Дать задний ход

Дед хлопает дверью и уходит к себе. Антон быстро смотрит в его сторону и опускает голову, снова глядя в экран монитора на открытый диалог их классной беседы. Ира шлет какую-то очередную школьную хрень: в этот раз напоминает, что на праздник двадцать третьего февраля в актовый зал должны прийти все, и ей до сих пор никто не ответил. Антону так-то срать — он на больничном. — Я вернулся, бля. — Из наушников доносится запыхавшийся голос Макара. — Надо было Бусю еще кормить. Бедная голодная кишка. — Ужас, — хрипло отвечает Антон, откидываясь на спинку стула и щелкая мышкой. Он нажимает на «мои друзья», на автомате вводит имя Арсения одним пальцем и находит его профиль первым среди других Арсениев Поповых. — Пожрать хоть взял? — Ага. Щас, секунду. Макар отбрасывает наушники — слышится их стук об стол — и отходит. Антон, потерев бровь, кидает быстрый взгляд на проем, ведущий из коридора на кухню, проверяя, не маячит ли там мама. Сегодня она вернулась с работы пораньше и уже успела наорать на Персика: тот пытался забраться на окно, где стоит миска Миши, и сожрать его еду. Сейчас она, кажется, наверху: спит либо болтает по телефону. — Да заходи ты. Голос Макара, отдаленный и приглушенный, доносится эхом. Антон, кашлянув, медленно моргает и смотрит на горящий «онлайн» через компьютер у Арсения. В жопе и поглубже свербит от желания узнать, чем он занимается, во что он сейчас одет, как себя чувствует. Он работает? С кем-то переписывается? Антон вздыхает. Он его неделю не видел, ладно? Ему можно, он сам себе разрешил. — Бля, — надев наушники, произносит Макар, — кошка с ума сходит. — Понимаю. Антон пролистывает страничку Арсения вниз, не находит ничего нового — все то же количество записей, фотографий, видео и аудио, — и мысленно хлопает самому себе: да, Антон, Арсений же каждый час что-то добавляет. Сидит и думает: м-м, как бы Антона из девятого удивить. Делать ему больше нехуй, блять. — Че Ира пишет там? — Да хуета, — тянет Антон, вновь вздыхая и закрывая страницу Арсения. — Про праздник. — Бля, нас чуть туда не засунули вчера. — А че они хотели. — Чтобы мы с Журавлем вышли и приемы показали. Типа физрук предложил. Антон, фыркнув, смеется. Он представляет, как бы это выглядело: вышли бы Макар с Журавлем в синем кимоно на сцену, начали бы то в одну стойку, то во вторую вставать, а Александр Николаевич бы радовался — он каратист с черным поясом, ему такое определенно импонирует. — Бля-я, — тихо говорит Антон. — А ведущий кто? — Стасян. И эта… Лерка из десятого. — Норм. Макар, видимо, ест: в динамике наушников раздается негромкое чавканье и стук либо ложки, либо вилки об тарелку. Из кухни слышится кошачий ор: наверняка Персик снова все разносит. В последнее время у него появилось новое пристрастие — прыгать со стола на кухонный гарнитур как антилопа, пока ему не прилетает пизды. Сейчас он делает это явно в одиночку: Чупа спит уже второй час, и Антон, когда спустился вниз, не забыл его потискать. Правда, потом Чупа норовился залезть на него и промурчать ему все мозги, но обошлось: покричав и пообтиравшись о все поверхности, он прыгнул на диван и снова заснул. Миша, наверное, дрыхнет у мамы, а Милка… Милка тоже спит. Один Персик ебнутый. Не хватает ему только теплого времени года и деревьев, чтобы прыгать и по веткам тоже. — А-а-а… Зашел щас к Маше в друзья. А там Кузнецова у нее добавлена. Я в шоке. Макар несильно стучит чем-то по столу и клацает мышкой. Антон хмыкает и, пробежавшись глазами по открытым вкладкам, бездумно заходит на «РешуОГЭ», где открыт вариант по математике, который он должен решить к занятию с репетитором. Пиздец, когда это все закончится уже. У них еще в марте пробник по математике в другой школе под камерами: стоило об этом Антону сказать Лене, как она сразу же решила, что проведет ему такой же пробник, но не под камерами, а под ее пристальным вниманием — без любых справочных материалов, что несправедливо, и формул, что несправедливо, блять, вдвойне. Нахмурившись, Антон снова облокачивается на стул и прикрывает глаза. Ноет голова: ощущение, что он уже неделю ходит с этой фоновой болью, как будто кто-то долбит его по затылку мотыгой. — Маша — это та самая? — тихо спрашивает он. — Ага. Типа занятая, к экзаменам готовится. Не ебу. — Так вы же вроде общаетесь уже. Антон бросает быстрый взгляд на окно, ведущее на улицу за двором, и ничего, кроме темноты, не видит. Где-то колышутся ветки деревьев и идет снег. — Она мне типа написала вчера… Да бля, Буся… щас, — Макар замолкает, и Антон все это время едва ли слышит хотя бы какие-то звуки в наушниках, тишина в доме будто гораздо громче. — Короче… Че я говорил? — Маша. Антон трет переносицу и открывает глаза, садясь ровнее. Он смотрит в яркий экран монитора, на время — половина восьмого, — а потом тянется к кружке с изображением петуха. Долька лимона прижимается к стенке стакана, и Антон тыкает в нее ложкой. — А, точно. В общем, она мне такая: «Погнали гулять». Прикинь. — Вы пойдете? — Нет, потому что я решил, что с этого момента никаких больше романтиков мне не надо. Я свободен от этой ноши. Антон смеется и улыбается: Макар такой Макар. Но он его понимает: Антону тоже хочется быть свободным. Ну, только не от девушки, а от этого лохматого и неугомонного нечто с именем Арсений. Интересный чел, конечно, только вот мозги трахает — и даже без члена! — знатно. Нет, ладно. Антон сам себя трахнул мыслями об Арсении. Не сказать, что неприятно, конечно… Гений. — А надо было сразу прекращать это, братишка, — говорит, прокашлявшись, Антон. — Да, братишка. Мы теперь волки. С губ срывается смешок. — Э-эй. Мы и до этого были ими. Вытянув руку, Антон проводит кончиком указательного пальца по краю клавиатуры и немного улыбается, представляя, как Макар сейчас сидит у себя за компьютером, смеется. На его стене куча разных наклеек с животными, а рядом трется Буся. Идиллия. — Правильно, Антох. Мы волки, а волки — они одиночки. — Воем на луну, воем на луну… — Знаю ли я… вдоль ночных дорог шел босиком… — Надо тогда петь не «знаю ли я», а «знает ли он», — тихо шмыгнув, говорит с улыбкой Антон. — Бля, ну нет. — А вдруг ты про Журавля поешь. — Тогда он охуевший, если не знал, что я босиком разгуливаю, а он даже не думает про меня, — ржет Макар. Антон улыбается, снова двигается ближе к столу и хватает мышку. Бездумно перещелкивая вкладки, он думает про сообщение в беседе, которое висело последним до того, пока Кузнецова не написала про праздник. Вчера Антон спустился на кухню, попил там чай, потискался с Милкой, послушал маму, рассказавшую о том, как какая-то бабка докопалась до нее в банке, считая, что как раз она должна объяснить ей, как работает терминал от и до, и не отставала ровно до того момента, пока мама не ушла из здания совсем. Потом пришел дед и объявил, что в понедельник вечером он пойдет к кому-то в гости. Толком он ничего больше не сказал, да и Антон уже особо не слушал: вылетел, разглядывая банку из-под огурцов, вспоминая, как мама закручивала ее в августе. Он, наверное — опять же впервые — за долгое время ни о чем не думал совсем: ни об экзаменах, ни о том, что ему нужно делать, когда девятый класс закончится, ни об Арсении, ни о том, что тот, блять, оказывается, ведет уроки. Когда в беседу в обед кинули какую-то фотографию, Антон сначала не обратил на сообщение внимания и продолжил пересматривать «Тетрадь смерти»: лень было переключаться между приложениями. Его не особо интересуют сообщения Милуша — тот обычно всякую хрень кидает, типа шуток «то чувство, когда не задали домашку» из групп наподобие «Школа? Не, не слышали». Но в тот раз он отправил фотографию Арсения и следующим сообщением, которое у Антона в графе уведомлений не высветилось, ее подписал: «все тип топ каблучки макияж». Антон, страдавший от головной боли, весь вскинулся и поднес телефон ближе к себе, понадеявшись, что ему лишь показалось. Но нет. На снимке, немного смазанном, реально был Арсений. Настоящий Арсений. Белая рубашка, уложенная лохматым комом челка, слегка сведенные к переносице брови, знакомая зеленая резиночка на запястье, зеркало в руках — все это чуть ли на сетчатке не отпечаталось, и Антон еще несколько секунд не мог вспомнить, что он делал до этого. О чем думал, что планировал сделать. Понял только: Арсений ведет уроки в школе. Английский. А Антон не в школе. Он у Арсения на уроке не был. Бля-я-я. Откинув тогда телефон, Антон лег обратно на кровать и закрыл глаза, накрывая лоб обеими ладонями. Хотелось дать судьбе, этой сраной вселенной в ебучку, чтобы она прекратила над ним так издеваться. Сука. Ну почему. Почему. Представляя, как у него была бы возможность видеть Арсения не просто сидящим за столом, а постоянно что-то говорящим, объясняющим, спрашивающим, Антон надавил на веки, крепко сжимая челюсти. Арсений улыбчивый, добрый. Прикольный. Он вряд ли будет на них кричать, ругаться. Он… приятный. Антон, сука, мог только мечтать о том, чтобы видеть его вот так — целых сто тридцать пять минут в неделю и целых две тысячи семьсот секунд в день, не считая случайных (или не очень) столкновений. Антон ради него был бы готов делать домашку по английскому. Не забивать хер, а прямо… делать. Хотя бы списывать, блин. Он бы не опаздывал, не вел себя как клоун и не позорился. Попытался бы, да. Он бы так хотел быть там все то время, пока Арсений будет стоять на замене. А он… А он был здесь. В комнате с закрытыми шторами, с пустой кружкой на тумбочке и почти разряженным телефоном, потому что с самого утра залипал в него. За дверью скребся Персик, орал Чупа, на улице лаял Радик. Где-то на кровати лежал Антон с болящими головой, носом и горлом, а где-то был Арсений, тот, кого Антон постоянно пытается поймать в коридорах, в столовке, повсюду. Где угодно. И когда Арсений буквально появляется перед носом — Антон заболевает. Зажмурившись, он спрятал лицо в ладони и громко вздохнул, вытягивая ноги. Над ним просто шутят. Смеются. Заебись, конечно, шутки у вас. Почему только мне не смешно, блять? Плакать хочется от бессилия перед этой ситуацией. Арсений… Арсений ведет уроки у их класса. Могло быть как угодно: он мог вести у началки, у пятых или шестых классов, но нет же, нет. Он ведет у них, его видят Макар, Журавль, Димка, девочки. А Антон здесь. Единственное, где у него есть Арсений — это телефон. И он там одномерный, на какой-то плоской фотографии. Не теплый, как в реальности, не мягкий на ощупь, каким кажется и каким, Антон почему-то уверен, является, из-за чего его пожмякать хочется еще больше. Не разговаривающий, не слушающий. Он там никакой. Застывшая картинка. Даже у Антона в голове его Арсений живее. Нос закололо, и Антон, кашлянув и шмыгнув, приподнялся в полулежачее положение, сгребая себя, как разбившееся об пол сырое яйцо, и потер лоб. Виски сдавило болью: как будто опять поднималась температура. Когда Антон снова зашел в беседу спустя тарелку гречки и увлекательный диалог с желавшим пожрать Мишей, никто на это сообщение так и не ответил, хотя Милуш, наверное, посчитал это чем-то невероятно, блять, смешным — смотреться в зеркало ведь охуеть как ржачно, да. Обхохочешься. Антон поджимает губы и чувствует, как в затылок долбится злость. Лучше бы Милуш просто заткнулся. Каблучки, макияж ему. По ебалу, шутник. Наверное, у него даже не было какого-то плохого посыла в этом сообщении, но Антон — был тот или не был — его увидел и был очень рад, что никто больше в беседу ничего на этот счет не написал. Больше суток… больше суток оно висело там последним, пока сегодня вечером Ира не объявилась. Вздохнув, Антон подпирает щеку ладонью и пустым взглядом смотрит в монитор: на вывеску игрового канала одного чувака, снимающего летсплеи на Ютубе. Вот где Арсений сейчас? Что он делает? Уже со вчерашнего дня ничего не выкладывает совсем никуда, только историю закинул. А пост в профиль — аж неделю назад. Да уж: зато у Антона теперь есть фотография, где Арсений смотрится в небольшое зеркало, немного хмурится и, видимо, щупает глаз. Пиздец, подарочек. Ему даже в детстве такого не дарили. — Буся хочет сожрать у меня курицу, — говорит Макар. Они какое-то время молчали: Макар ел, а Антон выпал, прожигая пустым взглядом край стола. — Девчонке не хватает лета… — Почему. — Ей корма мало. Живность хочет… Антон вспоминает паука, который живет у него в комнате и наяривает круги по стенам. Недавно он сидел около розетки Антона и, наверное, смотрел вместе с ним смешные видосы. Поправив наушник, Антон говорит: — Я бы предложил своего паука, но он вряд ли хочет отдать себя в жертву. — О-о-о, — тянет Макар. — Ага. — А че делает он? — Ходит пацан, гуляет. — Как зовут? — Леопольд. Антон называет совершенно рандомное имя, но с характером его паука оно действительно сочетается: он приходит к Антону с миром и хочет жить дружно. Паук-пацифист. — А у меня была сороконожка… Тамара. — Фу-у… — Да че ты фукаешь. Она пожила у меня десять минут, а потом мы ее вынесли на улицу… Дети так быстро улетают из гнезда… Леопольд, правда, никуда не торопится: плетет себе паутину в углу комнаты, ползает по стенам и иногда, наверное, смотрит на Антона. Дружить хочет… Антон, все еще улыбаясь после слов Макара, открывает вкладку с Инстаграмом и пролистывает последние новости. На его фотку, сделанную на фронталку, какая-то девочка поставила лайк, а затем на него подписалась. Хмыкнув, Антон снова подтягивает к себе кружку и отпивает чай. — Так мы играем… или че? — спрашивает Макар. — Ага. — Щас я кошку выгоню. — Я в туалет сгоняю. Антон снимает наушники, встает и, потягиваясь, идет в сторону ванной. Чупа все еще спит на диване, и одна его лапа свисает с края. Дед, наверное, уже отрубился: он в последнее время допоздна не сидит. Антон открывает дверь в ванную, зевает, щелкая выключатель, и медленно моргает. Он с Макаром собирался поиграть еще вчера, но тому с Журавлем поставили дополнительную тренировку, так как скоро у них, кажется, районные соревнования, а Антон сидел с мамой на кухне вплоть часов до десяти. Сегодня хотели поиграть все вчетвером, но Димка уехал на выходные к бабушке в деревню, а Журавль сидел с братом — помогал ему с домашкой. Антон искренне ему сочувствует: если бы у него была младшая сестра или младший брат, он бы тоже заебывался. Как Журавль находит время на домашку, тренировки, брата и кучу родственников, которые практически постоянно к ним приезжают, он не знает. Он определенно герой. Сам Антон в последний раз видел кого-то из родственников еще в январе, когда к ним в деревню приезжали тетя и Максим. Тот недавно писал ему и спрашивал, как у Антона дела. Ответив что-то типа «все норм» и рассказав про доебывающихся в школе учителей, Антон получил от Максима голосовое, где тот пожелал им всем счастливо поебаться и успокоиться. Стало интересно, есть ли у Арсения кто-нибудь. Может, сестра, брат?.. В друзьях у него Антон никого с фамилией «Попов» или «Попова» не находил, хотя рыскал там не один раз. Родителей тоже не выпало шанса найти. Подняв крышку унитаза и приспустив серые спортивные штаны, Антон закидывает голову и мысленно радуется тому, что если зайти в его «друзей», то родственников там хрен вычислишь. У мамы указана девичья фамилия, у тети и Макса — они вообще другие, никому не знакомые, так что… Да. Хорошо, что так. Арсений, может, тоже единственный ребенок в семье. Либо его брат или сестра уже обручились с кем-то. Сколько им может быть лет, они старше или младше? А жены Арсения? Жена, вероятнее, но да ладно. Сколько вообще Арсению лет, Антон не помнит. Год или полтора назад он ему что-то рассказывал, но цифра упрямо вылетела из головы, и все, за что Антон может зацепиться — что ему больше двадцати, но меньше тридцати. Нормально. Влюбился в того, кто старше его лет на десять. Влюбился в парня. Вздохнув, Антон опускает голову, на секунду зажмуриваясь от боли во лбу, стряхивает член, натягивает штаны и жмет на кнопку смыва. Жрать захотелось. Надо потом порыться в холодильнике. — Я тут, — негромко говорит Антон, надев наушники. Макар клацает по клавиатуре, что-то мычит и отвечает: — Все, врубай. — Че делал? — Да Журавль спросил, будет ли завтра треня. Пацанчика совсем уже загнали, все забывает. — Он живой вообще там? — Я не уверен… Грустно улыбнувшись, Антон, угукнув, щелкает на иконку игры и втягивает через нос воздух. Желудок пустой, но Антон как будто не может почувствовать полноценный голод, хотя ел в последний раз… утром? Вчера вечером? Все из-за крутящейся в горле и животе тошноты, словно стягивающей ему органы. Проходит, наверное, часа два перед тем, как они отключаются. Макар сваливает на первый этаж к родителям, а Антон, пытаясь не сдохнуть прямо тут от головной боли, собирается пойти пожрать и лечь, наконец, спать. Он уже столько времени дома, но все равно заебывается, будто каждый день в школе сидит по несколько часов. Занятия с Леной тоже пока отменились: она уехала куда-то на горнолыжку, судя по ее новым фоткам в Вконтакте, да и Антон особо не горел желанием шататься по городу сейчас. Пока они с Макаром тусили за компом, Антон так и не поел: ему было лень двигаться, да и игры прерывать не хотелось — получалось даже не вылетать куда-то, что удивительно, учитывая, что последний месяц у Антона голова наполнялась клубком из мыслей, нитки которого чуть ли не мигали словами «Арсений», «экзамены» и «что делать после экзаменов». Ухватившись за край стола и проведя языком по зубам, Антон отъезжает на стуле к стене позади него, встает и выходит на кухню. Немного кружится голова. Хочется то ли долбануть по вискам арматуриной, то ли просто… просто… ничего. Ничего не хочется. Включив свет на кухне, он, зевнув, подходит к холодильнику и вытаскивает оттуда консервную банку с тушенкой. Он бы забабахал себе, конечно, охуенный ужин с кучей жратвы, накупил чипсов, колу, еще бы еду из Макдональдса припер, но выбор у него сейчас невелик — пачка макарон в ящике и уже открытая тушенка. Из зала пулей вылетает Чупа, точно и не дрых сто часов. — Еды нет, — Антон опускает взгляд, смотря в приятные глаза медленно моргающего Чупы, — все сожрали. Чупа громко орет, и Антон шикает на него: мало того, что сейчас кого-нибудь разбудит, так еще и лучшего дружка своего призовет. — Отвянь. Антон достает сковороду, ставит ее на плиту и чихает в локоть, чуть не роняя из рук бутылку подсолнечного масла. Оглянувшись, Антон видит у пустой миски уже не только одного Чупу, но и Персика: те не отрываясь смотрят на него в ответ. — Да вы ели недавно, пиздите мне тут. Чупа открывает рот, возмущенно крича, а Персик молча глядит Антону в глаза. Если бы только кто-то знал, что Антона дома пытаются забуллить собственные коты… Подсолнечное масло шкворчит на дне сковороды, и Антон рассматривает лопающиеся пузырьки, параллельно с этим открывая упаковку с макаронами. На кухне, наверное, пахнет чем-то, но Антон без понятия: у него уже неделю заложен нос, и болит то левая, то правая ноздря. Поставив на плиту кастрюлю с водой, Антон вздыхает и вываливает на шкворчащую сковородку тушенку из банки, задумываясь, а стоило ли ее как-то покромсать или все и так нормально. Решив, что ему сойдет, Антон, схватив ложку, размешивает тушенку по дну сковороды и прикрывает глаза. Чупа вроде замолчал и уже спал на стуле, самом близко стоящем к кухонной столешнице, а Персик упиздил — откуда он вообще вышел, Антон так и не понял. Радик гавкает, и Антон оборачивается, смотря на него: тот застывает посреди небольшой прихожей и играючи виляет хвостом. В дверном проеме все еще находится табуретка, не дающая Радику пройти, и Антон вспоминает, как недавно отбил себе об нее мизинец. — Я тебя попозже поглажу. Он немного улыбается, разглядывая белую собачью шерсть. Радик, еще раз вильнув хвостом, уходит из поля зрения, скрываясь за углом: наверное, пошел лежать. Аккуратно высыпав в закипевшую воду макароны, Антон солит ее и трет лоб. Он почему-то вспоминает футбольное поле в деревне, большое и импровизированное, потому что, по факту, это не площадка для игры, а просто обычное поле с невысокой тускло-зеленой травой. Вспоминает деревья, речку недалеко оттуда, пацанов, с которыми они когда-то каждый вечер ходили играть. Прошлым летом туда Антон с Димкой сводили Макара, когда тот к ним приехал. Прикольно было. Он помешивает макароны и, находясь будто в сонном состоянии, думает, что хотел бы, чтобы Макар вновь пригнал к ним в деревню. Может, они бы на велосипедах покатались, в футбик сыграли, пошатались бы по лесу, который даже не лес, а больше обыкновенные посадки. У Антона на телефоне и фотки с видео остались — он их пересматривает иногда. С ними собирался ехать Журавлев, но его не пустили родители, сказав, что дома не с кем оставлять брата и вообще нехуй мотаться. Он слал им грустные голосовые, и они втроем, слушая их, лишь вздыхали и говорили Журавлю, что обязательно еще смотаются все вчетвером куда-нибудь. В очередной раз зевнув, Антон вдруг натыкается взглядом на Мишу: тот, скорее всего, уже минуту или две сверлит его глазами. Надо проверить, нет ли в боку дыры, а то мало ли. — Идите, — Антон наклоняется к Мише и Чупе, поднявшим головы, — в жопу. Через минут десять Антон, все это время мотавшийся по кухне, чтобы собрать грязную посуду и помыть ее и чтобы все-таки покормить котов оставшимся супом, сливает воду из кастрюли с макаронами, вываливает их в сковородку к тушенке и медленно перемешивает, покашливая и чувствуя, как ломит кости от желания упасть, как ледышка с крыши, плашмя на кровать и растаять там. Вспомнив, что ему еще семь дней быть дома, потому что в справке ему написали приходить на повторный прием не на будущей неделе, а на аж следующей, Антон хмурится и, выключив газ, тянется за тарелкой. Вилку он хватает следом: та еще мокрая, Антон только-только ее помыл. Арсений что-то тоже сейчас дома делает. Наверное, готовится к урокам во вторник. Ну ничего, у него еще есть воскресенье с понедельником, все успеет. Антон хмурится: а вдруг Арсений и в понедельник сейчас в школу ходит? Бля. Точно, да. У их класса даже английский в этот день есть, вторым уроком стоит. Любимое антоновское расписание: шуровать на четвертый этаж, а потом спускаться на первый, чтобы пойти, блять, на физру. Сука. Арсений теперь и по понедельникам в школе. Да что за ебаная несправедливость. Так хочется посмотреть на него вживую. Одних фоток, видео, скринов, значков «онлайн» мало. Затылка Антона, пробираясь под воротник кофты, словно касаются холодные, почти ледяные пальцы — чувство, что все будто специально делается ему назло, похоже именно на это. Он стоит на месте и разглядывает яркое полотенце, комком висящее на ручке одного из кухонных ящиков. Тянется к нему, расправляет и вздыхает. Завтра надо будет убраться. Лоб тянет от боли. Нахмурившись, Антон все-таки идет к столу, уже держа тарелку с макаронами и тушенкой, и садится, на секунду бросая взгляд на снова запрыгнувшего на соседний стул Чупу. Обернувшись, Антон видит пустую миску и хмыкает: сколько им еды не давай, все сожрут. Положив телефон рядом с собой, Антон, накалывая макаронину, разблокирует его левой рукой, ведет по экрану и нажимает на оповещение из беседы. Ира, не получив ни одного ответа на предыдущее сообщение, пишет: Напишите мне, пожалуйста, те, кто придет, я Анастасии Павловне должна сказать, нам нужно человек десять как минимум Антон выходит на главную страницу с диалогами, цепляется взглядом за фотографию Макара (он недавно поставил новую, где он маленький с отцом) и отсутствие кружка «онлайн» и медленно ест. В беседе всплывает новое сообщение: Андрей пишет, что придет. Если бы Антон не болел, его бы, наверное, заставили идти, но ему так-то похуй на все эти праздники — он бы постарался свалить. Он вспоминает, как участвовал в ноябре в осеннем балу, и кривит губы, ковыряясь вилкой в тарелке. Тогда он постоянно пересекался с Арсением: тот мотался по актовому залу, занимался активной деятельностью и регулярно маячил перед глазами. Антон бы… многое отдал, чтобы это повторить, но соваться в подобную школьную херобору он больше не хочет. Он ест, моет за собой тарелку, убирает сковородку в холодильник, вытирает стол и, еще раз все осмотрев, выключает на кухне свет. До этого он хотел сгонять в душ и сразу почистить зубы, чтобы потом не спускаться, но так похуй на все, что он просто улиткой ползет по лестнице на второй этаж и плетется к комнате. Постель все еще не заправлена. Он вообще не видит смысла в том, чтобы ее убирать, особенно пока он болеет: все равно большую часть времени валяется здесь. Скинув кофту и положив ее на стул около стола, Антон, потягиваясь, подплывает к кровати и залезает на нее, сразу же накрываясь пуховым одеялом. Телефон он ставит на зарядку, быстро оглядывая стену на присутствие паука, и, расстроившись, что того нет, потирает пульсирующий лоб. Мысль, что ему еще неделю ебланить дома, снова пожирает стенки черепа. Год назад бы, наверное, Антон был бы такому раскладу счастлив, но сейчас чего-то нихуя не весело. Грустно только. И… грустно. Очень. Шанс такой был — увидеть Арсения, который ведет урок английского, послушать его, а он, блять, валяется с соплями, мокротой и ноет, как он ненавидит весь этот мир. Противный, вонючий и дебильный, как шутки их физрука. В Инстаграме Антон пролистывает новую фотку Дарины с Ирой, сделанную, видимо, на фоне туалетной плитки, залипает на чужие истории, остановившись только на видео Макара с его бешеной кошкой, которая носится по кровати и дивану в его комнате, и сразу же переходит на другой аккаунт — самый беспалевный на свете. У Арсения висит только вчерашняя история, и Антон щелкает на нее, зажимая экран. Облизнувшись на растянутые в небольшой улыбке губы с тонкими сухими трещинками, Антон переходит на его профиль и сразу же бросает взгляд на «написать сообщение». Он игнорировал это всегда, но не потому, что он запрещал себе это делать, а потому, что в принципе считал это бессмысленной хуйней. Написать Арсению? Серьезно? Ему точно голову температура пригрела, если он до сих пор смотрит на это. Осознание, что он имеет возможность отправить Арсению сообщение, и понимание, что Арсений это сообщение увидит, заставляют Антона оторвать взгляд от телефона и посмотреть на пустое пространство где-то между шкафом и плинтусом. Там, наверное, паутины дохуя — до Леопольда с Антоном много кто жил. Так, ладно… то есть можно Арсению написать. Антон, прикусив губу и глухо кашлянув, жмет на «написать сообщение» и уставляется на пустое диалоговое окно, где виднеется только иконка аккаунта Арсения и его ник. Бля, пиздец. То, до чего Антон с влюбленностью своей докатился, это мрак, похожий на жопу. Большую такую дырищу — хоть бери и баскетбольный мяч засовывай. От балды — от искреннего желания, окей — Антон пишет «привет», зачем-то мгновением позже его сразу стирая, чтобы набрать это еще раз. Палец, зависший над экраном, подрагивает, и Антон случайно делает два пробела вместо одного. — Ебать, — шепчет он себе под нос и чихает. «Привет, как дела?)» Ты… ты нормальный? Ты, блять, вообще себя контролируешь? Антон поджимает губы, смотрит на время — одиннадцать — и сгибает ноги. Ощущение, что внутри него сидит какое-то животное с огромными зубами и обтирает его внутренности кубиками льда — настолько все холодеет.

Привет) как дела?

Все. Пиздец. Антон смотрит на сообщение в сером овале и кусает губы. Блять, блять, блять. Это просто пиздец. — Пиздец, ты… ебнутый, — шепчет Антон себе под нос. Сердце колошматит ребра: вот-вот — и выбьет, упав на пол пульсирующей жижой.

Классные фотографии)

Антон вспоминает истории разных девушек, которым написывают арабы, там, или турки, и представляет, как выглядит со стороны, — ему еще не хватает для полного попадания попросить у Арсения фотку его пятки или уха. Блять.

Если что, я не турок

Ебаный стыд. Просто заткнись. Антон жмет на боковую кнопку, блокируя телефон, и вздыхает. Если бы он, полтора месяца назад находившийся в деревне, знал, какой хуйней будет заниматься на больничном, он бы себе въебал. Или нет. Может, похвалил за смелость. Арсений же не узнает, что это Антон Шастун из девятого «А» класса, тот, кого он будто по случайности видит везде, куда бы не пошел. Кинув взгляд на розетку, Антон снова заходит в Инстаграм. Сообщения не прочитаны, и это, наверное, к лучшему, может, он успеет их удалить. Этого делать не хочется, но… Сука. «Просмотрено». Где-то здесь Антон должен откинуть телефон и убежать, нахуй, из страны, на Новую Землю или куда-нибудь в Аргентину, но он только моргает и задерживает дыхание на две или три секунды. Шмыгнув, он снова заносит пальцы над экраном и набирает:

Скинь жопу

Статус «просмотрено» появляется сразу же под этим сообщением, и Антон хочет лбом пробить пол. Какой же он ебнутый, это просто кошмар. — Блять, — громче говорит Антон, хлопая себя по лицу. Из него вырывается смешок, а потом он просто начинает смеяться: это такой абсурдный пиздец. Просто, блять, как он вообще до такого докатился. — Бля-ять. Можно было бы хотя бы без последнего сообщения обойтись: наверное, тогда Арсений хотя бы что-то ответил, потому что прошло уже две минуты, а «печатает» так и не появилось, зато у Антона теперь видно, когда Арсений в сети. Перестав смеяться и поджав губы, он смотрит в открытый диалог и едва ли дышит: ему так страшно, как будто он строчит с личного аккаунта и Арсений уже ненавидит его. Но он же никак не мог узнать. Вздохнув, Антон кликает на ник Арсения и заходит к нему в профиль. Блять. Ничего не прогружается — видно только имя, пустой аккаунт и… блять, ничего. Арсений заблокировал его, да. На губы рвется истеричная улыбка. Антон хлопает себя ладонью по лицу. Какой же он придурок, просто невыносимый придурок, дурак, идиот. Какая, блять, жопа. Он даже не заметил, как написал это, как отправил, как Арсений это прочитал. Он… он просто… ебанутый. Ударился в детстве, наверное, головой об что-то. Охуевший. Похуй, что это второй аккаунт и что Арсений вряд ли поймет, что это Антон. Похуй, но внутри все скручивается в напряженную ленточную пружину, впивающуюся острым краем прямо Антону в мозг. Он, конечно, создаст еще один аккаунт, проблемы с этим нет, но, блять… Так ебано теперь. Как будто он сказал Арсению «покажи жопу» вслух и лично. Телефон жужжит, и Антон, медленно моргая, глядит в экран. Это не Арсений внезапно все-таки скинул ему фотку в директе, нет, — это сообщение от Димки: Ты там живой? Следом он шлет стикер с улыбающимся желтым перцем.

Да норм Валяюсь

Антон смотрит на синий кружочек непрочитанного сообщения, и блокирует телефон. У него такое… странное чувство. Будто он умер в одной из вселенных, существующих в многомировой интерпретации Эверетта по теории квантового самоубийства, продолжая наивно верить, что все еще может как-то нормально функционировать, будучи дохлым. [Стикер] Вот ты как думаешь, можно ли подготовиться к математике с Ириной Николаевной Я считаю Что это пиздец Антон кривится, прочитав сообщения, и отвечает:

Ага Лучше бы сначала тест для нее провели А то че она, непризнанный гений

Ржу, и информатичку туда же Как с ними вообще сдавать что-то

Ору, никак

Закрыв диалог с Димой, Антон видит, что тот записывает ему голосовое, и вздыхает. Сука, это просто какой-то пиздец. Не Димка — Арсений. Если бы Антон написал Диме, чтобы тот скинул ему свою жопу, тот бы просто послал его шутливо нахер. Макар бы, наверное, предложил посмотреть лично, а Журавль вышел бы из сети и… Антон не знает. Ладно, он бы тоже поржал, и все. Арсений его за это предложение заблокировал. Ну, блять, и логично: а ты что хотел, а? Что он тебе во всех ракурсах, да? И видео вдобавок кинет? Завали ебало, Антон. Просто… все. Ты… ты такой тупой иногда. Где твои мозги? Видимо, думает Антон, переходя на основной аккаунт в Инстаграме и смотря на ник Арсения, высвечивающийся первым при поиске, в рифме. Дима присылает голосовое, и Антон, опять закрыв Инстаграм, глядит на цифру «один» в диалоговом окошке с ним. Он включает его, закрывая глаза: — Короче. Я сегодня встретил того пса, от которого ты как-то бегал. Ну, помнишь. На Мухтара из сериала похож. Так вот, он передавал тебе привет, наорал на меня еще. Антон коротко улыбается. Лучше бы он еще раз побегал от «Мухтара», который на самом деле Макс, чем… да. Чем вот это все.

***

Переступив на месте, Антон продолжает разглядывать полки с булками, прекрасно зная, какую собирается брать, но посмотреть же надо. Вдруг там что-то, что он захочет, а он не возьмет ее. Вздохнув, он протягивает руку, хватая конвертик с клубничной начинкой, и ищет дату изготовления. Двадцать второе, ну ладно, пойдет. Антон по жизни терпит, ему не привыкать… Хотя сегодня его настроение несколько… приятнее, чем обычно. И тоже непонятно почему. Его больничный действителен еще до понедельника, а сегодня пятница, и… Антон все равно пошел в школу. Когда он вчера написал Макару, что придет, тот порадовался, конечно, что Антону уже лучше, но нахера он идет на уроки — для Макара все еще не ясно. А для Антона, вот, ясно. Он подходит к кассе, ставя на нее коробочку с персиковым соком и булкой, и смотрит на лампочки над головой. Арсений должен провести сегодня последний урок у их класса, и Антон… он не может не послушать его эти сраные сорок пять минут. И, вообще, Антон возлагает на этот день большие надежды: он обязательно — обязательно, блять — должен посидеть на уроке, который будет вести Арсений. Арсений, который добавил его в черный список, да. Антон вытаскивает из кармана сложенные пополам сто рублей, расплачивается, закидывая в рюкзак сок с конвертиком, и вытаскивает наушники, шагая к выходу. Вчера он мог бы тащиться к Лене на математику, а если бы сегодня не пошел в школу, то и в воскресенье сидел бы дома. Но нет, конечно. На улице дует холодный ветер. Антон аккуратно спускается по ступеням, включая музыку, и медленно плетется в сторону школы. Ладно, ему еще и на географии надо будет сидеть, и еще на пяти уроках, помимо второго английского, да. Но оно… правда очень много стоит. Антон готов идти на такие жертвы. Он скользит по узкой полоске льда, притормаживает, медленно переставляя ноги, и смотрит на ворота школы. В наушниках играет приятная небыстрая песня, и сейчас бы поспать… Антон за время сидения дома привык, что встает тогда, когда встает, а не когда надо вставать. Подходя к школе, он выключает музыку, засовывает наушники в карман куртки, а телефон — в карман штанов. Рядом с главным входом стоит Журавль и что-то объясняет брату. Антон шагает в их сторону, здоровается с Журавлем, пожимая руку, и с улыбкой слушает, как тот что-то объясняет Паше. — Че ты хочешь от него? — спрашивает Антон, зевая. — Да мама, блин… Короче, ключей у него нет, я ему говорю, что он в дом не зайдет, а он, — Журавль показывает рукой на Пашу, который с открытым ртом мотает головой, — вон че, короче. Антон тихо посмеивается, а Паша вдруг, отталкивая Журавля, громко говорит: — Дим, отстань, иди учись, дурак тупой. А затем убегает навстречу, видимо, другим третьеклашкам. — Ну ты и лох, — ржет Антон, хлопая Журавля по плечу. — Бля, как он заеб, пиздец. — Он устал от твоего бубнежа, — открывая дверь, тянет Антон. Вплывая в холл, он тут же натыкается глазами на Арсения, стоящего у вахты в куртке, с бумажками в руках и рюкзаком, наброшенным на плечо. Улыбка, еще не отлепившаяся после разговора с Журавлем, становится только шире. — Я ему сказал ждать меня, вот хер он услышал, — негромко произносит Журавль. Антон, шагая в гардероб и не отрывая глаз от Арсения, проговаривает, улыбаясь: — Не парься, вернется, если что. Стягивая язычок замка на куртке вниз, Антон подходит к подоконнику у крючков их класса и бросает на него рюкзак. Тот немного тяжелее, чем обычно, — Антон выскреб со дна шкафа учебник по английскому, который, кажется, не видел со времен, когда его только выдали. Он засовывает в куртку шапку, переобувается, хватает рюкзак и плетется к зеркалу, чтобы поправить волосы. Пуговица на левом рукаве светлой рубашки мотыляется — Антон застегивает ее. Когда они с Журавлем выходят из гардероба, Арсения в холле уже нет. Антон, оглянувшись еще раз, плетется к лестнице, размышляя, кто сильнее: крокодил или акула. — Кто сильнее: крокодил или акула? — Антон, поднимаясь по лестнице, вопросительно смотрит на Журавля. — Акула? — Пруфы. — У нее зубы большие. — А у крокодила маленькие? Журавль вздыхает, смотрит на время, а затем, улыбнувшись, — на Антона. — Короче, акула. — Нет. — Что: «Нет»? — Крокодил сильнее. — Пруфы. — Крокодил привык к тому, что его жертва убегает, и способен долгое время удерживать ее в пасти. Плюс, у крокодила есть лапки. Журавль, засмеявшись, обходит пятиклассников у двери на третий этаж, Антон идет следом, еще раз обдумывая, точно ли крокодил сильнее. На третьем этаже кучками стоит их класс. Антон выглядывает рядом с окном Диму и Макара, что-то пишущих на подоконнике. — Бля-я-ять, — тянет Журавль. Антон непонимающе оглядывает его. Почему они все копошатся? — О, привет, — отрывая голову, здоровается Макар, протягивая Антону руку. Тот пожимает ее и Димину, спрашивает: — Че пишите? — Мы это, дауны. У нас дневники сегодня проверять будут. Реально, блять. Вытащив из рюкзака дневник, Антон листает до заполненного октября, за которым только пустые страницы. — Пизда… Есть ручка у кого? Ира, стоящая рядом, почти тут же протягивает буржуйскую ручку с какой-то маленькой мохнатой висюлькой. — Спасибо большое, — кивает Антон, отворачиваясь к соседнему от Макара и Димы подоконнику, начиная проставлять даты и писать предметы. Где-то на середине декабря дают звонок, но Антона ничего не остановит — он стрессоустойчивый. Ксения Олеговна наверняка задержится где-нибудь, а он за это время заполнит хотя бы до января. И Ксения Олеговна действительно задерживается. Не сильно, но Антон написал даже больше, чем планировал. Урок тек как сраный тающий снег за окном — долго, неприятно, и, сука, когда там уже солнышко. Ему даже пришлось выйти к доске, чтобы он назвал на карте области. И в обычный день он бы развел клоунаду, покорчился и в итоге бы все показал, но сегодня он бережет энергию на английский. С четвертого этажа сползают десятиклассники. Антон быстро обходит их, оборачиваясь на Макара, который, конечно, застрял среди толпы, здороваясь и о чем-то с ними болтая. — Я думал, ты в понедельник выйдешь, — говорит Дима, шагая рядом. Антон, глянув на него, немного улыбается. — Надоело дома сидеть. Он подходит к окну напротив двери кабинета английского, просверливая ту взглядом. Господи, ебаный пиздец, наконец Антон посмотрит на Арсения целых сорок пять минут… Это, очевидно, единственное, что заставило его сегодня вообще прийти в школу, и… ему правда очень хочется на Арсения посмотреть. Поразглядывать со всех сторон… От Арсения постоянно идет какое-то ощущение движа, и не только в штанах. Он вообще как-то Антона тормошит, заставляет делать что-то, двигает куда-то, даже если сам об этом не знает. Он за полгода стал каким-то… зарядом? Антона словно до этого вообще так сильно никто не волновал настолько, что мысли крутились только вокруг одного и того же. А Арсений смог стать этим человеком. Антон не уверен, что он только этого и ждал, но, вероятно, что-то внутри него ждало. Когда Ира открывает дверь, Антон с легкой улыбкой заплывает в кабинет, почти сразу садясь за парту, складывая на ней руки и ложась на них. Он смотрит на проем, на проходящих мимо детей, ждет, что сейчас сюда заявится Арсений, скажет что-нибудь, улыбнется и… В кабинет забегает Ирина Николаевна. Ого, Арсений изменился, топ десять перевоплощений. — Так, слушайте, — начинает она, — я сейчас вам дам контрольную, у меня там седьмой класс с ума сходит. Антон, нахмурившись, выпрямляется, пристально глядя на Ирину Николаевну, дающую Ире листы. — У нас не будет английского? — спрашивает Андрей, сидящий за последней партой. — Нет, не будет. — О-о, — тянет Макар, уже валяющийся рядом, — Арсений Сергеевич, наверное, тоже в декрет ушел. — Участь училок английского… — подхватывает Дима. У Антона внутри рухнуло огромное здание, взорвался гараж какого-то алкаша и сгорел куст смородины, потому что это полный пиздец. У Антона такое ощущение, словно его жизнь просто ненавидит его. Жизнь, судьба, Господь, если он вообще существует, потому что Антон с этой секунды перестает верить вообще во все и в себя в том числе. Почему сейчас? Почему именно сегодня? — Супер, раньше свалим. Арсений поэтому стоял в холле, да. — Реально, семь уроков это незаконно. Антон с ним даже не поздоровался. — Незаконно — это просыпать систематически первые уроки. Арсений Антона даже не видел, наверное. — Завидуй, лох. Антон даже не узнает, как Арсений ведет уроки. — Сам лох, тебе постоянно вставляют за это. Он не знает, как Арсений говорит на английском. — Да вы заткнетесь уже или нет? Антон вообще знает, как Арсений говорит? Антон нихуя про Арсения не знает, и он… такой идиот. Полный, блять, придурок. Тупой дебил. Сам себе что-то придумал, сам себе что-то внушил, а теперь даже сделать ничего не может. Хочется провалиться под землю, стать частью какого-нибудь мицелия и прорасти грибом. В случае Антона — поганкой. Он глядит в листок с примерами, слушает жужжащих одноклассников и не двигается. Кто сильнее: чувство ненависти к себе или нежности к Арсению? Антон сглатывает, опуская голову, и смотрит на сложенные в замок руки. Потирает пальцы, проводя ладонями по штанинам, и закрывает глаза. Какой дурак. Кто-то тыкает Антона в спину, и он, обернувшись, смотрит на Дарину. — Все нормально? Антон вопросительно приподнимает бровь. — Ты уже минут десять не двигаешься почти, у тебя все хорошо? Оглянувшись, Антон смотрит на Макара, списывающего контрольную, на Катю, что-то говорящую Диме, и снова оборачивается. — Все окей, — он показывает большой палец, немного улыбнувшись. Дарина наклоняет голову к плечу, протягивая Антону раскрытую тетрадь. — Можешь списать. — О… Спасибо. Антон хватает тетрадь, фоткает ее и возвращает назад. — Ты сама делала? — Частично. Улыбнувшись, Антон отворачивается, начиная бездумно переписывать примеры с телефона. Мохнатая штучка на колпачке ручки болтается из стороны в сторону, постукивая по пластику металлической цепочкой. В конце урока приходит Ирина Николаевна, собирая контрольные тетради. Антону же совершенно похуй на контрольную, на Ирину Николаевну, и хотелось бы, чтобы на Арсения похуй было тоже. Но Антону настолько не похуй на него, что он бы даже отдал ему свою любимую жестяную банку с черепашками-ниндзя. Вот настолько. — Антоха, ты идешь? — Макар хлопает его по плечу. — Да, сейчас, допишу. — Мы в столовку пока пойдем. — Угу. Лениво опустив глаза в тетрадь, Антон корявым почерком выводит последние строки. В классе осталась пара человек, не считая его, и это… как будто успокаивает. Словно он не самый последний лох тут. Как только он, сильно надавив на ручку, ставит точку в клетке чуть ниже той, в которой писал, слышится голос: — Шастун, закрой окна. Антон поднимает голову на Ирину Николаевну, кивает пару раз, вставая со стула, и плетется к окнам. За ними — говно. Для Антона все говно, вероятно. Скоро весна: птички, мамина рассада, экзамены… Ладно, наверное надо просто пережить зиму — в теплое время года жить словно становится проще. Потом, правда, придется терпеть лето, но Антон с этим как-нибудь справится. Когда он возвращается к своей парте и отдает тетрадь, быстро пробежавшись по ней взглядом, уже раздается звонок, а у Антона, блять, сейчас вообще физкультура. Ну это полный пиздец, он даже не успеет переодеться. Застегивая на ходу рюкзак, Антон вылетает в коридор, где уже почти никого нет: только один класс вплывает в кабинет истории. Блять, ну что за блять. Антон, подходя к лестнице, замедляется, хлопает себя по карману, проверяя телефон, и начинает спускаться. Ладно, день и так хуйня полная, скажет Александру Николаевичу, что он опоздал, потому что тупой лох и неудачник, пробежит тысячу кругов и, он надеется, помрет, а последнее, что увидит — высокий потолок, с которого время от времени падает побелка. Было бы еще драматичнее, если бы она сыпалась мелкими крошками, виднеющимися из-за солнечного света, льющегося из окон прямо под потолком, точно в момент, когда Антон делал последние вдохи, а его одноклассники бы подбегали в слоумо. Вот так и умереть не стыдно. Пялясь в ступени, Антон, размышляя о трагичности собственной смерти, поднимает голову, когда периферическим зрением замечает кого-то, идущего ему навстречу. Перед ним притормаживает Арсений. Арсений, который свалил, блять, и приперся прямо после их урока. — Привет, — здоровается, улыбаясь, он. Антон, прикрыв на секунду глаза, сжимает челюсти. — Здрасьте, — вываливает Антон почти нехотя, будто блюющий собственной шерстью Миша. Как? Просто как? Почему, сука, именно сейчас? Он не мог прийти раньше? Не мог посидеть с ними ебаный урок? Антон пошел бы даже на алгебру седьмым уроком, ему было бы похрен на усталость и желание выкинуться в окно. Арсений, чуть помешкавшись, обходит Антона, зависшего посреди лестницы, и поднимается на следующий этаж. Блять, так сложно было сказать еще что-то? Психолог хуев, блять. Наверное, это Антон настолько неприятный, что рядом с ним и стоять противно. Обернувшись, он Арсения даже уже не видит: убежал, блять, как мышь сраная, только топот ножек, блять, и слышен. — Да блять! Антон тут же закрывает лицо ладонью. Шаги, которые до этого эхом отдавались по пролетам, затихают, а через пару секунд вновь продолжаются, резко становясь тише, словно мышь вышла на своем этаже. Антон почти перестал думать о том, что он, как тупой лох, написал Арсению полную хуйню недавно в Инстаграме, и теперь, увидев его, Антон сразу чувствует себя как жрущий со стола колбасу кот, которого заметила мама и которому вот-вот дадут пизды. Потому что представляет: именно этот человек видел то, что он ему написал. Арсений, блять, который Антону очень нравится: настолько, что, несмотря на отрицание этого, он, все еще как тупой лох, обосравшийся перед самим собой, возлагает какие-то ебучие надежды на встречу с ним. Если бы у Антона была возможность оказаться сейчас дома, то он бы, наверняка сопливый и в слезах, залез в шкаф, намотал бы на себя побольше теплых вещей и никогда не вылезал из него. Но сейчас это невозможно, поэтому, подойдя к раздевалке, Антон толкает дверь, встречаясь взглядом с Макаром, который, надевая штаны, держит в зубах шоколадный батончик. Да, нужно домой.