цепляясь взглядом за аквариум, стоящий в небольшой комнате, ведущей из кабинета директора. — Я просто… хорошо, да, я могу, конечно, но я же правда не представляю. — У тебя же хороший уровень языка, я права? Тамара Владимировна внезапно переходит на «ты», и Арсений еле-еле удерживает себя от того, чтобы передернуть плечами. Горло водолазки обжигающе сдавливает ему шею, и он слегка подцепляет его, пропуская воздух и давая ему возможность мазнуть прохладой по коже. — Вроде да, но… — Арсений закрывает рот. Облизывает пересохшие губы и пытается перестать думать о том, что у него ничего не получится — нужно всего-то… провести уроки английского в средней школе, ничего такого, правда, все в порядке. — Хорошо. Все хорошо. Он два этих слова ощущает повисшими на кончике языка, не зная, кого хочет успокоить: Тамару Владимировну, не выглядящую переживающей от слова, блин, «совсем», либо себя, ощущающего свернувшийся ком тревоги внутри. — Ну вот. Спасибо, Арсений Сергеевич. — А когда это все?.. Арсений не договаривает — сжимает губы и прислушивается к шагам в соседнем кабинете, где сидит секретарь. Через щель между дверным косяком и самой дверью долетают звуки клацанья клавиатуры и гудение что-то печатающего принтера. Крыло администрации всегда кажется Арсению максимально чужим и… давящим. Он тут бывает, конечно, частенько, приходится мотаться с бумажками туда-сюда, да и библиотека здесь рядом, но больше всего Арсения привлекают третий этаж и столовая, где его никто не трогает… Пятиклашки не в счет: Арсений искренне считает, что им не место рядом с его кабинетом. — Завтра. Завтра! Что! — Завтра?.. — Именно. Я расписание не помню, но у девятых классов, по-моему, — Тамара Владимировна двигается на стуле ближе к столу и наклоняется к монитору компьютера, что-то там высматривая, — английский завтра и стоит. У восьмого в понедельник еще. Вам придется приходить. Арсений медленно кивает, едва ли успевая улавливать то, что Тамара Владимировна говорит: кажется, она упомянула библиотеку, где он сможет взять нужные учебники, а в голове все крутится и крутится это короткое, обрушившееся внутренним камнепадом «завтра». Мысли похожи на заевший в проигрывателе диск: картинка зависла, и еще и гудение где-то на фоне — хочется себя по лбу стукнуть. И… блин, больше ничего. Вообще ничего. Арсений пытается сосредоточиться, вернуть себя в этот теплый и светлый кабинет, отчетливо услышать голос Тамары Владимировны, но все, что у него выходит — это кивать в ответ на каждую фразу, которые размываются и становятся похожим на растушеванное пятно дешевой акварели, блеклое, круглой формы. Возможно, Арсений немного преувеличивает. Еще сегодня утром, когда он пил чай со сгущенкой, выковыривая ложкой остатки, и краем уха слушал, как Марина разговаривает с начальником — кажется, тот попросил ее выйти на работу в выходной, — Арсений думал, что день пройдет без тревог и… переживаний. Ему так показалось, когда он только-только проснулся. Тихое утро четверга, проведенное на кухне, на несколько минут вернуло Арсения в тот период, когда с его расставания с Левой прошло полгода: на фоне шебуршал телевизор в зале, телефон, жужжащий только из-за звонков Сережи или мамы, лежал в комнате, а за окном была похожая картинка — медленно идущий снег, едва ли шевелящиеся от ветра деревья, и все… белым-бело. На балконе, кажется, стояла не убранная в коробку искусственная елка, которую они с Левой купили еще в первый год жизни вместе. Арсений ее выбросил прошлой зимой: иголочки у нее посыпались, а пластмассовая ножка треснула, потому что Арсений как-то умудрился, елки-палки, эту елку уронить. Другую они с Мариной не покупали — на новый год из украшений у них в квартире можно увидеть разве что вырезанные ими двоими угловатые снежинки и гирлянды на окнах. Скоро весна, всего недельки три осталось, надо думать, что дарить на день рождения Марине, думать, что нужно купить из одежды, чего им не хватает дома — Арсения так сильно тянет куда-нибудь пойти! Но пока что он… остается на месте. Он не знает, что удерживает его… наверное, отсутствие возможности сделать это с кем-то: несмотря на то, что Арсений может гулять один, ему все же очень нравится это делать либо с Мариной, либо с Сережей, либо с ними двумя: такое редко случается, но когда случается — счастливее человека, чем Арсений, не найти. Сережа и Марина сейчас общаются реже, чем когда-то, когда учились в одной школе, но в разных классах, но связь, пусть и косвенно, поддерживают: их связующим звеном стал Арсений, которого Сережа с Мариной и познакомил на одном из его дней рождений. Лева тогда уже уехал — для Марины его имя только на слуху. — Арсений Сергеевич, я с кем разговариваю все это время? Тамара Владимировна внезапно прорывается через мутные образы Марины и Левы в мыслях и окончательно их развеивает — смотрит на него, приподняв бровь и уперевшись локтями в стол. Около нее лежит огромная черная папка со сменными блоками и стоит полностью забитый органайзер — с ручками разных цветов, простыми карандашами и линейками. У Арсения в кабинете примерно такой же, только там еще и цветные карандаши есть в коробочке рядом: он иногда… проводит классные часы у начальной школы и по-разному с ними играет. Развлекает он, конечно, не только их — себя тоже, потому что любит муру всякую рисовать. — Мне как-то сказали, — Тамара Владимировна переводит взгляд с Арсения на компьютер и щелкает мышкой, — что вас не поймать на рабочем месте. Отвлекаетесь? — Почему так… — Замечали за вами, видимо, — перебивает его директор. — Извините. Тамара Владимировна вскидывается, расправляет плечи и постукивает длинным черным ногтем по краю стола — выглядит так, словно будет сейчас его отчитывать. — Я все понимаю, вы молодой и… — У меня все хорошо. — Я разве сказала, что все плохо? Арсений поджимает губы и качает головой. Он очень хочет к себе в кабинет, а лучше — домой, к Марине, ее тыквенным лепешкам, которые она планировала сделать после работы, и возможности не чувствовать себя таким… неудобным, неправильным, теряющимся. Боже. Надо взять себя в руки, взять себя… — Нет, извините. Я… понял все про английский. — Вам Ирина Михайловна даст учебный план на эти три недели. — Хорошо, хорошо. — Арсений оглядывается, смотрит на обрамленную фотографию улыбающегося ребенка на полке шкафа — наверное, сын Тамары Владимировны, — и поправляет выбившуюся из ремня сзади рубашку. — Только восьмые и девятые классы? В кабинете директора открыты жалюзи, и из окон на пол падают белые лучи солнца, еще не согревающего, но уже… намекающего на скорую весну. Арсению зимой никогда его не хватает: в квартире всегда тускло, темно, а в школе едва ли получается это солнце поймать. Если бы можно было, Арсений бы сейчас этот луч сфотографировал. — Именно. Не забудь про библиотеку и зайти к Ирине Михайловне. Арсений сразу же кивает, говорит быстро «спасибо» и пытается вспомнить, что ему нужно сделать еще: в кабинете на столе так и лежит стопка тестов из начальной школы, и Арсений должен сегодня с ними обязательно разобраться. Когда он поднимается по лестнице, его взгляд непроизвольно скашивается на коридор второго этажа — тут крыло младших классов. Арсений бывает здесь реже, чем могло бы быть, и это его немножко… волнует. Да, он проводит классные часы, разговаривает с этими веселыми и неугомонными чижиками, но будто… все равно не делает достаточно. — Здрасьте. Арсений оборачивается, осознав, что замер посреди лестничного пролета, и смотрит вниз, видя перед собой девочку из четвертого «А» класса — Лиля, кажется. — Привет, — улыбается ей Арсений, глядя, как Лиля мнется на месте и дергает край серой юбки. — Как делишки? — А вы когда к нам придете? Последнее слово она произносит не совсем разборчиво, и Арсений улавливает его только эхом. Лиля стоит без рюкзака и выглядит запыхавшейся, будто все это время бежала — наверное, осталась на продленку, потому что школа уже полупустая. — Просто… давно не приходили. — Да, извини, я постараюсь как-нибудь к вам наведаться поскорее. — Арсений улыбается и ловит себя на быстрой мысли, что разговаривать с Лилей ему хочется гораздо больше, чем с директором. С третьего этажа доносится чей-то громкий смех. Лиля открывает рот, оборачивается, и Арсений украдкой наблюдает за ней и тем, как она не может устоять на месте — похожа чем-то на него… Он в детстве никогда не мог сидеть спокойно. — До свидания! Лиля вдруг уносится, и Арсений видит, как она вновь убегает на первый этаж, быстро спускаясь по лестнице. Только сейчас он вспоминает, что кабинет четвертого «А» класса находится не на втором, а совсем рядышком с кабинетом химии на первом. Ребята из начальной школы — многие из них по крайней мере — такие… неугомонные. Воспоминания о себе в школе размытые: хотя бы приблизительно Арсений помнит только классы десятый и одиннадцатый, а до этого словно был никак не рассеивающийся туман, который впоследствии стал водоворотом из повторяющихся действий, слов, звуков. И звук захлопывающейся двери в спальню — самый громкий. Маме это не нравилось. Папа это озвучивал. Арсений это слушать не хотел. Иногда думал: «Зачем я вообще тут?» И, боже, ответа все еще нет, сколько бы он не пытался его отыскать. Он не живет с родителями, может не закрывать дверь, его никто не контролирует, но Арсений все еще ничего не понимает… зачем он тут? И где это — тут? Есть ли хотя бы на это… ответ?.. В животе все стягивается паникой, и Арсений выдыхает, поднимаясь на третий этаж. Он просит себя успокоиться и не впадать в отчаяние вот так — посреди школы, когда его можно увидеть. Вдруг слышит: — О, здрасьте! Арсений сглатывает, смотрит на Илью Макарова из девятого «А» и немного ему улыбается — тот сидит на лавочке рядом с одноклассником Димой Журавлевым и машет ему рукой. — Здрасьте, — добавляет Дима. — Привет, — Арсений делает несколько шагов в их сторону. — Вы чего домой не идете? Уже… — Да мы моего брата ждем. Он на каратэ там. — Дима Журавлев быстро смотрит на Арсения и опускает взгляд в телефон. Улыбка, несмотря на тревожное ощущение внизу живота, давящее и сжимающее одновременно, появляется на лице — Александр Николаевич ведет секцию по каратэ, и Арсений постоянно наблюдает, как дети всех возрастов часам к четырем ползут к спортзалу. Арсений тоже хотел на каратэ когда-то. И на самбо, и на айкидо, и на баскетбол. Но у него не было времени: в то время, когда его водили на кружки и секции, время было забито рисованием, футболом и редкими факультативами в школе по шахматам — хотя очень хотелось и в другое место… Иногда появляется мысль вновь пойти на танцы, как в университете, но Арсений не уверен, что в этом есть смысл. Он почему-то убеждает себя в том, что ему в подобных активностях места нет. — Круто! — восклицает Арсений и невольно дергает рукой. — А вы не хотите ходить? — А мы на самбо ходим, — говорит Илья и пихает Диму в плечо, — еще нам физрука не хватало. Арсений негромко смеется, разглядывая яркую зеленую футболку Ильи и рисунок на ней, который толком не видно с этого угла, но Арсений уверен, что Илья наверняка получил за нее нагоняй от учителей. У Арсения возникает мерцающий едва скрываемым любопытством вопрос, почему мальчики до сих пор здесь и почему они без Антона, причем уже… четвертый день: кажется, во вторник Арсений Антона тоже не видел, — но он решает не спрашивать и просто свернуть к себе. Илья и Дима коротко машут ему, ничего больше не говорят, и у Арсения отчего-то нет желания выдавливать из себя даже «пока». Он ведет себя некрасиво, наверное. Но разве мальчикам есть дело до его «пока»?.. Сказал он или не сказал, вряд ли они… вообще, блин, будут об этом думать. Около двери его кабинета стоят ведро и швабра: в учительском туалете Наталья Владимировна, одна из уборщиц, промывает тряпку. Арсений бросает ей быстрое «здравствуйте» и медленно заходит к себе. Когда они с Левой встречались и Арсений уже начал практику в этой школе, часто Арсений, будучи здесь, брал телефон и писал Леве сообщения — самые дурацкие, какие-то… совершенно не нужные, наверное, потому что Лева мог долго не отвечать: он в то время часто пропадал у одного из друзей на репетициях выступлений. Арсению не грустно, нет. По крайней мере, сейчас, когда он хватается за спинку стула и двигает его туда-сюда, бездумно глядя на край стола, чуточку поцарапанный. Лева разговаривал с ним. Он… ему не было все равно, Арсений знает. Как будто даже уверен. Если бы ему было, Арсений бы почувствовал. Наверное. Блин, да, он бы понял. Подвинув стул на место, Арсений расправляет плечи, закидывает голову и, приоткрыв рот, смотрит в потолок — белый, с уже появившимися темными оттенками. От старости, может, или сырости. — По синему мо-орю… Арсений шепчет слова знакомой наизусть, практически до каждой секунды песни, но замолкает — опускает голову, поджимает губы и прислушивается: ничего. По синему морю, к зеленой земле… Неожиданно очень хочется написать сейчас маме. Позвонить. Боже, что угодно. Арсений вытаскивает из заднего кармана телефон, разблокирует и смотрит на одно сообщение, присланное полчаса назад, — от Марины. Ты во сколько сегодня придешь На секунду нахмурившись, Арсений моргает. Отвечает:Часа через два… А что? Мне задержаться?
Из коридора снова доносится смех: Илья и Дима, видимо, еще не ушли. Арсений не знает, почему они решили остаться тут, а не пойти домой, потому что до конца тренировки… почти полтора часа еще, кажется?.. Арсений привык спускаться на первый этаж и видеть, как по средам и четвергам — каратэ еще и в понедельник, но для Арсения это все еще недовыходной-рабочий-дома-день, — много-много ребятишек разных возрастов сидят на лавочках и обуваются, пока на улице их ждут родители. Сам он проталкивается через них и здоровается практически с каждым: в начальной школе его знают почти все. Мама Арсения тоже так ждала его после рисования и футбола, а потом они либо заезжали в магазин, чтобы купить что-то на ужин и завтрак, либо ехали сразу домой — дорога была недолгой, занимала от силы минут десять, и все улицы с магазинами и высокими домами стали настолько знакомыми, что Арсений тогда мог точно знать, какого цвета будут ворота следующего здания за углом. Телефон булькает — Марина. Нет, ты че Просто купи соус краснодарскийОк ))
Закрыв диалог с Мариной, Арсений сразу же переключается на вкладку с вызовами: глядит на вчерашний входящий от мамы, на значок разговора с Сережей, на давно пропущенный от папы и жмет на «мама», сразу прикладывая телефон к уху. Он ведет плечом, прикусывает нижнюю губу и, уперевшись бедром в стол, водит кончиком пальца по корешку большой блоковой папки. Хоть бы мама ответила. Арсений не знает, почему так, почему он вдруг почувствовал очень сильное желание с ней поговорить, но… боже, пусть она просто ответит. Папу ему воспринимать трудно, маму вкупе с ним — тоже, но отдельно… очень хочется иногда. Хотя бы голос: на встречи Арсений готов, но только раз или два в год. То ли детства ему хватило, то ли, блин, страшно. Когда он переходит порог той квартиры, в которой прожил всю несовершеннолетнюю жизнь, внутри что-то жжется, будто это, блин, дом, где и стены, и пол — все яд, жалящий и шипящий. Мама так и не отвечает, и Арсений, отключившись, смотрит на время. Половина пятого. Наверное, она занята на работе. Не надо ей мешать… Вздохнув, Арсений смотрит в окно, на кроны голых сухих деревьев и представляет, что сейчас не февраль, а уже середина апреля — тепло, светло, и все цветущее, зарождающееся, такое… близкое, из-за чего приятно замедлить на улице шаг и просто… наслаждаться тем, что происходит вокруг. В ноябре все утихает, а в апреле начинает бурлить, оживать, снова давать столько энергии, что у Арсения нередко кружится от восхищения голова. И даже не в переносном смысле — правда кружится! Блин. Арсений хмурится. Он вспоминает: надо зайти к Ирине Михайловне за… какими-то бумажками с планами уроков. Вспоминает: он ведет эти самые уроки уже с завтрашнего дня. Боже, блин. Арсений… не готов совсем — ни морально, ни физически. Он успеет подготовить себя полностью за ночь? Все равно спать не получается! Надо взять себя в руки. Вздохнув, Арсений садится за стол и тянет к себе блокнот. Надо все расписать. И не забыть купить соус Марине. …зайдя на следующий день в кабинет английского, первым делом Арсений оглядывает, много ли человек пришло. Внутренности стягиваются в один ком: практически все парты заняты. Он немного опоздал: собирал бумажки с распечатанными заданиями по кабинету, потому что те разлетелись из-за ветра, когда Арсений открыл форточку, чтобы проветрить, и долго смотрел в темный экран ноутбука, пытаясь понять, нормально ли он выглядит. Волосы не лохматые, рубашка застегнута правильно, никаких пятен на лице. Блин. — А вы журнал приносили? Многие замолкают, смотрят на него, и Арсений, стараясь унять дрожь в пальцах, подходит к столу, кладет на него стопку листов и окидывает взглядом класс. Девятый «А» — тут много тех, с кем он нередко пересекается, ничего… страшного произойти не должно. — Он в учительской, — отвечает Ира Кузнецова, ставя локти на парту. Арсений быстро ей улыбается, кивает, молчит пару секунд и, уже открыв рот, слышит: — Сходить? — Давайте я, — отвечает кто-то из мальчиков, и Арсений сразу же дергает головой, переводя взгляд. Это сказал кто-то с третьего ряда, но Арсений не успел понять, кто именно: там сидят те, кого он толком-то и не знает… — Да… Сходите кто-нибудь. Все копошатся, тихо переговариваются и будто бы все равно продолжают Арсения сканировать от макушки до пяток: это, наверное, неправда, потому что, скользя взглядом по каждому сидящему в кабинете, он не находит никого, кто бы на него смотрел. Только Ира встает с места, говорит: — Я схожу, — и практически за доли секунды пересекает пространство между ее первой партой и выходом из кабинета. Арсений прикусывает губу, снова всех оглядывая: кто-то сидит в телефоне, кто-то листает учебник, кто-то болтает, а кто-то, блин, вообще лежит, уткнувшись в сложенные на парте локти. Арсений их очень-очень понимает, не хочет даже… тревожить никого, но урок проводить надо, и поэтому он все-таки, сглотнув, произносит: — Ребят, так… открывайте учебники на странице… — Арсений смотрит на стол, переворачивает листы, видит, что они пустые, и хмурится, вскидывая голову. Все забыл и перепутал. Дурак, дурак, блин. — Я сейчас вернусь, вы пока… повторяйте. Схватив бумажки (черновики, на обратной стороне которых ровным счетом ничего нет), Арсений выбегает из кабинета и летит на третий этаж. Дерганым движением он достает из кармана ключ, заходит, быстро смотрит по сторонам и сразу же кидается к столу. Кладет на него листы, ищет другую — нужную! — стопку, лежащую около ноутбука, зависает, думая, надо ли ему брать тот с собой. Все задания распечатаны, учебник лежит в кабинете: больше ничего не надо. Боже. Когда Арсений возвращается, Ира уже сидит на месте, а журнал находится на краю стола. Илья Макаров и Дима Журавлев встречают его с улыбкой: они вместе на второй парте второго ряда, и Арсений мимолетом оглядывает Диму Позова, тот сидит с одной из девочек. Катей, кажется. — Давайте я вас сначала отмечу, да. Арсений даже не знает, вопрос ли это: на последнем слове замолкает, будто намереваясь продолжить, но так больше ничего и не говорит. Илья произносит, вновь улыбнувшись: — Пораньше отпустите? — У вас же потом еще уроки, — тихо смеется Арсений. — А че бы нет, в столовку бы сходили. — Макар, — к Илье поворачивается Дима Позов и что-то ему говорит: Арсений не слышит, только жует губу и некоторое время молчит. Сам он стоит рядом с доской, смотрит на написанное на английском «10 февраля» и мысленно благодарит того, кто исправил дату — он не уверен, что может спокойно держать сейчас мел, хотя это, конечно, блин, абсурд. Но пальцы дрожат, во лбу трезвонит волнение, плавно текущее от головы в самый низ живота и со вчерашнего вечера не уходящее. — Давайте, так. Я все-таки отмечу, кого нет. Арсений садится за стол и подтягивает к себе журнал. Шорох перелистываемых страниц учебников, треск глухих разговоров и еле-еле слышимый свист ветра за окном — все это заворачивается в мешанину из звуков, непрерывно трогающую слух. Арсений, стараясь игнорировать сверлящее внутренности волнение, расправляет плечи и окидывает медленным взглядом класс. Он на мгновение встречается глазами с Ильей Макаровым, смотрит на лежащий перед ним телефон и криво валяющуюся рядом тетрадку. Интересно, а с кем сидит Антон?.. Арсению вообще все любопытно: с кем он сидит, где он сейчас, почему не в школе… Но спросить все эти дни, начиная со вторника, он не мог — это было бы странно, неправильно и… боже, нет, хорошо, что он не рванулся лезть к кому-то с этим. Дурачок. — Скажете мне сразу, кого нет? — с улыбкой интересуется он, облизнув губы. Он сидит около батареи, и на лбу выступает тонкий слой испарины. Рубашка липнет к спине, и Арсений специально отстраняется от спинки стула. Ира, голос которой прорывается через заметно затихшее копошение, сразу говорит, поглядывая в какой-то листочек перед собой: — Редькина и Шастуна. — А они?.. — Заболели. Арсений прикусывает нижнюю губу, кивает и выводит аккуратное «н» напротив их фамилий под сегодняшней датой. Смотрит на оценки Антона: четверки, смешанные с тройками, — и быстро улыбается. Он помнит: рязанский акцент. — Вы проверите домашнее задание? Ирина Геннадьевна давала нам еще давно текст перевести. — Да-да, сдавайте тетрадки… — Арсений, закрыв журнал, прокашливается и добавляет через секунду: — Ира, соберешь, пожалуйста? — Я могу вам скинуть потом текст тот. Который переводили. — Спасибо большое. Пока Ира, улыбнувшись, вставая из-за парты и оправляя приподнявшуюся юбку, обходит ряды, собирая тетрадки, Арсений чешет глаз — и дергается, когда понимает, что тот начинает пощипывать: что-то в него попало, видимо. Блин. Арсений промаргивается, смотрит размыто в стол и едва потирает подушечкой пальца нижнее веко. Слышится смех, идущий откуда-то с задних парт, но Арсений особо не обращает внимания: он никак не может понять, попало ли что-то в глаз или дело в линзе. — Арсений Сергеевич, — говорит кто-то спокойным, вкрадчивым голосом в тот момент, когда Арсений зажмуривается от пощипывания в глазу, — а почему вы у нас ведете? Вы хорошо английский знаете? Это произносит девочка, имени которой Арсений не помнит: помнит только, что она пару недель назад заносила ему бумаги от секретаря. Ее высокий хвост и серьги-кольца невольно визуально вытягивают ее лицо, и она будто выглядит старше своих лет. Арсений быстро улыбается, забывая про ноющую боль в глазу: — Да, неплохо знаю. Вроде. — А какой у вас уровень? — Думаю… Б-2. Но, может, ближе к Б-1. Ира Кузнецова, с прямой спиной и вежливой — как будто натянутой?.. — улыбкой, кладет собранную ей стопку тетрадей на стол и садится на место. Она поднимает с пола пакет с чем-то большим и вешает его на крючок. — Это круто, — говорит Дима Позов, кивая. — А еще какие-нибудь языки знаете? — Хотел бы немецкий, — начинает Арсений, поддевая аккуратно линзу и кидая быстрые улыбчивые взгляды на Диму; девочка, которая задавала ему вопрос, уже сидит в телефоне. — Еще, может, греческий даже… Французский. — О-о, я знаю, короче, как будет «я ем». Же манж. Илья Макаров, сказав это, сразу же смеется, а Дима Журавлев толкает его в плечо и добавляет: — Мы еще слово знаем. Мерд. — Заткни-ись, — улыбается Илья, и Арсений, тихо хихикнув, оглядывается в поисках зеркала: надо проверить, что не так. — Извините. Вы поняли, что он сказал? — Да. — Простите, — говорит Дима Журавлев, улыбнувшись и прыснув, и Дима Позов, обернувшись, снова что-то тихо им двоим шепчет. — Все хорошо, — с улыбкой кивает Арсений. Молчит, кусая губу, и добавляет, потирая свободной рукой щеку: — Есть у кого-нибудь зеркальце и салфетки? Он бы мог использовать телефон вместо зеркала, но у того потрескан экран, и свет из окна не дает видеть все в полной мере. Арсений вдруг понимает, что почти расслабился: ничего внутри не жмет, только едва-едва колыхается волнение, но это… уже побочное, наверное. Привычное — на все сто процентов спокойно он не чувствует себя никогда. — У меня, — выглядывает с первой парты третьего ряда Оксана Фролова, — дать? — Да! Спасибо большое. Арсений встает, зачем-то отодвинув перед собой бумажки, и шагает к Оксане. Та, схватив с соседнего пустующего стула темно-зеленый рюкзак, роется в нем и вытягивает маленькое круглое открывающееся зеркало. Салфетки она хватает с парты: те были рядом с пеналом. — Ю лук лайк э… — слышит Арсений голос Ильи, когда проходит мимо второго ряда, — вон та вонючая канава. Дима Журавлев начинает: — Иди на… — Эй, — Арсений выразительно приподнимает бровь, садясь на место, — мальчики. — Ой, извините. — Простите. Экскьюз ас, вернее. — Вы можете себя нормально вести? — спрашивает их Ира, чуть повернув голову и поджав губы. Арсений быстро смотрит на нее, ставя зеркало на папку с какими-то файлами и бумажками, о которых он не имеет ни малейшего понятия. У Иры на шее висит золотая цепочка с кулоном в виде сердца. Красивый. Арсений любит такие украшения. — Да сорри, сказали же, — с улыбкой говорит Илья. — Макар, вот ду ю финк эбаут мой пенал? — О-о, вери бьютифул. — Фенк ю. — Замолчите или нет? — Ира хмурится, и Арсений смотрит на ее сведенные брови. — Классный у нас английский, — доносится до него тихое, сказанное будто на ухо, и он вскидывается, немного поворачиваясь и встречаясь взглядом с Дариной. Та сразу же уводит глаза в сторону. — Мы сейчас… начнем, секунду. Читайте пока текст тот. — Про спортсмена? Арсений опускает голову, смотрится в зеркальце, замечая тонкую линию трещины в самом углу, и, протерев влажной салфеткой руку, тянется к линзе в левом глазу, быстро говоря: — Да, да, его. Потом выразительно читать будем… сейчас. Сразу вытащить линзу не получается, потому что палец подрагивает словно от волнения, хотя оно Арсения уже окончательно из крепких тисков выпустило. Несмотря на то, что в классе его наверняка услышали не все, Арсений думает, что еще одна минута… балагана никому не навредит. Илья и Дима Журавлев продолжают тихо посмеиваться, пока Дима Позов — Арсений, наконец вытащив линзу, смотрит на него — разговаривает с Катей. Он понимает, что им на самом-то деле до этого урока… дела нет: никто серьезно пока относиться к Арсению и его преподаванию не будет, потому что все же какая-никакая часть этого класса иногда приходит к нему на переменах и пьет с ним чай либо просто разговаривает. Арсению из-за этого не грустно, думает он, вытягивая линзу из второго глаза, он правда все понимает. Не понимает только, почему даже в тот день, когда Антона нет, он продолжает о нем вспоминать из-за всяких мелочей — смеха мальчиков, пустующего рядом с Оксаной стула и даже… этой дурацкой линзы. Интересно, Антон, если бы у него была салфетка, дал бы ее Арсению? — Так пораньше не отпустите? — спрашивает Илья тогда, когда Арсений протягивает Оксане зеркало, стоя перед ее партой. — Будете хорошо себя вести — на пять минут раньше… в столовую пойдете. — О, — говорит Илья, и вслед за этим некоторые ребята в классе протягивают такое же довольное «о», будто повторяя за ним. — Договорились. Э гуд джоб. Улыбнувшись, Арсений кивает, подходит к доске и, выдохнув, спрашивает: — Кто будет читать первым?