Твоя реальность

Моника с трудом открыла глаза, начала зевать и поняла, что рука предательски отказывается подниматься достаточно, чтобы прикрыть рот. Она, определённо, устала просто смертельно, однако бьющий через витражное окно музклуба свет мешал снова провалиться в блаженный сон. Японка осознала, что лежит на Семёне, что на них могут смотреть Мику и Алиса, заночевавшие тут же, и что одета. Всё это сложилось в единое «приемлемо».* – Если я умру, считайте меня коммунисткой,* – прошептала девушка слабым голосом. Вожатый заворочался, похрипел и наконец открыл глаза. Тело было явно не в порядке. – Я умираю под невинной юной луной…* – сипло пропел он. Алиса цыкнула. – Товарищи! Мне приснился очень странный сон! Что после репетиции Мику, – она кивнула подруге, – сказала, что всё фигня и нужно по новой,* тогда мы ещё раз всё прогнали… а потом я уснула в том сне и проснулась в начале новой репетиции. И снова засыпала, и снова просыпалась. Кажется, раза четыре, и каждый раз была ночь. Моника и Семён переглянулись и кивнули друг другу. – Мне тоже… снилось нечто подобное, – произнесла японка. – Это всё из-за волнения перед концертом и желания сделать всё идеально, – пояснил Вожатый. Мику весело рассмеялась и рывком села на своём мате, в эту ночь заменившем ей постель. – Я чувствую, это будет чудесный день! – воскликнула девушка. – А ты, я смотрю, не устала, – удивлённо констатировала Алиса. – Ты не из железа случайно сделана? Та снова рассмеялась и заложила руки за голову, мечтательно улыбаясь. – Может быть, почти. Но какая разница? Только гвозди не делайте из меня!* Поднявшись и поправив юбку, Мику крутанулась на месте и взяла с рояля кувшин. Семён заметил, как быстро надулись её ноздри. Хатсуне протянула Двачевской воду, и та благодарно приняла и поднесла к губам. – Не пей вина, Гертруда!* – усмехнулся Семён. Алиса отмахнулась и жадно отпила. – Вы пока полежите, а я в столовую схожу и вам завтрак принесу, – с улыбкой произнесла Мику и передала кувшин Вожатому. – Спасибо! – ответила Моника. Семён же просто кивнул, улыбаясь. – Вот это в честь моей любви я пью!* Он сделал обильный глоток и передал воду Монике. Покончив с остатками содержимого графина, девушка поставила его на пол, снова легла и посмотрела в потолок. Пойми себя – и мощь свою, и слабость. Стыда отдаться нет на милость волн. Мудрее тот, кто сдался, может статься, Когда час для пути вперёд прошёл. Довольно. Засыпай без объяснений. Борьбы не надо, как и громких слов. Не бойся опоздать: мираж здесь – время, «Никто не сможет всё» – столп из столпов. Стоило Монике закончить декламировать придуманное только что стихотворение, она последовала примеру Алисы и отрубилась, а следом и обнимавший её Семён. – Сладких снов! Мику покинула своё сонное царство. После завтрака пионерка вернулась в свой клуб уже с Шуриком, увы, не под ручку: завтрак даже на подносе нужно было нести аккуратно. – А ты уверена, что нужно их… – неуверенно начал кибернетик, поставив еду на рояль. – Абсолютно, дорогой! – приподнявшись на носочки, Мику чмокнула Шурика в щёку. – Грузи их в кладовку, а то они вот-вот проснутся от яркого солнца. Вдохновлённый поцелуем, парень отбросил сомнение и, поочерёдно взваливая товарищей на свои крепкие плечи, оттащил поочерёдно Монику, Семёна и Алису на маты в кладовке; у двери полуяпонка поставила будильник, после чего, лучась от радости, тряхнула головой и обняла Шурика. Они ещё немного поболтали, и пионер ушёл к сцене – подключать аппаратуру. И сомневаться, а было ли на балансе клуба два рояля, две ударные установки и настолько много гитар. Спустя пару минут прозвенел звонок, дверь распахнулась, и улыбающийся Семён вывел, держа за плечи, девушек, все были счастливые, явно отдохнувшие и голодные. – Эх, всего ничего времени прошло, а будто спали часов двенадцать! Подмигнув Мику, Вожатый ногой захлопнул дверь в кладовку. И вряд ли кто-то услышит часов через одиннадцать возглас «Ого, вот это поспали. Часы? А-а-а…» Девушки освободились от рук Семёна. – Спасибо, что позаботилась, – Моника поклонилась Мику. – Очень выручила, подруга! За мной должок! – согласилась Алиса. – Свои люди – сочтёмся!* – отмахнулась Мику. – Кушать подано!* – хвосты качнулись будто маятники. – Я не одна, и это уже достойная награда для меня. Наконец большая часть группы тоже позавтракала. – Не против, если я пока искупаюсь, а потом снова в клуб? Потом обед и наш концерт! Ух! То ли не могу дождаться и начать, то ли хочется сбежать в ужасе! – Двачевская развела руками, подняв голову, рассмеялась. – Конечно! Радуйся жизни, пока мы все вместе не стали поводом для всеобщей радости, – ответила Моника. – Я всё организую, – отозвался Семён. Когда за Алисой захлопнулась дверь, он добавил: – В том числе доставку инструментов. Посторонись. Моника, ты пока не настолько грузоподъёмная. Закрыв крышку, парень, лёг животом на рояль и исчез. Появился он почти сразу, сделал шаг до усилителей и так же, не говоря ни слова, снова пропал. – Даже немного неудобно… – призналась Моника. Мику улыбнулась и прыгнула на мат. – А ты ляг – удобнее будет. И помни: чудесно быть беспечной!* Появившийся рядом Семён выдохнул и упёрся ладонями в колени. – Устал? – хитро прищурившись, уточнила Мику. – Честно? Нет. Всё «перетаскал», увидел Шурика на подходе и сюда. Я вот всё вспомнить пытаюсь… как всех собрать у сцены? Усилий одной Ольги будет достаточно? – Вроде, да, – ответила пионерка. – Но ты вожатый второго отряда, можешь привлечь и Славю, и весь свой отряд статистов. – И то верно! – А когда я тебе давала плохие советы или учила плохому? Она наклонила голову, и снова клуб наполнился звонким смехом, будто от серебряных колокольчиков под потолком. – Мне уже начинать молиться? Она покраснела и отмахнулась. – Ой, ты ещё скажи, открыть Храм богини Мику!* Моника рассмеялась и потрепала чёлку подруги. – Кстати, – наконец неуверенно произнёс Семён. – Вы не могли бы со мной? У меня плохие воспоминания… Моника посмотрела строго. – Только не говори мне, что ты в последний раз собирал всех, чтобы устроить бойню. – В общих кружках, – только и ответил Вожатый.* Взяв их обоих за руки, Мику потащила друзей на выход. – Даже если здесь нужно ответить за свои грехи, делать это лучше не сегодня! И явно любящие друг друга люди не должны становиться друг для друга прокурорами, судьями и палачами! Семён и Моника усмехнулись. – Я сам себе прокурор и судья. – Как и я. Просто ты успел сказать это чуть быстрее. Мику зажмурилась. – Моника, а, Моника? Хочешь, научу говорить быстро-быстро? Чтоб успевала вперёд него. Я ведь Мику, я много чего могу, даже педагогом могу быть, правда-правда. Только никто не верит, а если и верит, не обращается, а мои курсы – быстрые. Экспресс-курсы, так сказать! Семён уронил голову на грудь и прикусил губу. – За что-о-о? – протянул он полным страдания голосом. – Обвиняемый, прокурор, судья и палач? Одна казнь через риторику – примите и распишитесь! – Бойся своих желаний! Можешь считать это эшафотным советом дня от Моники! – подавшись вперёд, девушка улыбнулась. Немного не дойдя до домика вожатой, Семён наконец сообразил, что кое-что упустил. – Затем и нужны прогулки: есть время проветриться и подумать. Я же у Лены не спросил даже, что с костюмами. Мику, не знаешь, где она? – Ой… – приложив палец к губам, пионерка задумалась. – А я её не видела со вчера. На завтраке её вроде бы не было. А… Вожатый, ухмыльнувшись, щёлкнул пальцами. – Славя! Надо спросить у Слави или… Лицо Мику стало совсем уж виноватым. – А я и Славю сегодня не видела. Вздохнув, Семён воздел руки к небу. – Ну, что за… – Тихо! – скомандовала Моника и обернулась. Остальные обернулись следом, чтобы услышать сначала крик японки, а потом уже злую усмешку. Перед ними, отвратно сочетаясь с сочной зеленью и солнцем, искрящимся в капельках влаги, стояла Лена. С тесаком. – Рада, что вы не забыли свою Леночку, – торжествующе медленно произнесла она. «Без паники», – одними губами произнёс Семён, сжав кулаки. И тут на плечо ему легла ладонь Моники. – Лен, а почему у тебя на плече ветка? Девушка рассмеялась в ответ, счастливо так, и прикрыла глаза. – Потому что наша активисточка оставила меня одну лес валить, а сама убежала сторожить свой драгоценный склад. Партпассив, мать её! – Лена весело тряхнула головой. – А ветка… – она кивнула Семёну, – им можно сказать? – Тот кивнул, а затем подмигнул. – У меня… одна деталь костюма… – она смутилась, – не получилась, сломалась, если честно, надо срочно заменить. Все закивали. – А может, тебе помочь? – наконец предложил Семён. Лена дёрнулась, чтобы сложить ладони перед грудью, но в одной руке был тесак, а в другом – палка, так что не судьба. – А ч-чем? – наконец выдала девушка. – Я могу вытачивать из дерева то, что нужно. Ну, и примерять. А девочки… ты же, кажется, планируешь не пойти ещё и на обед? Лена пожала плечами. – Ну… это важно, а завтрак мне Славя достала всё-таки. – Я, определённо, рада, что ты не умираешь от голода и даже помогаешь нам, – улыбнулась Моника. – Но нам стоит проявить заботу, а тебе – её принять. Мы можем унести нож, доставить тебе инструменты, подсобить ещё чем – и ты успеешь на обед. – Спасибо… – наконец смущённо отозвалась Лена. – Только сначала к Ольге! – подняв палец, уточнил Семён. Задавать вопросов девушка не стала: ей было достаточно того, что её, уставшую, и так освободили от ноши – Мику забрала ветку, а Моника – тесак и залихватски положила себе на плечо. Если бы кто-нибудь (кто угодно, хоть ящерица или рыба!) спросил в этот момент Семёна, реально ли аниме, он бы точно ответил – да!* У треугольного домика можно было наблюдать ещё одну константу лагеря – Ольгу в шезлонге с книжкой. – Он умрёт в конце, – прошептал доверительно Вожатый, подкравшись и наклонившись к читавшей женщине. Ольга всполошилась, начала в панике искать глазами источник звука и наконец остановила взгляд на Семёне. – Да что ты, чёрт возьми, такое несёшь?! – больше устало, чем удивлённо произнесла женщина, хотя последнюю страничку книги всё же отделила от обложки (видимо, чтобы проверить как можно быстрее). – Я несу исцеление!* – пафосно ответил Семён. – Но в данный момент я несу весть, что в нашем лагере в кои-то веки расширенная культурная программа с концертом, что всё почти готово, а ты вряд ли сказала всем идти после обеда к сцене. Я угадал? Ольга замялась. – Они все будут на месте! Обещаю! – наконец выдала она и после секундного колебания встала и, оставив книжку открытой, спешно куда-то направилась. Налетевший ветерок перелистнул несколько страниц, и Семён спешно накрыл их ладонью, по памяти вернул на нужное место и, на секундочку зайдя в домик, положил книжку на кровать вожатой. Вернувшись, он застал девушек за разговором. – …для Семёна тоже. Я не знаю. Просто надо – значит, надо! – твёрдо ответила Лена. – И тебе, Моника. Мику надула губки скорее для вида: глаза смеялись. – А мне? Мне не положено костюма? Я, что, ры-ы-ыжая? – Нет, ты аквамариновая! – заметил Семён. – А вот наша рыжая ускакала по делам. Может, правда, купается, а может – нет: я ей не нянька. Лена хмыкнула. – Тоже наденешь парик – тоже будешь, – зло бросила девушка. – Кажется, одно «тоже» было лишнее? Ладно, – внезапно развеселившись, она отмахнулась.* – Тебе, милая, думаю, будет проще играть в своей форме: ты же в ней привыкла? – обратилась к Мику, и та кивнула. – А на неё у меня, даже если б было желание, просто не хватило бы времени. Пионерка виновато улыбнулась и пожала плечами. У домика Мику то ли что-то правда вспомнила, то ли просто решила не заходить, но как бы то ни было – просто положила ветку и ушла в сторону сцены. Может быть, действительно забыла – то, чего не знала и не могла знать: как быть настоящим человеком и радоваться взаимной любви. Пока безжалостное время не отнимет, не вырвет из объятий… «Совёнок» – исковерканная же ты жизнь в миниатюре, жестокий полигон, игровая доска, поделённая на белое и чёрное – счастье и мины. – Entrez, s'il vous plaît!* – наконец донеслось до ушей задумавшегося Семёна. Лена усмехнулась. – Ну, на каком ещё языке мне обратиться, чтобы вы перестали смотреть ей вслед и наконец зашли? Моника подмигнула пионерке и, нагнувшись к уху Вожатого, делавшего вид, что всё ещё не слышит. – どうぞ入ってください!* Семён только руками развёл смущённо. – Шпрехен зи дёйч, Иван Андреич?* – только и процитировал он «Мёртвые души», кивнул и проследовал за Леной в её домик. Войдя, дверь за ними закрыла уже Моника. – Погодите! Вы с Мику живёте в одном домике, и она не в курсе, что ты шьёшь и для кого? – уточнила японка. Лена покачала головой. – Иногда она говорит просто для того, чтобы говорить, потому что любит общество и не хочет никого отягощать поиском тем для беседы. – Бедная девочка, – прокомментировала Моника. – Хорошая девочка, – отозвался Семён. Лена указала на длинное платье на плечиках (вроде бы, такие были в кладовке в библиотеке). Одна половина его, левая, была чёрной с узором в виде белых цветов, правая же являлась словно негативом первой – белая с чёрными цветами. Вот так – посмотришь сбоку и даже не догадаешься, что есть вторая сторона. Рукава-фонарики Семён бы просто назвал милыми, в то время как Моника подошла и начала их ощупывать с благоговением, особенно остановившись на бахроме по краю. – Лен, а ты точно хоть иногда спала? Пионерка в ответ показала большой палец. – Всё в порядке! – заверила она. А у самой мешки под глазами идеально сочетались по цвету с волосами. И вот что ей скажешь? Что так нельзя, что организму нужно высыпаться? Так знает, сама всё прекрасно знает. Но искусство требует жертв. Даже если чужое музыкальное искусство требует жертв конкретно от неё. Да и чем её шитьё – не искусство? Философские мысли о прекрасном обрели форму, а суть ли – из ткани, звуков, красок или чернил? – Оно великолепно! – наконец прошептала Моника. – Можно померить? – Нужно! Мне же ушить, подогнать ещё. Японка аккуратно приложила платье к себе, после чего повесила обратно, развязала галстук и принялась расстёгивать пуговицы на рубашке. – Семён! Выйди! – тут же тревожно обратилась Лена. – Ой, да че… – начал он. – Выйди! – гаркнули девушки в два голоса. – Ладно-ладно… – сдался Вожатый и замахал руками. В них пионерка и всучила парню рашпиль и наждачку. – Не скучай за дверью, тогда время пролетит незаметно! – бодро заявила Лена. И ведь чуть не вытолкнули за дверь. – И вот остались лишь ты и я, палка! Деревяшка, естественно, промолчала. Столярные работы не особенно привлекали его, Пионера, но это было одним из многочисленных занятий, за которые полуразрушенное сознание могло зацепиться как за спасительный уступ, чтобы окончательно не провалиться в бездну безумия. – Так, здесь чуточку подошью, а ты помолчи в процессе. – Почему? – Примета: нельзя говорить, пока на тебе пришивают, а то память пришьёшь. Моника усмехнулась. – Было бы что… – но послушно замолчала. Если избавить ветку от неровностей, сучков и выровнять толщину получилось, то зачистить шкуркой поверхность Семён не успел: дверь распахнулось, и девушки явили миру Монику в её новом платье. – Шика-а-арно… – только и произнёс Вожатый. – Теперь твоя очередь примерять костюмы, – объявила Лена. Конечно же, не могло смутить их число. Почему не один? – А они… Для кого? – спросила Моника. Пионерка развела руками. – Для него… и для него, – растерянно наконец ответила она.

***

Пионеры удивлённо поглядывали на Алису в её наряде и то и дело присвистывали, и было от чего: девушка явилась в столовую в кожаной куртке с набитыми клёпками и просто гвоздями. Группа заняла столик и пожелала друг другу приятного аппетита, после чего Мику наконец не выдержала. – Сеструшка-ватрушка! Кружок кожевников на пару домиков дальше!* – Rock you!* – отозвалась Алиса, и все рассмеялись. – Мы готовы вжарить по полной, – утвердительно произнёс Вожатый, настраивая друзей на нужный лад. – Мы сможем. Мы – банда, – согласилась Моника. – Тогда вы после еды дуете к сцене наряжаться, а мы с Алисой не торопясь ведём толпу. – Мику потёрла ладошки, положила перед собой и погладила флейту. – Чувствую себя гамельнским крысоловом,* потрясающе! Лена посмеивалась, слушая их, за своим столиком.