Осколки

Гиля готовился к этому разговору долго. Ему казалось, что чтобы все было правильно, нужно было сначала все отрепетировать. По-хорошему, репетиция должна была проходить в кабинете психотерапевта, но к такому он еще был не готов. По крайней мере, пока. По-хорошему, разговор должен был состояться намного раньше, но и к этому он был не готов. Но сейчас, все обдумав и переосмыслив, он понимал, что разговор все-таки нужен. Так будет честно. Потому что, Гиля повторял это много раз — Марио был достоен самого лучшего. Пусть даже если сам Марио считал, что в этот период жизни «лучшее» для него — это сломанный Гильерме. Маринато сейчас проходил своего рода терапию. И признание — еще один шаг в исцелению. *** Если бы Марио спросили, что он думал относительно своей жизни, он бы честно сказал, что устал. У него ничего не ладилось. Человек, который ему нравился, закопал себя в собственных тараканах и никак не мог найти тот мелок, что должен был все исправить. Это изматывало настолько сильно, что Марио сам был не рад, что ввязался. Он очень хотел помочь Гиле. Безумно. Но каждый раз натыкался на тотальную стену, которую физически не мог преодолеть. Марио догадывался, что проблема была глубже, чем он думал, но без помощи Гили он не сможет ему помочь. Не сможет его понять. И эта «пауза» — самое глупое, что можно было придумать в их положении. *** Гиля волновался. Паниковал, но упорно шел к своей цели. Дерьмо в его голове — это было только его дерьмо, другие в этом не виноваты. Они не должны были страдать, и он сделает все возможное, чтобы так оно и было. Направляясь к Марио, Гиля всеми силами пытался заглушить внутренний голос в своей голове. Он и так из-за тебя намучался. Ты водрузил на него свои проблемы, хотя он даже не просил об этом, и сейчас хочешь сделать все только хуже? Не проще бы вообще не делать ничего и оставить все, как есть? Не проще, Мигель. Сходи уже нахуй. Марио встретил его у подъезда, обнимая так крепко и тепло, будто пропасти между ними не было. Гиля в очередной раз напомнил себе, что когда человек рад видеть другого человека — это выглядит так. А не как было у него раньше. В квартире у Марио его ждал теплый чай и шарлотка. И все было настолько по-домашнему, что невольно по душе стало расползаться тепло. То тепло, которое нужно каждому человеку. — Прости меня, — сказал Гиля. За последнее время он извинялся даже больше, чем нужно. Марио вздохнул, возведя глаза к потолку. Когда-нибудь, Маринато прекратит извиняться за то, что сам придумал. — Прощаю, — тем не менее сказал он, ставя перед ним кружку. — Теперь едем дальше? — Да, — после запинки ответил он. — Я прошу прощения за то, что не был до конца откровенен с тобой. Что делал тебе больно, хотя сам не хотел этого. Эту формулировку он, в принципе, тоже слышал. — Ты же знаешь, что я встречался с Мигелем, да? — Да. — У нас с ним… у нас все было непросто. Я говорил тебе об этом, но сейчас хочу сказать больше, — Гиля сделал глоток обжигающе-горячего чая, давая себе время на передышку. Марио, впрочем, не торопил его, давая шанс собраться с мыслями. Но Гиле надо было торопиться хотя бы потому, что внутренний голос не был таким понимающим и тактичным. — Я не могу до конца расстаться с Мигелем, потому что в моей голове все еще звучит его голос. Он говорит то, что говорил мне всегда. Что я не буду счастлив с кем-то другим. Что я причиняю другим людям проблемы. Что кроме него меня никто не сможет полюбить. Что со всеми моими заморочками мне нужно несколько раз подумать, чем кому-то открываться, потому что не каждый может быть таким терпеливым и понимающим, как он. По мере того, как Маринато говорил, в Марио просыпалась ярость. Паззл в его голове складывался в единую картину. Все эти фразы. Вся закрытой Гили. То, как он переживал неудачи. Это все Мигель. Он внушил ему это. Он его сломал. Как можно было оставаться с таким человеком? Как можно было быть таким человеком, как Данни? — И сейчас я хочу избавиться от голоса, я хочу поверить в то, что все это непросто так. Что я кому-то нужен и заслуживаю этого. Мне непросто это дается, и у меня не получается пустить тебя к себе ближе не потому, что я не хочу, не потому, что я боюсь, что ты причинишь мне боль, а потому что я не хочу причинять боли тебе. Хотя, наверное, и так это делаю. — Делаешь, — спокойно сказал Марио. — Ты делаешь мне больно тем, что закрываешься. — Я знаю. И я хочу это исправить, если… если тебе это нужно. Марио потянул руку к Маринато, осторожно беря ее и целуя большой и указательный палец. — Нужно даже сильнее, чем ты думаешь, — прошептал он. — Нужно, потому что ты мне дорог. Я хочу показать тебе другой мир, что все может быть по-другому. Гиля низко опустил голову. — Послушай, — Марио взял его за подбородок. — Ты уникальный, и я не хочу, чтобы ты это забывал. Ты представить себе не можешь, как сильно я сейчас ненавижу Мигеля. Я хочу исправить то, что он сломал. Ведь сам ты справиться не в состоянии. Гиля слабо улыбнулся, мысленно предлагая своему его внутреннему голосу заткнуться. — Мне сложно найти слова, чтобы сказать тебе, как ты сейчас мне помогаешь. И я надеюсь, что я не упущу свой второй шанс. Марио улыбнулся, потянувшись вперед, утягивая в поцелуй. Они справятся. Вместе. В терапии, даже в той, которая не прописана специалистом, главное — последовательность, фокус на проблеме и вера в себя. И если в какой-то момент Гиля переставал в себя верить, то он знал, что есть люди, которые будут верить за него.