///
Кончики пальцев зудят; скрытые под кожей когти рвутся быть выпущенными и вонзенными в чужое тело, чтобы царапать, терзать и рвать. Он постукивает пальцами по столу, пытаясь успокоить зуд — это не помогает, но отвлекает и напоминает ему о контроле. — Чейз передаст тебе бумаги, — говорит Оливер в трубку и поворачивает голову; Чейз сдержанно улыбается ему, стараясь не показывать клыки, а потом, когда Оливер отворачивается, чтобы что-то записать, он осторожно ощупывает их языком. Быть демоном — половина беды; быть демоном рядом со своей жертвой и сдерживать себя, чтобы не выдать свой облик — вот это тяжело. — Я тоже тебя люблю, — отвечает Оливер, — только это непрофессионально, если ты работаешь на меня. Чейз хмыкает. Оливер бросает на него взгляд, отвечает еще несколько «угу», едва ли слушая, что его сестра говорит ему, а потом кладет трубку. — Я договорился с Теей, что ты передашь ей бумаги после ланча, — он смотрит на наручные часы. — Я постараюсь закончить все дела и перехватить тебя для кофе, но, если я задержусь, пусть кто-то из вас отдаст их Барри. Чейз ощупывает кончиком языка свой острый клык. Барри. — Если не кофе, то тебе лучше перехватить меня для десерта, — мурлычет он, ощущая, как его рот наполняется слюной. — Ты дразнишь меня. — Если не получится, вечером я весь твой, — отвечает Оливер. — Ты и так весь мой, — мягко напоминает Чейз. Оливер принимает его слова за флирт.///
Чейз узнает его по стуку в дверь — неуверенному, слабому, дрожащему. Он знает, что мальчик никогда не заглядывает в кабинет, не дождавшись ответа; он знает, что Барри сейчас молится, чтобы никто не сказал ему войти; он знает, что пугать его — это забавно. Чейз смотрит на документы, которые должен отдать ему; Тея была свободна и могла передать ему их еще до ланча, но в чем веселье, если они будут избегать друг друга? Точнее, если Барри будет избегать его. — Войдите, — произносит он, сдерживая улыбку, и собирает стопку документов со стола. Барри заглядывает в кабинет — сначала нос и бледное лицо, будто у испуганного лисенка, выбирающегося из норы; потом он вползает в приоткрытую дверь, крадучись и держась за ручку, словно готовый бежать при малейшей опасности. Чейз откидывается на спинку своего кресла и поднимает папку в руке. Барри ненавидит, что ему придется подойти — это отчетливо читается в его лице. Чейз смотрит, как он приближается, как останавливается по ту сторону стола и, решительно поджав губы, протягивает руку. Чейз смотрит на его раскрытую белую ладонь. Он ощупывает языком свои клыки. А потом смотрит ему в глаза. И протягивает папку. Барри забирает ее осторожно, словно ждет, что Чейз оторвет ему руку до самого локтя; Чейз видит, как он задерживает дыхание и слышит, как его сердце чуть замедляет ритм. — Осторожнее, — с издевкой произносит он; Барри, уже развернувшийся к двери, вздрагивает от звуков его голоса. — Ты выглядишь нервным. На этой работе важно уметь отдыхать... Барри настороженно смотрит на него; он держит папку так, словно готов отбиваться ею. Чейз скользит взглядом по его лицу и шее; он бы перекусил мальчишку пополам в два счета. Его клыки и когти снова зудят. Еще несколько секунд Барри выглядит так, будто раздумывает над ответом; склонив голову набок, Чейз смотрит на него, но он лишь слабо кивает вместо ответа, а потом разворачивается и уходит. Дверь аккуратно закрывается за ним. Чейз улыбается своим мыслям.///
Оливер задыхается — слабо, как если бы он бежал, но это заставляет его положить руку на грудь Чейза, отстраняя его. — Ты меня убиваешь, — шутит он, пытаясь отдышаться. Чейз улыбается с прищуром: — Дух захватываю? Оливер усмехается. Его сердце бьется быстрее и, когда он делает вдох, Чейз слышит тихие, едва заметные хрипы; должно быть, Оливер чувствует их: он пытается откашляться, прочистить горло. Чейз подается к нему и целует его в шею, перемещаясь губами по его коже; он ослабляет галстук и сдвигает воротник рубашки. Запах кожи Оливера сводит его с ума, но он должен действовать осторожно, не говоря уже о том, чтобы растягивать удовольствие. Оливер кладет руку на его щеку, чтобы повернуть его голову к себе и поцеловать; и неожиданно даже для себя Чейз отдергивается от его касания и замирает, будто встревоженная кошка. Оливер вопросительно смотрит на него; Чейз смотрит на его руку. — В чем дело? — спрашивает Куин. Чейз перехватывает его ладонь и проводит большим пальцем по линиям; кожа в этом месте ощущается значительно горячее. Оливер не может почувствовать эту разницу. Зато Чейз моментально узнает этот след. — Дразню тебя, — отвечает он игриво и подносит руку Оливера к своим губам. — Ты знаешь, где еще я бы предпочел эту руку, кроме своего лица? Оливер поднимает брови.///
Игры играми, но он должен защищать свое. Одно дело позволить мальчишке остаться, просто чтобы развлекаться его попытками что-то изменить, но совсем другое — когда он пересекает границу и посягает на то, что ему не принадлежит. Злость подогревает его, делает сильнее; злость обостряет чувства, обнажает его природу, кормит его темноту; злость дразнит его. Злость напоминает ему, кто он такой. И, когда поздно вечером в полупустой мэрии Чейз замечает мелькнувшую в коридоре фигурку, одетую в классические темные брюки и белую рубашку, будто мальчишка-отличник, он берется за ручку своего кабинета, но не тратит много времени на раздумья, прежде чем отправляется за ним. Перед входом в кабинет Лэнса Чейз оборачивается и оглядывает пустой коридор, прислушиваясь к каждому звуку; и пустая мэрия играет ему на руку.///
Когда двери лифта открываются, усталое лицо Оливера озаряется; он поднимает брови вместо приветствия и кивает Чейзу, останавливаясь рядом с ним. — Хочешь выпить и поехать ко мне? — спрашивает он. Чейз пожимает плечами. — Или мы могли бы купить выпить и поехать ко мне, — предлагает он; Оливер перехватывает его взгляд. — Не хочется лишнего шума. — Как скажешь, — лицо Оливера расслабляется, а потом, почти тут же, выражение сменяется на чуть хмурое. — Кстати, ты не видел Барри? — Кстати о шуме? — усмехается Чейз и качает головой. — Он не попадается мне на глаза, его нервирует моя серьезность. Оливер хмыкает; его взгляд опускается по Чейзу; Чейзу нравятся его мысли — о чем бы они ни были. Лифт останавливается. — У тебя что-то на рукаве, — говорит Оливер. Чейз вытаскивает руку из кармана брюк. — Просто перышко, — небрежно отвечает он и сдувает с черной ткани пиджака белоснежную пушинку. Она описывает пируэт в воздухе и падает на пол. Оливер выходит из кабины. Улыбаясь, Чейз убирает руку обратно в карман и выходит следом за ним.///
Мальчик сидит на стуле, притихший и как будто бы сжавшийся; Оливер рассматривает его, пока диктует ему список дел на день; его ручка быстро порхает по странице блокнота, но, когда он думает, что Оливер не видит, он касается своей руки, слабо сжимая ее, как если бы она болела. Оливер и в самом деле не видит. Зато Чейз видит. Он улыбается, не сводя взгляд с бледного лица маленького ангелочка, в ожидании, что тот поднимет глаза и перехватит его, но понимая и наслаждаясь тем, что он слишком напуган, чтобы бросать Чейзу вызов. Ему повезло уже в принципе остаться в живых — хорошо, что он это понимает; за свою самоуверенность он мог поплатиться и чем-то большим, чем разодранные руки. Чейз сжимает и разжимает пальцы в кулак; когти не зудят — он наконец вонзил их в чью-то плоть и удовлетворил это желание. — И на этом, пожалуй, все, — заканчивает Оливер. Барри покорно захлопывает блокнот и поднимается, не взглянув на Оливера; с коротким кивком вместо ответа он быстро исчезает за дверью. Оливер поворачивает недоуменное лицо к Чейзу, как только за мальчишкой захлопывается дверь. — Тебе не показалось, что он ведет себя странно? — Нет, — безмятежно отвечает Чейз и улыбается. — Не беспокойся. Скорее всего, он просто не выспался. Эта работа здорово выматывает, тебе ли не знать. Оливер соглашается с ним.///
Он видит последствия своего влияния: кожа Оливера бледнее, под глазами залегли темные круги; периодически он испытывает одышку, тахикардию и носовые кровотечения; и укусы, которые Чейз оставляет на его шее в постели, играясь и поддразнивая свою голодную сущность, остаются на нем неделями. Он знает, что это вопрос времени, прежде чем его сущность сорвется с поводка; прежде чем его укусы станут сильнее и глубже, его поцелуи агрессивнее, его касания насильственнее; прежде чем он сойдет с ума, пытаясь оградить Оливера от всего, кроме своего влияния; и прежде чем, в конечном счете, он его убьет. Это вопрос времени, прежде чем он опустошит его настолько, что не останется ничего. И иногда он даже испытывает жалость, когда думает об этом.///
Когда в машине Чейз кладет руку на его грудь, чтобы податься вперед и поцеловать его, прежде чем они поедут на ланч, он вдруг чувствует знакомое тепло. Призрак ангельского касания простирается по всей груди Оливера; с непроницаемым лицом Чейз ощупывает его, пытаясь очертить и представить, что такого они могли делать. Оливер, не понимая причины его касаний, поднимает брови. — Обычно твои странности заводят меня, но сейчас это даже как-то напрягает, — шутит он. Чейз отдергивает руку и отворачивается, чтобы завести машину. — Ты не спешишь? — спрашивает он небрежно. — Нет никаких причин, по которым я должен вернуть тебя строго к окончанию ланча и, скажем, не часом позже? — Я распределил дела, мы можем задержаться, — отвечает Оливер. — Скинул их на Барри? — хмыкает Чейз, но, когда он произносит имя, его зубы сводит. Оливер качает головой. — Не на него. Я поймал его сегодня в кабинете Лэнса плачущим, он не мог успокоиться, мне пришлось отправить его домой. Чейз сжимает зубы. Теплый след на груди Оливера — от объятий. Он хотел предостеречь мальчишку держаться в стороне, а вместо этого толкнул его в объятия Оливера. Может, одних рук было недостаточно; может, пора выцарапать ему сердце? Оливер смотрит в лобовое стекло; на светофоре Чейз бросает на него взгляд, но он и так знает, что увидит, и нет причин лишний раз встряхивать свое собственничество: лицо Оливера выглядит посветлевшим, странно и слабо светящимся, и в его глазах едва заметно горит огонек. Барри лечит его, восстанавливая то, что Чейз забирает. Он отворачивается, трогает машину с перекрестка и крепче вцепляется в руль. Ненависть питает его.///
Мальчик стал осмотрительнее. Он шугается Чейза и не смотрит на него, но он старается не ходить по коридорам один, не остается в пустом кабинете дольше пары минут и везде пытается прошмыгнуть с кем-то еще — особенно, когда замечает Чейза маячащим на горизонте. Чейза это раздражает — и льстит в то же время; пусть он не может отловить Барри одного, но мысль о том, что парнишка каждую минуту своего пребывания в мэрии тревожно оглядывается через плечо, наполняет его глубоким удовлетворением. Поэтому, решает он, раз ангелок боится показать свой нос, возможно, его будет проще поймать на приманку.///
Оливер выглядит еще хуже утром. Чейз знает, что не должен срываться на нем, но он отпускает контроль самую малость, позволяет своей сущности почуять запах добычи. Секс — крышесносный; он чувствует себя одновременно сытым и голодным еще больше, его тянет к Оливеру еще сильнее, но, что самое главное, Барри попадает в ловушку: ближе к вечеру Чейз видит, как он выходит из кабинета Оливера, встревоженный и потерявшийся в своих мыслях. Чейз улыбается.///
От мальчишки волнами исходит напряжение; когда Оливер собирает их всех — Барри, Тею, Квентина и самого Чейза — в своем кабинете, Чейз встает рядом с Барри. Он чувствует, как ангел ощетинивается; рядом с ним как будто бы даже воздух сжатый; Чейз сдерживает улыбку, делая вид, что слушает Оливера, и знает, что Барри обращает не больше внимания на слова босса, пока пытается следить за каждым движением Чейза. Когда Оливер отпускает их, Барри разворачивается, чтобы уйти, и из-за близости Чейза оказывается лицом к лицу с ним; он смотрит демону в глаза — и это первый раз, когда он выдерживает зрительный контакт, после той ночи, когда Чейз выпустил когти. Чейз улыбается ему. Барри опускает глаза. Напряжение шлейфом тянется за ним.///
После ланча — и после пятнадцати минут, которые они проводят в машине Чейза, агрессивно целуясь, — у Оливера снова начинаются носовые кровотечения. Чейз выходит на шум из своего кабинета; взволнованные люди проскакивают мимо него, и от паники даже воздух вибрирует. Дверь кабинета Оливера распахнута настежь; Чейз останавливается на пороге и держит свое нечитаемое выражение лица, когда замечает, как рядом с Оливером, вытянувшимся на диване, на полу сидит мальчишка и держит бумажный платок у его носа. — В чем дело? — холодно спрашивает Чейз и подходит чуть ближе; запах крови щекочет его ноздри. Барри бросает на него взгляд исподлобья: — Лэнс вызывает скорую, кровь не останавливается уже почти полчаса. Он замолкает, но не отводит глаза; в его взгляде такая мрачная решимость, словно он ждет, что Чейз оторвет его от Оливера силой. Чейз цокает языком. Пальцы Барри касаются лица Оливера. Скорая не успеет добраться сюда, когда кровь уже остановится. — Ему нельзя лежать, — говорит Чейз сладко, — он может захлебнуться, если его голова будет запрокинута. — Барри сказал мне то же самое, — слабо усмехается Оливер; Барри и Чейз сверлят друг друга взглядами. — Это я сказал, что хочу лечь. У меня в глазах темно. Барри перемещает руку так, что еще больше его кожи соприкасается с кожей Оливера. Чейз прищуривается. — Скорая будет здесь с минуты на минуту, — говорит Лэнс, влетая в кабинет. — По-моему, она останавливается, — бормочет Оливер. — Даже если так, — Лэнс подходит ближе, — будь я проклят, если они не проверят тебя с ног до головы. Барри отнимает салфетку от его лица; когда он чуть закатывает рукав рубашки, чтобы не намочить их ни кровью, ни раствором, Чейз видит на его запястье глубокие бордовые царапины. Одумавшись, Барри одергивает рукав. Чейз перехватывает его взгляд. Воздух между ними искрится так сильно, что он удивляется, как люди могут не ощущать этого.///
Дверь его кабинета открыта настежь: в вечернее время уже нет смысла закрывать ее, нет людей и шума, и так удобнее прислушиваться к редким шагам или разговорам; иногда это позволяет ему узнать, что делает Оливер, не двигаясь при этом с места. И это совсем не причина, по которой мальчишка застает его врасплох, когда его голос неожиданно звучит с порога; Чейз не вздрагивает — удивительный самоконтроль — но улыбается, потому что он действительно умудрился забыть о том, что ангелы тоже умеют перемещаться бесшумно. — Мистер Куин запросил подписать эти документы, — говорит Барри и поднимает папку; в четыре быстрых шага он пересекает кабинет и протягивает ее Чейзу; и во всей его позе — нетерпение и стремление побыстрее сбежать. Чейз выпрямляется в своем кресле и кладет ручку, прежде чем забрать у Барри папку. — Закрой дверь, — произносит он. Ангел чуть морщит нос: — Оливеру они нужны срочно. Чейз поднимает на него взгляд: — Оливер подождет. Барри разворачивается и идет к двери; медленно, будто на казнь. Чейз провожает его взглядом; Чейз смотрит, как он берется за ручку двери и чуть медлит, прежде чем закрывает ее так нехотя, словно отрезает свой путь к бегству. Когда Барри оборачивается, Чейз пользуется тем же самым бесшумным фокусом: он стоит так близко, что Барри отшатывается на шаг назад; и теперь, чтобы открыть дверь и сбежать, ему нужно сначала шагнуть почти вплотную к Чейзу. Чейз слышит его колотящееся сердце. Мальчишка смотрит ему в глаза — испуганно, будто перед ним ядовитая змея. — Я люблю игры, — говорит Чейз тихо, не мигая, — до тех пор, пока я побеждаю. Он делает шаг вперед; Барри прижимается к двери. — Ты мешаешь мне играть, — мягко журит он. — Я не буду стоять в стороне, — выпаливает Барри; его сердце ускоряется. — Я могу и хочу помочь ему. Я могу спасти ему жизнь! — Не можешь, — Чейз улыбается. Барри моргает и бросается на него, будто Маугли с факелом — на Шерхана; и в его словах вдруг звучит пыл, который он сам от себя не ожидал. — Вот, — он судорожно дергает рукав своей тоненькой кофты вверх, обнажая расцарапанные руки, которые он вытягивает перед Чейзом. — Я не боюсь. Делай, что хочешь, но я не уйду; я останусь и попытаюсь помочь ему. Чейз смотрит на его руки; он вспоминает, как замахнулся, и его когти прошли сквозь ангельскую кожу, будто нож в масло; воспоминания о крови и ее запахе заставляют его рот наполниться слюной. Когти и клыки снова зудят. — Тебе придется убить меня, но я не уйду, — добавляет Барри совсем тихо, потому что он не сомневается, что именно это сейчас и будет: Чейз убьет его, даже не моргнув глазом. — Ты боишься, — произносит Чейз, проводя языком по своим зубам, и смотрит мальчишке в глаза. — Я чувствую страх так же, как я чувствую ложь. Но мне нравится твой пыл... Он подходит еще на шаг ближе, и Барри испуганно упирается руками ему в грудь, забыв обо всей своей уверенности и стремлении идти до конца; он пытается удержать дистанцию в один шаг, которая отделяет его от Чейза. Пугать его — одно удовольствие. — Оставайся, — Чейз улыбается, демонстрируя ему клыки. — Попробуй помочь ему. Развлеки меня своими попытками сохранить ему жизнь. Лечи то, что я выкачиваю из него; в конечном счете, ты будешь наполнять его для меня... Разве это не здорово? Барри моргает — он не думал об этом, но он упрямо не хочет отступать. Его руки на груди Чейза слабо дрожат; Чейз не двигается, но эта дрожь веселит его. — Я помогу ему одуматься, — говорит он, и его голос дрожит. Чейз поднимает брови: — Как? Скажешь ему, что он спит с Люцифером вместо Гавриила? С минуту Барри раздумывает, глядя на Чейза; в его бледном лице ни капли эмоций, кроме решимости. — Я влюблю его в себя, — наконец отвечает он. Чейз весело усмехается. — Ты не захочешь состязаться со мной в этом, — качает головой он и доверительно добавляет. — Я играю грязно. К тому же, — Чейз понижает голос и подается еще чуть ближе к Барри; руки Барри напрягаются. — Он никогда меня не оставит. — Посмотрим, — бросает Барри. — Безусловно, — Чейз с усмешкой проводит языком по своим зубам. Окинув взглядом лицо Барри, он отступает на два шага назад, а потом разворачивается, возвращается за стол и садится. Застыв у двери, Барри смотрит, как он размашисто расписывается на бумагах, складывает их назад в папку и, не поднимая головы, протягивает через стол в вытянутой руке. Барри шмыгает к нему и выдергивает папку так, словно это ловушка. Чейз поднимает на него взгляд; его глаза горят. Барри уже ненавидит этот спор.