Дурная кровь

      Дункан объявился два года и пять месяцев спустя — как обычно, без предупреждения. Дэйгун далеко не сразу узнал его в бродяге, средь бела дня зашедшем во двор: брат страшно отощал, состриг длинные волосы и вместо обычных своих щеголеватых нарядов был облачен в старую тунику, истрепанные штаны и сапоги, которые чудом не разваливались прямо на ногах. Прежней осталась только улыбка, все такая же сияющая и беспечная.       — Эй-эй, не смотри так встревоженно, Дэйг, я вовсе не пришел просить у тебя денег! Может быть, разве что кусочек хлеба... — с виноватым видом Дункан развел руками, не по летнему времени затянутыми в перчатки.       Шайла за спиной Дэйгуна прицокнула языком.       — Сдается мне, парень, к этому хлебу тебе не помешает хоть немного мясной подливки.       — Вы моя спасительница, госпожа Шайла! — И все же Дункан не сделал вперед ни шагу, будто на расстоянии его удерживал взгляд Дэйгуна.       — Если ты явился повидать Эсмерель и девочку, то опоздал на два года.       — Девочку?..       Шайла громко кашлянула.       — В дом-то пойдем уже или нет?       Неохотно Дэйгун посторонился, открывая для Дункана путь к двери. В Западной Гавани вовсю шли приготовления к ежегодному празднику Жатвы, деревенский совет по нескольку раз на дню посылал за Дэйгуном или Шайлой, и вести подобный разговор у всех на глазах явно не стоило, — но впускать брата в дом хотелось меньше, чем когда-либо.       — Думаю, помыться тебе тоже не помешает, — Шайла с ног до головы окинула Дункана критическим взглядом, — похоже, на тебя налипла вся грязь досюда от Долины Ледяного Ветра.       — Чуть-чуть поменьше, госпожа Шайла, чуть-чуть поменьше, — Дункан с вожделением посматривал на горшок с тушеным мясом и ковригу хлеба, но сесть за стол не решался.       — Ешь, — Дэйгун отвернулся, уставился в окно на глянцевито-зеленые листья сирени, но перед этим успел заметить, что брат не снял перчаток, даже схватившись за хлеб.       Шайла выждала ровно столько времени, чтобы убедиться, что голодным Дункана из дома не выгонят.       — Пойду воды принесу, — проходя мимо Дэйгуна, она едва заметно толкнула его локтем в бедро, и он честно попытался вспомнить все ее прошлые наставления.       Дверь хлопнула. Они с Дунканом остались одни.       — Эсмерель родила дочь две зимы назад, — произнес он, когда стук ложки за спиной затих.       — Что? Так Эсме теперь почтенная замужняя матрона?       Веселое изумление в голосе Дункана казалось искренним, но Дэйгун сам дал ему время подготовиться и собраться с мыслями.       — Я писал тебе об этом. Ты не получал моего письма?       — Нет... Ну так как дела у Эсме? Значит, наша сойка свила семейное гнездышко, а мы теперь вроде как дядюшки?       Натужные попытки Дункана быть беспечным действовали Дэйгуну на нервы.       — Два года назад Эсмерель пришла сюда на последнем месяце беременности, истощенная, измученная, потому что ей больше некуда было пойти и некого попросить о помощи! — отчеканил он, разворачиваясь. — И она постоянно спрашивала о тебе, хотела увидеть... а ты даже не потрудился ответить на письмо? Да просто дать о себе знать за все это время?!       Дункан изумленно моргнул; улыбка сползла с его лица.       — Что? Я не знал, Дэйг, лохмами Бешабы клянусь! Туда, где я был, письма как-то... не доходили.       — И где же ты был?       — В Андердарке, — быстро ответил Дункан.       — В Андердарке, говоришь? Не иначе, сбежал прямо с алтаря Ллос — или тебя посчитали негодным даже для жертвоприношения?       Дункан опустил коротко стриженную голову; его щеки наливались нехорошим румянцем, но он стиснул зубы и ничего не ответил. Дэйгун быстро оглядел брата, вновь отмечая тревожные знаки: нездоровую желтизну кожи, запавшие щеки, въевшуюся в поры грязь, эти истрепанные нелепые перчатки... Нет, он не мог, как предлагала Шайла, делать вид, будто дела Дункана касаются только его самого.       — Покажи руки.       Дункан не пошевелился.       — Покажи руки! Если ты сам пришел ко мне за помощью, я имею право знать, с чем имею дело на этот раз!       Неохотно Дункан стащил одну перчатку за другой, положил ладони на край столешницы. Дэйгун невольно поморщился: только на левой руке осталось два ногтя, кривых и неровных, остальные лунки заросли грубой кожей.       — Почему ты всегда мне врешь? — Дэйгун сам не знал, о чем именно говорит: об этих отвратительных отметинах, Эсмерель или продолжает разговор, на полуслове оборвавшийся шесть лет назад. — Почему не можешь хоть раз посмотреть мне в глаза и сказать правду?       — Не хочу, чтобы ты беспокоился, — пробормотал Дункан, и Дэйгун чуть не расхохотался. — Ты ведь обязательно скажешь: «Я так и знал, что это дерьмо может случиться только с тобой!»... и, в общем, не ошибешься. Но я действительно был в Андердарке! Какое-то время.       — По-прежнему убегаешь от ответственности, — Дэйгуну хотелось сделать хоть несколько шагов по кухне, чтобы сбросить напряжение, но он боялся, что стоит отвести взгляд от Дункана, как тот метнется к окну или в трубу, или в мышиную нору и будет таков. — Так где ты был не «какое-то» время?       — В Лускане. Большей частью — в тюрьме и еще пару месяцев на серебряных рудниках. Вот уж никогда не думал, что можно так много повидать, особо даже не двигаясь с места, — Дункан сгреб со стола и вновь натянул перчатки. — Так что не трудись сообщать мне, что я из себя представляю, а лучше скажи, что с Эсме.       «Откуда-то она убегала в страшной спешке, так что пришлось пренебречь опасностью для себя и ребенка, чтобы просто спасти их жизни», — вспомнил Дэйгун слова Шайлы.       — Может, мне стоит задать этот вопрос именно тебе? Возможно, лусканцы добрались не только до тебя, но и до Эсмерель?       — Да причем здесь... О ней даже речи никогда не шло! Мы и виделись-то в последний раз... Боги мне свидетели, с Эсме все было хорошо, я не втягивал ее ни в какую историю!       — Ты слишком много божишься, когда речь заходит о ней. Это на тебя не похоже.       — Да просто голова кругом... — Дункан с растерянным видом поскреб ощетинившийся ежик волос. — Дэйг, ну правда, Эсме была в полном порядке, и никакого еще ребенка... То есть я не это хотел сказать... но то, что у нее дочка... вот уж не ожидал!       Он то хмурился, то улыбался, и Дэйгун, как ни вглядывался в лицо брата, не мог понять, когда тот искренен, а когда лжет, — на что наверняка Дункан и рассчитывал. Но про ссору с Эсмерель он и не подумал упомянуть, и это о чем-то да говорило.       — Как сейчас Эсме? Где они? Как зовут девочку? — теперь он забрасывал Дэйгуна вопросами с искренним любопытством, и тот заколебался лишь на мгновение, прежде чем принял решение.       — Может быть, у тебя наконец-то хватит мужества узнать все это самому.       Посуда на столе подпрыгнула от неожиданно сильного удара.       — Я не струсил, Дэйг! Я правда ничего не знал! Если бы...       — Поаккуратнее обращайся с тарелками Шайлы. И доешь мясо, прежде чем оно остынет.       Дэйгун прикрыл за собой входную дверь и зашагал через двор, радуясь возможности наконец-то размять ноги: он пробыл на кухне не больше десяти минут, а чувствовал себя так, словно простоял там вечность.       Шайла, что-то мурлыча себе под нос, сидела на поваленном мшистом бревне и любовалась рекой; полное ведро воды стояло рядом. Услышав шаги Дэйгуна, она выжидательно подняла на него взгляд. Дэйгун ощутил смутную благодарность за то, что жена не стала ни о чем расспрашивать.       — Надо собрать ему немного еды, может быть, какую-то одежду... не пойдет же он от нас в таком виде. Отдай ему мою синюю рубаху — сейчас она на него налезет, а выглядит все равно лучше его обносков... — он замешкался. — И, мне кажется, тебе стоит взглянуть на его руки.       Как будто со стороны Дэйгун слышал свои слова, деловитый тон — и сам себе удивлялся. Но он дал когда-то обещание Шайле и слово — Эсмерель, и требовать от жены не рассказывать Дункану о приезде Эсмерель и девочки, даже если брат ничем не заслужил этой встречи, было бы слишком низко.