Гибель Соукоку

Очнулся Осаму в неизвестной ему комнате на довольно мягкой кровати. Он попытался приподняться, чтобы лучше оглядеться, но руки, занесённые за спину, не сдвинулись с места, и по характерному звуку Дазай понял, что прикован наручниками к изголовью. Также у него болела голова, судя по всему, от того, что ему вкололи. Комната была небольшая, но очень хорошо обставленная. В ней чувствовались богатство и хороший вкус. Обои чёрные, что придавало помещению мрачный оттенок, но между тем на них были причудливые вензеля, что чаще всего характеризовали комнаты обеспеченных людей. На прикроватных тумбочках, что тоже были дорого декорированы, стояли вазы, очевидно с иллюстрациями, созданными известными мастерами. В центре потолка висела большая люстра из хрусталя, что светила ярким и приятным жёлтым светом. Окна были большими — им совсем чуть-чуть не хватало до панорамных. Рядом с ними висели шторы, явно из плотного и дорогого материала, с такими же узорами, как и на обоях. Обстановка Дазаю нравилась, но то, зачем он здесь и почему прикован — нет. Особенно омрачало ситуацию то, что волна неприятных воспоминаний накрыла вместе с головной болью. Скинув с себя одеяло, он понял, что одежда на нём не его, а соответственно отмычек для наручников ему не найти. Подёргав их и убедившись, что они вполне профессиональные, Осаму окончательно приуныл. Его парня убили, а он жалкий, не мог даже выкарабкаться из наручников, что раньше было пустяковым делом, не говоря уже о полноценной мести. Так как выбраться Дазаю не представлялось возможным, он начал думать о том, где он и как он сюда мог попасть. Было только два варианта. Либо он у Фёдора, либо тот оставил его, вырубленного, валяться в том здании, где проходило сражение, а там его уже нашли, судя по всему, враги или Мафии, или его личные. Оба варианта не сулили ничего хорошего, поэтому Осаму попытался повернуться и встать. У него это получилось, и теперь он сидел на кровати, повёрнутый в сторону изголовья, сложив руки на коленях. В тот момент, когда он уже достиг результата, в комнату вошли. Дазай обернулся и увидел того, кого хотел бы сейчас придушить. Фёдор стоял в дверном проёме и разглядывал Осаму. По его выражению лица было понятно, что он немного не ожидал, какую Дазай примет интересную позу. Какое-то время они играли в гляделки в тишине, но после её нарушил Достоевский: — Надеюсь, тебе комфортно здесь. Извини, что пришлось прибегнуть к тому, чтобы принести тебя сюда, но, увы, мы с мафией враги, потому я не смог передать тебя им, а также я не знал, где ты живёшь. Но оставить тебя там… Было бы глупо, согласись, если бы тот, ради кого всё затевалось, умер от какой-нибудь мелкой шестёрки врага мафии. — Не понимаю, к чему такая забота. Твои планы пойдут прахом, так как я не собираюсь играть с тобой в эти игры. Я просто когда-нибудь убью тебя, вот и всё, — Дазай проговаривал это всё самым серьёзным тоном, и в каждом слове сквозила злоба. — Как радикально. Мне казалось что мстить ты будешь более утончённо. Что же, разочарован. Ну и ладно, мне и так интересно, чем всё обернётся. Через полчаса тебе принесут обед, будь готов. Завтра мы тебя отпустим, и я буду ждать от тебя каких-либо действий, — на этом Фёдор развернулся в сторону выхода и уже хотел было уйти, как его прервала речь Дазая. — Мне и не нужно твоё одобрение на мои методы. Хотя, если ты так хочешь… Есть у меня один вариант, который тебе очень не понравится, но раскрывать, в чём он заключается я не буду. Что логично, — на лице Дазая появилась ухмылка. — Ты поплатишься за то, что убил Чую, я тебе обещаю. Фёдор на это ответил такой же ухмылкой и наконец вышел из комнаты. Осаму не соврал про новый вариант мести, но он не хотел осуществлять именно его, так как считал, что такая месть будет недостаточно жёсткой. Заключалась она в том, что Дазай просто не будет ничего делать. Любой бы посчитал его глупым, но именно в этой ситуации он был довольно хорош. Ведь Достоевский убил Чую для того, чтобы начать манипулировать Дазаем, «играть» с ним, а если он не будет ничего делать, то обломает все эти планы на корню. А если он уедет из города, где всё напоминало о любовнике, будет вообще шикарно. Особенно, если за пределами Йокогамы ему удастся удачно совершить самоубийство и уйти в мир иной к Накахаре. Но покоя не давало то, что всё это можно посчитать за бездействие, и тогда нарушится обещание Чуе. Хотя, по сути, он обещал отомстить, а как именно не уточнял. В общем, в этом плане было много плюсов и минусов, и решится действовать именно по нему, было бы не очень правильно. Но раз уж он уже сказал Фёдору, что таковой имеется, следует привести его в исполнение. За размышлениями Дазай и не заметил того, как полчаса прошло, и к нему в комнату вошёл мужчина с длинными белыми волосами и передвижным столом перед собой. Он подошёл к кровати и начал разливать чай, даже не посмотрев на «гостя». Закончив свою работу, он лишь поклонился и ушёл. Что-что, а для пленника даже очень хороший сервис. Хотя потом мнение о «хорошем сервисе» изменилось, так как Осаму вспомнил, что он всё-таки в наручниках и дотянуться до еды не являлось возможным. А пахло-то вкусно. И, когда он уже вознамерился присвоить такому обращению к себе титул «пытка», мужчина вернулся и отстегнул руки от кровати. Осаму благодарно кивнул и приступил к еде. В принципе, он мог приступить к исполнению своего плана уже сейчас, просто не кушая предложенную пищу, но умирать от голода долго и болезненно. Тем более — все карты раскроются, когда Фёдор увидит его, еле живого и мучающегося от голода. Тогда единственному плану можно будет сказать пока, так как в этом случае ему никто не даст умереть просто так. Хотя обычно ему и так не давали этого сделать. После таких рассуждений думать вовсе не хотелось, поэтому постепенно разум Дазая начали заполонять бессвязные мысли и воспоминания. О том, как Чуя неоднократно предотвращал постоянные попытки суицида как до их отношений, так и во время. О самих отношениях и о том, как бы ему хотелось вернуться, хоть на пару минут в прошлое, чтобы прислушаться к своей интуиции после сражения и не угодить к Достоевскому прямо в лапы. Почему же он тогда не послушал голос разума? Почему не взял Чую в охапку, с его грёбаными принципами, и не отнёс в их уютную квартирку, после чего отправил бы туда других отличных эсперов и людей мафии, чтобы они разобрались с Фёдором? Ведь всего этого можно было бы избежать. «Нет, нельзя было», — почему-то Чуиным, нравоучительным тоном заговорил внутренний голос. — «Всё произошло так, как должно было быть, и ты никак бы не исправил этого. Смирись». От этого голоса и слов, что он произносил, хотелось начать биться лбом об стенку. Собственно, ничего Дазаю и не мешало. Он, сначала медленно и несильно, застучал головой по красивым обоям, вскоре переходя на более быстрый темп и силу удара. Это не осталось незамеченным, и спустя какое-то время в комнату просунулся тот мужчина, что приносил еду, начав ругаться на своём языке. Потом, видимо, вспоминая, что его не понимали, перешёл на японский, с явным акцентом: — Будьте добры, прекратите. Если вы продолжите, мне не останется выбора, как снова приковать вас и доложить хозяину о вашем поведении. Осаму в ответ лишь фыркнул и начал презрительно посматривать на вошедшего. Он же, в свою очередь, увидев, что «гость» больше не собирался продолжать своё занятие, поспешил оставить быстрый комментарий и покинуть комнату: — Если вам нечем заняться, не волнуйтесь, хозяин в любом случае обещал скоро подойти. Дазай взвыл как раненый зверь. Ещё чего не хватало, он надеялся не видеть Достоевского до завтра. Увы, но придётся лицезреть его рожу второй раз за день. Через какое-то время, от скуки, Дазай решил проанализировать обслуживающего его человека, так как больше ему делать было нечего (единственного интересного занятия — битья головой об стенку — его лишили). То был человек, явно любивший своего хозяина, отчего Осаму крупно передёргивало. Об этом говорила его беспрекословная преданность. Он буквально ходил в полном подчинении у Фёдора, раз подносил еду его пленному. И то, как он смотрел на самого Дазая. С явным неодобрением и ревностью. Во взгляде, брошенном на выходе из комнаты, читалось столько убийственной ауры, что ею можно было бы прожечь в ком-нибудь дыру. Слава богу, у Осаму к этому иммунитет. Понятное дело, всё внимание Достоевского уделено только ему. Только вот Дазай об этом не просил и с радостью отдал бы его, кому угодно. Хотелось в следующий раз сказать этому мужчине: «Даже не ревнуй своего хозяина, так как вскоре ревновать-то будет и не к кому (хотя было бы здорово, если и некого)». Дазай больше не хотел думать о виновнике всех его бед, а потому просто прилёг обратно на кровать и погрузился в полудрёму. Когда она постепенно начала переходить в полноценный сон, дверь распахнулась и захлопнулась за Достоевским, а он сам прошёл к столу возле кровати и поставил на него то, что нёс в руках. Нехотя приглядевшись, Дазай понял, что это была шахматная доска. Бровь вопросительно изогнулась, а во взгляде читалась ирония от всего происходящего. Фёдор, оторвавшись от разглядывания своих рук, всё ещё лежащих на доске, и, судя по всему, только вынырнув из своих мыслей, обернулся на Дазая, быстро оглядел его и заговорил: — Давно не играл в шахматы. Не составишь компанию? Всё-таки найти достойного противника очень сложно. Осаму какое-то время тупо смотрел на Достоевского, а потом заливисто, истерически рассмеялся. Когда запас веселья иссяк, он заговорил, не обращая внимания на то, что всё ещё непроизвольные смешки прорывались сквозь речь: — Знаешь, после того, что было, по всей логике я должен отказать тебе, — молчание воцарилось, но вскоре было прервано продолжающейся речью: — И я бы так и сделал. Но это предложение настолько абсурдно, что я, пожалуй, соглашусь, так как никогда не любил поступать нормально. Тем более, у тебя тут так скучно, что и повеситься недолго. От последнего каламбура Дазай уже тише, но опять рассмеялся. После этого он поднялся со своей кровати. Оказалось, что его привычных бинтов не было, из-за чего ему стало некомфортно. Переборов себя, он подошёл к противоположному от Достоевского краю стола и расположился на стуле, раскинувшись. Достоевский, же в свою очередь, тоже устроился на своём месте и изящно начал расставлять фигуры на доске. Дазай молча наблюдал за этим и фыркнул про себя от дикого ощущения того, что похожим образом обычно его враг расставлял реальных людей на поле боя. Фёдор же, будто читая мысли, глянул на Дазая, ставя белую даму противника на поле, но в последнюю секунду аккуратным движением сбрасывая её оттуда. Фигурка покатилась по столу, но Дазай поймал её, не дав упасть. От этого простого действия настроение тут же испортилось, и желания дальше продолжать игру, которая ещё даже не началась, не было. Намёк сразу стал понятен. Сделав ход первым, Дазай невероятно серьёзно, без тени прежнего веселья, заговорил: — К чему всё это? Тебе мало того, что предстоит? Решил поиздеваться до этого? Фёдор, проигнорировав его слова, сделал ход, а потом молча уставился на собеседника. Дождавшись ответного шага, он ответил: — Я тебя не понимаю. По-моему я ясно объяснил причину своего визита, — тень улыбки появилась на лице говорившего. Он сделал ход и, уже не скрывая хищного оскала, уставился на соперника. — Ты сам захотел сыграть. Мог и отказаться. Дазай зло посмотрел на него и отчеканил: — Я и не приглашал, — и после недолгого молчания добавил: — Зачем было сразу убивать Чую? Ты мог просто дать знать, что хочешь «поиграть», я бы так же, как и сейчас, не отказался, — всё это он старался говорить спокойно, но злость то и дело пробивалась, и под конец он уже еле сдерживал её. Вскоре за диалогом они стали не замечать того, что непроизвольно продолжали делать ходы. — В конце концов, похитил бы его, а у меня появился бы стимул в виде его спасения. Настала очередь Достоевского рассмеяться. Он делал это тихо, прикрывая рот рукой, но истерическая нотка в смехе была узнаваема. — Ты думаешь, это не приходило мне в голову? Если бы я просто дал знать о своём желании сыграть, ты бы отказался. Так влиял на тебя Чуя, и то, что ты согласился сейчас, просто означает, что ты перестал быть под его воздействием. В тебе говорит старый Дазай. А если бы даже не ты сам отказался, он бы принял это решение за тебя. Похитить его? Слишком скучно. Банально. Неинтересно. Как я уже и говорил, эмоции, которые вызывал в тебе Накахара, мешали тебе. Да, Огай не замечал этого, так как со своими миссиями вы справлялись хорошо, но твои умозаключения менялись, под их влиянием, а в нашей игре это быстро погубило бы тебя. Такой простой результат меня не устроил, и я сделал всё так, чтобы ни один фактор не мешал нам. Под конец монолога Достоевского Дазай потерял свою королеву, так как из-за гнева, вызванного его словами, не уследил за ней. Из-за того, как всё совпадало, Дазай разозлился ещё сильнее. Поставив шах ладьёй, запирая короля противника среди его же пешек, он закончил их игру. — Мат, — выплюнул Осаму. Фёдор от этого расплылся в ещё большей улыбке. Рассмотрев всю ситуацию в целом, он нарочито медленно зааплодировал: — Теперь ты понимаешь, чего я от тебя жду. Не подведи. Надеюсь, ты перенесёшь нашу шахматную партию в реальную жизнь, только вот с ещё неизвестным нам финалом. Главное — играй так же, как сейчас, и тогда нас ждёт очень интересный матч. Закончив говорить, он поднялся со своего места и покинул комнату. Дазай же, в свою очередь, подошёл к кровати и рухнул на неё лицом вниз. Вскрыться захотелось ещё больше.