Дурная кровь

      Глухой далекий рокот Дэйгун услышал не сразу — сначала земля под ногами вздрогнула, как напуганное животное. Он обернулся, чтобы увидеть, как ударяет в небо жемчужно-серый столб, прорывая непроницаемую магическую тьму. Свет исчез стремительно, как вспышка молнии, но засияли уже края разорванных туч, по ним побежали, наливаясь ослепительной яркостью, серебристые всполохи — и пелена начала рваться, расползаться клочьями. Впервые за много ночей Дэйгун увидел звезды, но вместо радости это вызвало в нем страх.       Он был не первым, кого невиданное зрелище заставило броситься на крепостную стену. Сэр Нивалль уже был здесь, Алданон, даже Бивил Старлинг, еще какие-то люди, чьих лиц Дэйгун сейчас не узнавал. Кто-то закричал, указывая вниз, и Дэйгун увидел, как ходячие мертвецы, которых они отстреливали, когда те совсем уж близко подходили к стенам, валятся на землю, замирая наконец в блаженной неподвижности смерти.       Он услышал новый крик, уже полный радости, его подхватывали новые и новые голоса — но сэр Нивалль продолжал стоять среди ликующей свиты, с непроницаемым видом глядя на юг, в сторону Топей. В сторону долины Мерделейн.       Дэйгун обернулся на Алданона. Безумный книжник, обычно беспечно радостный в самые неподходящие моменты, теперь выглядел растерянным и жался к Ниваллю, точно цыпленок к наседке. Он что-то пробормотал, Нивалль что-то ответил, не сводя взгляда с горизонта, и Дэйгун бросился к ним.       — Что произошло? — пришлось повысить голос, чтобы перекричать дерущих глотки солдат.       — Думаю, рыцарь-капитан добилась успеха, — казалось, Нивалль осторожно ощупывает языком каждое слово, будто сколотый зуб.       — Вы не выглядите уверенным.       — Как я могу быть уверенным в чем-то, если мы — здесь, а она — там? Думаю, вам все же не стоит беспокоиться так сильно, господин Фарлонг.       Так сильно? До этих слов Нивалля Дэйгун ощущал тревогу — глухую и смутную, но только сейчас почувствовал откровенный страх. Нивалль был непривычно тих, Алданон — суетлив, но как они могли знать о происходящем больше, чем он?       Дэйгун вновь взглянул на старика, отмечая, что тот неопрятен даже больше, чем всегда: ноги босы, в бороде запутался пух, словно Алданон грыз подушку, а его серая хламида — просто ночная рубаха. Что ж, обычно он ложился с петухами... И все же оказался на крепостной стене среди первых посреди ночи.       — Позволите вас на несколько слов, мэтр?       — Нет! То есть да! Или все-таки не надо? То есть конечно... — Алданон продолжал лопотать, но все же не упирался, когда Дэйгун уводил его подальше от шумной толпы.       Ему не пришло в голову лучшего места, чем маленький сад. Без солнечного света цветы поникли, начали увядать, но фонтанчик журчал по-прежнему, и Дэйгун надеялся, что этот беспечный звук немного успокоит старика.       — Прошу вас, мэтр Алданон. Если вам что-то известно о моей дочери... не надо щадить мои чувства. Я могу вынести все, кроме неизвестности.       Старик исподлобья взглянул на него из-под мохнатых бровей и вдруг сжался на скамейке в комок, согревая ладонями босые ступни.       — Неизвестность, да. Неприятное слово. «Неизведанность» звучит лучше! В нем есть, по крайней мере, какой-то сюрприз. Завеса тайны, которую так и хочется приоткрыть... Главное, чтобы в итоге не открылась... неотвратимость?       — Мэтр...       — Да, да, да! Мне просто не спалось! Из-за этой... неизвестности. Ужасное чувство. Почти такое же, как любопытство. Но если взять один маленький хрустальный шар, это ведь не что-то неприличное — подглядывать за юной леди во время битвы? Говорят ведь, что молодежь нынче более раскрепощенная. Кроме того, это могло сработать неправильно — вся эта нехорошая магия, знаете ли! Или вообще не сработать. Или я не так понял... я ведь мало спал! Зевнул — и отвлекся! Ведь правда? Я не знаю, что я видел... не знаю... не знаю...       Перед глазами Дэйгуна тоже мелькнуло видение: он хватает Алданона за грудки и встряхивает так, что клацают зубы, а может быть, и все кости в дряхлом теле. Сопротивляясь этому желанию, он впился ногтями в ладони, до боли сжал кулаки, — и вдруг Алданон сам схватился за его руку, зашептал, обдавая щеку нечистым дыханием:       — Я только думаю, что видел, как там рухнуло все!..              — И вы верите ему на слово? — В голосе Нивалля слышалось вежливое сочувствие и больше ничего. — Бедный старик давно потерялся в лабиринтах собственного разума. Что если он даже не гадал, а только решил, что делал это, или увидел что-то во сне?       — Мне казалось, только благодаря знаниям «бедного старика» моя дочь смогла попасть в долину Мерделейн? Возможно, Алданон безумен, но его едва ли можно назвать слабоумным.       — Настоящее безумие — посылать сейчас наших солдат так глубоко в Топи. Мы не знаем, что там происходит. Не знаем, исчез ли барьер. Не знаем даже, нуждается ли рыцарь-капитан в помощи — я понимаю ваши отцовские чувства, господин Фарлонг, но ей в любом случае потребуется несколько дней для возвращения! Нужно назначить срок и после него, в случае необходимости, начать поиски.       — В случае необходимости.       Нивалль не отвел взгляда.       — Двадцать лет назад Невервинтер оказался на краю гибели, потеряв всего лишь четыреста человек своего войска. Простите мне эти слова — «всего лишь». В армию брали всех: женщин, стариков, подростков, опустошили городскую казну, чтобы заплатить наемникам... и все равно орки и лусканцы рвали нас, как падальщики. У одной этой крепости пало больше пяти сотен. Вы понимаете, что это значит, господин Фарлонг? Понимаете, что мне легче отрубить десять собственных пальцев, чем дать вам десять солдат?       — Понимаю, — ответил Дэйгун.       Что ж, в одиночку он мог передвигаться гораздо быстрее — и не бояться, что в очередной раз уведет кого-то на смерть.       Цепляясь за мысли о сборах, успокаивающие своей рутинностью, Дэйгун направился к таверне: попросить припасов у трактирщика Сэла было проще и быстрее всего. Солнце било в глаза, и яркий свет после многодневной тьмы все еще заставлял Дэйгуна щуриться; он часто заморгал, прогоняя невесть откуда взявшиеся слезы, и тут рыжая кобыла возле «Хвоста феникса» привлекла его внимание. Не первая лошадь за утро — по дорогам еще бродила нежить, но теперь она была слаба, и выжившие из окрестных деревень приходили в Крепость-на-Перекрестке, — но эту кобылу никто не потрудился даже напоить. Шкура кобылы потемнела от пота, бока тяжело вздымались, и на задней левой ноге Дэйгун видел запекшуюся кровь, однако Сэл и Волк, обычно такие внимательные к животным, тратили время на разговор с чужаком. Дэйгун скользнул взглядом по каштановым спутанным волосам и широкой спине, обтянутой грязной желтой рубахой, — и понял, кто это, еще раньше, чем ветер донес до него голос.       Сэл умолк на полуслове, быстро перевел взгляд с Дэйгуна на своего собеседника, — и вдруг замахнулся на Волка полотенцем, погнал его к кобыле, сам боком скрываясь в дверях таверны, словно огромный бледный краб. Немного помедлив, мужчина в желтой рубахе оглянулся.       — Ну, здравствуй, Дэйг, — сказал чужак голосом его единокровного брата.              Дункан больше не был стройным юношей его памяти, с изящными, несмотря на силу, руками и бронзовым здоровым загаром. Возраст и годы излишеств брали свое: он раздался в плечах и талии, заматерел, первые морщины появились возле глаз и рта. Дэйгун видел пожелтевшие белки глаз, набрякшие мешки, огрубевшую кожу, под которой проступала сетка сосудов, — Дункан выглядел как любой трактирщик, который слишком много пьет и слишком мало двигается, предпочитая зажимать в углах подавальщиц. Тошнота поднималась к горлу при одном его виде; усилием воли Дэйгун отогнал подступающий гнев.       Сейчас все это не имело никакого значения.       Дэйгун постарался пройти мимо единокровного брата, не задев его даже краем одежды, но Дункан схватил его за плечо и болезненно охнул, хотя он только отпрянул, уходя от нежеланного прикосновения.       Дэйгун не смог не обернуться — и сейчас заметил бинты под распахнутым воротом рубахи. Что ж, Дункан не оставил привычки привлекать внимание к своим страданиям; чего он хотел на этот раз — жалости?       — Мне плевать, что ты думаешь обо мне, Дэйг. Я хочу знать, что с Тами.       — Может, стоило задать этот вопрос год назад?       — Может, ответишь на него сейчас?       На них смотрели. Дэйгун чувствовал на себе любопытный взгляд Волка и мог предположить, что Сэл подслушивает у двери. Сколько еще людей было в таверне? Сколько могло пройти мимо? Он не мог позволить Дункану устроить представление для целой крепости.       — Просто подожди снаружи, — произнес он неохотно. — У меня дело. Сейчас я не могу тратить время на тебя.       Дункан отступил, и Дэйгун с трудом переборол соблазн уйти из таверны черным ходом — это было бы слишком низко. По крайней мере, Сэл не задал ни одного вопроса, сразу же пообещав собрать провизии на неделю, но, должно быть, он и так знал о Дункане и Тамирис все.       Одно дело было сделано, оставалось собрать вещи. Дэйгун зашагал вперед, не заботясь, последует ли за ним единокровный брат, но тот, даже раненый, без труда подстроился под его шаг.       — Вы же победили, — с раздражающей настойчивостью заговорил Дункан снова. — Крепость устояла, Король Теней сдох. Ради всех богов, что могло пойти не так?       — Все, — Дэйгун хотел ограничиться этим словом и все же еще сильнее желал, чтобы Дункан понял, сколь многое упустил, как далеко отстал; сейчас он позволил себе быть мелочным. — Ты думаешь, Короля Теней можно было уничтожить под этими стенами? Тамирис отправилась сквозь портал в самое сердце Топей, в логово врага — и могла взять с собой только горстку людей. Уже тогда это выглядело дорогой без возврата, но она рискнула. И, возможно, это был слишком высокий риск. Алданон, ее маг, утверждает, что уничтожение такой могущественной сущности, как Король Теней, могло высвободить слишком много магической энергии, и та разрушила все вокруг.       — Алданон? Тот самый Алданон? Вы слушаете этого чудачину?       — Что ж, не верь ему и с легким сердцем возвращайся в Невервинтер. Зачем вообще ты явился сюда?       — Хотел предупредить Тами насчет одного говнюка, да только провалялся в лазарете слишком долго. Похоже, вы и так с ним справились.       — Ты говоришь о Епископе?       — Да.       — Что ж, он сумел причинить меньше вреда, чем собирался. А что случилось с тобой? — Эти слова вырвались у Дэйгуна почти против воли, но он слишком долго был старшим братом.       — Недовольный клиент. Бывает такое.       Облако лжи окружало Дункана, словно едкий запах лошадиного пота. Дэйгун коротко кивнул. Как тень, единокровный брат дошел за ним до комнаты и, глядя на то, как Дэйгун наполняет стрелами колчан, а зельями — подсумок, вновь открыл рот:       — Если ты за Тами, то я с тобой.       Это «Тами» проникало в ухо, как раскаленный гвоздь.       — Перестань ее так называть, — пока еще Дэйгуну удавалось говорить спокойно. — У тебя нет никакого права...       — Какого права, Дэйг?! Речь о ее жизни! Я бы и не показался тут, будь все в порядке! Я знать хочу, что она жива, и сделать для этого хоть что-то!       — Говори потише, здесь не кабак. Ты ранен. Я должен думать о Тамирис, а не о том, как тащить тебя на себе через Топи. Если ты так упиваешься своим раскаянием, сделай самое умное: останься позади. Где хочешь. Подальше отсюда.       Он отвернулся, и это стало ошибкой. Рука Дункана метнулась к подсумку, хватая зелье исцеления; от неожиданности Дэйгун не успел помешать. Пробка отломилась вместе с горлышком, опасно хрустнуло стекло. В мгновение ока драгоценная сине-зеленая жидкость оказалась в глотке Дункана.       — Теперь я перед тобой в долгу, — с вызовом заявил он, глядя Дэйгуну в глаза. — И собираюсь его отработать.