***
Когда по настовлению своего нового правителя, Россия идет на собрание Шести друзей Сэма, позади него выжена земля. Горные хребты Кавказа пылают. Кровь, пепел, страх, пот смешались, создавая запах войны. Знаете, он ему понравился. Он готов обручится с этой стервой. О, эти яркие вспышки эмоций! Он к своему удивлению понял, что любит опасность. Не простую, не притаившуюся, а стоящую прямо, лицом к лицу. Франция нравоучительно говорит, что проблемы надо решать мирным путем. Женщина. Тебе не понять этого вкуса крови. Англия холодно плюет: «Варвар». Не спорю. Аме… О, Аме, светило свободы! Что-то кричит о самоопределении народа и его свободу. Лицемер. Но как же он был удивлен когда Росс пришел. Небось, узнал от Канады, который узнал от Украины, о неудачной попытки Росса, об этой дурацкой невзаимной любви. Думал, небось, уже как бы появившееся новое воплощение выкрасть, засадить в клетку и никуда не отпускать, не говорить ему кто он или она, чтобы в этот раз его оружие не подумало сбежать и взбунтоваться. Нет, милый Аме, Росс будет жить, чтобы каждый божий день ты ненавидел его. Росс специально будет ставить палки в колеса твоего навороченного Форда, пускай это не слишком поможет, но раздражение вызовет. Росс не мстительный, просто у него хорошая память. Росс будет жить назло вам всем. И будет получать огромное удовольствие от вашего раздражения. Вы выбрали его козлом отпущения? Что ж, он не козел, он гадюка вылезшая из черепа любимого коня — желанного-слабого-тупого-но-лояльного-России. Да, он урод бескрылый, но разве Империи Зла крылья нужны? Да. Он отпустил и попытался забыть всё то время что он провел там, все эти тупые мечты, все что ему говорил этот лжец. Он больше не боится крови, она стала ему верной подругой, Уныние и Сомнение его крестные родители, Война его суженная, а заспиртованное сердце, как и мумия Ленина его талисманы. Росс сгреб все что у него осталось из тех «падорочков» лжеца. Он сжег их в сером яблоневом саду (Петр Алексеевич назвал этот поступок очень бабьим, но ему не понять этой эйфории). Священное языческое пламя пожирало все: майки, старые шоколадные конфеты, фотографии, какие-то диски… Пламя было не насытным, оно хотело большего, и не будь у России цели, он бы и сам бы бросился в его обьятия. Огонь залез в его душу и спрятался где-то за льдинами, чтобы в нужный момент сжечь того самого. Пламя танцевало, а Россия вместе с ним. То было танго. А может фламенко? То было дикое безумие, что играло на гитаре им, дарило музыку, направляло их танец. Оно куполом накрывало все пространство доступное взору: яблони посреди октября зацветли ядовито розовым, с блеклой беседки водопадом полились ядовитые слезы, небо засветилось ярко рыжим словно пламя горящего натрия. Он кружил и кружил, колючий плед развивался точно крылья, он смеялся и жег листья в огне, пытаясь продлить безумие… Пламя догорало на влажной земле, оставляя пепел прошлых чувств. Чучело зимы исчезло, оставляя после себя лишь надежду на скорую весну и хлебосольное лето… Он лежал на грязи и смотрел в небо. Эмоции догорели, он остался пуст. А еще хотелось блинов.***
Городок в который они приехали не сказать, что маленький, но и деревней его не назвать. Улочки узкие, то тут то там видны сливовые деревья в цвету. Лепестки чуть облетели, блекло розовый дождь усыпал весь город. Кажется у Чи даже есть легенда связанная с этим древом «Повесть о фаворитке Мей», кажется… Мимо проехала моторикша. Их путь заворачивает мимо торговцев, что как стервятники, раскрыли пестрые крылья лишь бы привлечь больше внимания и продать свой товар. Они забежали в небольшой сквер. Бодрого вида старушки встали в кружок и делали зарядку. И раз, и два, наклон влево, наклон вправо… Сухой жилистый старичок уселся в тени сливы и ждал своего друга, в нетерпении ожидая, когда они смогут сыграть партейку в Го. Китай приветливо помахал своим детям. Женщину захихикали, будто они вновь стали молоды, и одна из них в розовом спортивном костюме что-то пропела. Китай хрюкнул и прижал ладонь к губам, пытаясь не засмеятся. Росс бежавший из последних сил за китайцем устало и вымученно улыбнулся. — Чи!.. Может уже будем закругляться? Пожалуйста… — русский остановился, нагнулся, положил руки на коление, пытался отдышатся. В кеды забился песок. Волосы намокли и прилипли к щекам. В легких кололо. Чи извинился и прекратил водушевленную птичью беседу, обернулся. Воззнес руки к небу и закатил глаза. — Руру, ну ты чего? Ну мы же совсем не много прошли… Вот даже я, такой старичок, и то не выдохся. Волна Уныния накатывала. Подняв свои странные голубые глазища, Росс нахмурился, но в глубине его образа, в этих тонких чертах, читалось бессильное отчаяние. — Вот такой во я слабый и бессполезный! — русский опустил взгляд, на острой коленке синяк. «Не три, диди, не поможет» В струнах этой странной и непонятной русской души все перепутано. Звуки фальшивят, и если раньше Китай хотел настроить эту гитару, то сейчас он нашел иррациональное обаяние в этой анархии слишком высоких ми и ужасно низких ре. Он понял, что если исправит это, то появится очередной счастливо-лживый европеец, будет очередная нормальная страна, но это уже будет не его бао бей. Ненормальному Чи нужен его ненормальный Руру. И сейчас Чи слышал эти минорные аккорды сломанного, оцарапанного грифа. — Думаю, лучше начинать постепенно, для начала мне кажется не плохо, — китаец подошел к русскому, что демонстративно отвернулся и поправлял задравшуюся белую футболку с принтом хеллоу кити (на самом деле она принадлежит Тайваню, но та послала Чи и сказала запихать все эти подарки — жалкие попытки понравится ей поглубже в глотку и за одно задохнутся, если ему не сложно). — И да, бао бей, если ты так себя настраиваешь «все не получится, я бесполезный», то ничего хорошего из этого не выйдет. Ты сильный, это видно со стороны. Росс, все еще насупившись, все же взял за руку азиата и переплел с ним пальцы***
Россия собирал свои бумаги. Очередное глупое бессмысленное собрание было окончено. Идиотское собрание, где опять решили, что «Ой, а давайте в конец разрушим шаткую экономику колхоза, это же так весело». Двуличные твари. Застегнув старую, блестящую медью, застежку, русский подхватил свой дипломат. В последнее время его жутко потянуло на старые вещи: батин костюм, старые заводные часы деда, непонятно откуда взявшиеся книги, пахнущие пылью и древностью. Для страны это опасно слишком погружаться в прошлое, но Россу плевать, только в прошлом он чувствует себя своим, нужным, ему гораздо приятнее общество старых книг или альбомов, нежели этих лживых лицемерных стран. Он уходит самым первым, лишь бы больше не видеть этих радостных рож европейцев. Иногда он им жутко завидует. У них есть все: хорошая экономика, авторитет, их любят не только их дети, но даже и его, они весело улыбаются, кажется, у них совсем нет забот или проблем. А ему никто никогда и не поможет с чистой совестью. Он не может никому полностью доверится, всем обязательно что-то надо от него: подчинения, ресурсов, его детей… Можете говорить, что у него паранойя. Что ж вы правы. Но по-другому в этом мире никак. И только скажите: просто сделай так, как говорит образованная Европа, построй демократию, дай свободу всему и вся и будет у тебя так же как у них, радужно и прекрасно и единороги будут блестками срать! Ха! Ха, и еще раз три раза ха! Не будет у него также, он другой. Глупо сравнивать апельсин и вазу! Он уже пытался построить и себя, по указке запада просвещенную страну! Знаете, что получилось? У него началась гражданская война, полный упадок в экономике, шахтеры начали перекрывать трассы, люди уезжать в поисках лучшей жизни, он сам чуть не развалился вслед за отцом! Что говорите, надо было просто подождать и все образуется. Ха! Он достаточно ждал, но что-то панацея не подействовала. Осталось лишь разочарование, кучка либералов искренне ненавидящих его (что ж, Ксюшечка, это взаимно), разбитые детские мечты и грязная зависть. В пустом коридоре его нагнал Фин. Еще один веселый счастливый и вообще самый -самый… — Россия, стой, ты чего так рано убежал?.. Давай вместе сходим выпить, как тогда, а?.. Тут неподалеку открылся новый бар… Финн весело улыбался и потряхивал своими мягкими крыльями полярной совы. России хотелось выдрать их с корнем, чтобы тот корчился от боли и молил о пощаде. Русский понимает, что это ужасные мысли, но в нем говорит лишь зависть. Это желание так трудно подавить, но Росс все же сильнее; натягивает дружелюбную улыбочку, треснувшую посередине и сочащуюся гнилой черной ненавистью. Скандинава передергивает от этих холодных глаз. — Ну, что же, Финляндия, никуда я не убегаю, просто у меня много дел, мне же надо готовится к шпионажу и вмешиваться в чужие выборы. Ах да дырявая моя голова, мне же еще надо разрабатывать план атомной войны с милыми европейцами… — Росс… Ты чего?.. Ты из-за слов Великобритании так завелся?.. Россия лишь кривит тонкие губы. Только не говори мне сейчас, что не надо слушать эти сплетни, Финни. Не из-за ли этих сплетен, ты перестал со мной общаться год назад? — А что, ты так не думаешь? Вот только не ври, Финн! Финн удивленно взглянул на русского, его белые в крапинку крылья зашуршали и пристыженно опали. -Нет, Росс… Просто твое начальство оно опасно… А сам ты очень милый и… Россия лишь скалится. Финн расправил крылья, защищаясь. Славянину сейчас хочется нагрубить, высказать все, что он думает об этом, наорать, повести себя как истеричная дура. Но он лишь зубоскалит, а внутри кипят, как в адском котле, едкие, как гидроксид натрия, слова. Если он позволит им сорваться, то все будет кончено, его попытки быть добрячком, зарождающаяся дружба и его и так запятнанная репутация вновь упадет ниже плинтуса… Это все ложь, не считает финн его милым, в их мире есть прекрасный индикатор честности — крылья… Что ж, поэтому он лишь разворачивается и уходит, кидая по пути: «Ты пал очень низко в моих глазах, Финни, где же твоя хваленная честность, а?» Скандинав удивленно округляет глаза и хочет начать оправдываться, но русский скрывается за поворотом. Паренек пристыженно опускает крылья. Из зала выскакивает Эсти, начинает что-то щебетать и обнимает своими крыльями. — Давай пойдем, нечего с этим уродом общатся!..***
Белая, покрытая эмалью, ванна. С одного угла краска сколота. Шлепая, русский зашел в нее, на ходу скидывая футболку с узким воротом, что так и норовил его придушить. Включил душ и наклонился над ванной. Волосы вмиг стали мокрыми и под тяжелыми ударами капель облепили лоб и виски, закрывая глаза. Росс высунул язык, жадно ловя капли. Они солоноватые от пота и холодные. Мышцы покалывало, по ним изредка проходили судороги. Вода уже намочила полы и по шершавым, будто сделанным из необоженной глины, потекли ручьи. Носки промокли как и штаны. Все же ему понравилось. Росс непрочь повторить эту пробежку, она ему понравилась. Ему понравилась эта забота, она приятна и греет изнутри. В маленькую комнатку заглянул Чи. Цыкнул, когда заметил лужу на полу. Мужчина легко вошел и подошел сзади к парню, пребывающим в каком-то сонном, будто кисель, состоянии. Прижался, пытаясь достать вентиль и выключить водопад. Росс вздрогнул. Бордовая футболка пропиталась влагой и потемнела. — Руру, отошел? Думаю, завтра мы это повторим, не против? — китаец ласково очертил цепочку позвонков костяшками пальцев. Русский хмыкнул: «Так и быть…» — Хи-хи, не будь таким букой. Я ведь о твоем здоровье забочусь. Кстати, у меня там есть несколько Номи Цы… — Это те странные вкусные рисовые фигни? Китай кивнул головой и подал полотенце.