***
А вот и он, с молотком и долотом, в коже, несмотря на жару. Работает по дереву напряжённо, вдохновенно, с точными и сильными движениями – будто сделанный из камня созидатель. Таким – хочется любоваться. Но времени нет. И рой других желаний нещадно жалит. – Ну, здоров, братка! – поприветствовал Семёна Вожатый. Тот хмыкнул и плюнул на землю. – Не брат ты мне, гнида* белорубашечная и белорукая! Бросил с презрением, говоря медленно, с чувством. – А за то, что не чернорубашечник,* мне льгота не положена? – ухмыльнулся и развёл руками. – В собесе* посмотри – может, и покладено. Чего припёрси ко мне? Вожатый кивнул. – Да вот, дело есть. Вырезатель наигранно зевнул. – Дело есть – дело ешь. А меня, мой лагерь и моих пионерок не трожь. Говорил строго, скупо и доходчиво – как уже сжатый кулак. Такой с одного удара свалит – не поднимешься. – Слушай, я ж не из этих, Пионеров, я смирный, я с миром. Вырезатель посмотрел скептически, но кивнул. – А не врёшь? – Да чтоб я сдох на этом самом месте! – выпалил Вожатый. Семён хмыкнул и кивнул. – На этом самом не обещаю, но да. Они кивнули друг другу. – Я Вожатый и, кстати, с гостинцем. – В лесу, поди? – нехорошо так усмехнулся Вырезатель. – Вообще… – Вожатый щёлкнул пальцами. – А что? – Да вот, ходил я давно, в самом начале, за одним из наших в лес. Больной какой-то, а после его «лечения» я стал ещё хуже него – тоже больной, но ещё и нестабильный. Но справился. Вожатый потёр пальцы. – Молодец ты… А я вот… – не стал говорить о себе, – сейчас тебе принесу. Айн момент.***
Где-то и когда-то – нигде и никогда. И день не день, и солнце – чёртов фонарь,* и даже ложки нет.* Семён улыбнулся слабо, как слаб он сам, и кисло, как бытие. Бытие, которое заперло и определило сознание. Поднял кулаки на уровень груди, будто готов сражаться. Но не готов. Или готов, но не с кем? Уже не имело значения. Подался вперёд. Сейчас он побежит. Снова. И сиганёт с обрыва, откуда раньше открывался такой красивый вид, а теперь не до вида: здесь закрывается его смена. Пойманный в мире мечты – как муха в янтаре. Вдох-выдох. Здесь нет свободы – почти: только несколько секунд свободного падения перед тем, как после мгновения боли снова очнуться в автобусе. Но мгновение боли лучше, чем плен иллюзий, чем моральные и физические терзания целую неделю. Прикрыв глаза, парень опустил голову и запел.* Разбежавшись, прыгну со скалы... Вот я был – и вот меня не стало! Я устал от этой тишины. Сколько лет я не прожил – так надо! – А?! Он вздрогнул, услышав хлопки. Аплодисменты. Открыв глаза, Семён осмотрелся. Неподалёку стояла симпатичная девушка в пионерской форме, длинные каштановые волосы закреплены белым бантом, а пряди свисали по обе стороны лица… как рога сатаны, но какие-то вялые рога… – Привет! – наклонив голову, обратилась незнакомка. Парень аж закашлялся. – Что?! Я здесь, в этом странном цикличном аду уже сколько времени, а ты заявляешься и говоришь: «Привет!»?! Девушка развела руками. – Ну… Раз ты так хочешь… 今日は！* Семён аж согнулся и выпучил глаза от удивления. – Э… Что? И кто ты? Незнакомка рассмеялась. – Добрый день! Меня Моника зовут, правда-правда! У меня мама из Японии и папа из Японии, и сама я японка. Но если дело в именах. Сам-то… Парень мрачно кивнул. – Я не Семён. Хоть это и бесполезно повторять. Всем вам… Я Сергей.* Моника кивнула. – Да-да. У Семёнов бывают разные имена, потому что… Но договорить парень ей не дал. – Что ты несёшь?! И снова смех. И снова чужие слова. – Я несу исцеление. Ты спросил, кто я. Я назвала имя, но не суть. Я воспитатель в «Совёнке». И человек – на страже жизни, если в общем. Парень схватился за голову. Невероятно. И спустя столько времени и бесплодных попыток – что-то новенькое, к нему заявляются и насмехаются. – А теперь… – начал он, но на этот раз перебила Моника. – У тебя красивый голос. Парень рассмеялся. – Это не мой голос, – бросил он зло. Японка кивнула. – Знаю. И даже не ваш внутренний. Это голос аватара, того самого Семёна. О чём ты не дал сказать. Девушка наклонила голову, и лучистые зелёные глаза скрылись в непроглядном мраке. Сергей отшатнулся. – Ты-ты-ты… ты как он! И снова смех. – Ты тоже. Ты не смотришься в зеркало, но с тех пор, как вспомнил ВСЁ и осознал КОЕ-ЧТО (кстати, ничтожно мало и не то), ты выглядишь как Пионеры. Вдох-выдох. – И вообще! – выпалил Сергей. – Какой смысл имеет этот разговор, если нет смысла в общем и свободы в частности? Моника покачала головой и положила хвостик на плечо. – А вот тут ты ошибаешься: смысл есть везде.* Просто вы, Семёны, привыкли мыслить слишком глобально, не имея на это причин, а потому это не порождает последствий. – Парень прищурился, внимая. – Вы мыслите категориями мира в целом и земного шара, не имея таких огромных рук, чтобы охватить его. Сергею вспомнился постер фильма с земным шаром на пальце.* – А ведь всё проще, – продолжила японка. – Человек делает то, что присуще людям. Этим он наполняет и себя по каплям, и общий мировой океан. «Как там было в песне у Семёна на телефоне?»* Лицо стало задумчивым. – А моря до краёв наполнялись по каплям, и срослись по песчинкам камни. – Моника закивала. – Вечность – это, наверно, так долго… Японка улыбнулась. – Именно так. Вечность – это слишком долго, чтобы на неё постоянно оглядываться и оставаться собой. – Грустный вздох в ответ. – И ты уже понял, что самоубийство – не выход. Злая ухмылка. – Конечно! Это вход! А выхода – нет! Дикий, безумный смех, гулкий и горький. Моника поморщилась и порадовалась, что они здесь одни. – Выход – есть. И я за ним слежу, открываю, отхожу и веду к нему других. Но увы – не могу толкнуть за дверь. Иначе за дверью ты быстро по… – не-нет-нет, нельзя говорить «поймёшь», потому что это значит согласиться! Срочно заменить! – Ты быстро решишь, что здесь – ещё и лучше, чем там. Я могу лишь указать путь. Сергей улыбнулся. – Ну… Вручи же мне нить, Ариадна!* Девушка благосклонно кивнула. – Чтобы жить, нужно, ты не поверишь, просто жить. Ешь-пей… Наклонив голову, парень ухмыльнулся. – Жуй-*уй?! Моника вздохнула. – У вас у всех один юмор. Он бы сказал то же, я уверена! Сергей приоткрыл рот и подался вперёд. – «Он» – кто? Девушка поморщилась. – Вожатый, один из вас. Опережая вопрос: тоже оболтус и не смог по-человечески выбраться. Не в нём суть. И даже не во мне. Просто нужно понять: ты не только имеешь право, но и можешь радоваться жизни… Снова ухмылка. – С тобой? Моника, тоже ухмыляясь, подалась вперёд. – Вот что нет, то нет. Моё сердце уже отдано, а душа продана. «Как ни странно, разным людям!» Сергей поморщился. – Предлагаешь попытать счастья с куклами. И попытать себя ещё? Это можно было бы… Но зачем? Лучше было бы закончить всё здесь и сейчас: у меня не было жизни там, не может быть здесь. И он отвернулся. Просто отвернулся. Дыхание Моники перехватило. Она должна была такого ожидать, но просто не могла! Это ведь – неправильно! Утопающий не должен отталкивать спасательный круг и с улыбкой идти ко дну. Но именно это и происходило. А ещё сердце кольнуло осознание: Семён не был так уж неправ: бывает не только необходимость, но и желания самого больного. – Се… ргей! Тот не повернулся, но заговорил. – И зачем я кому-то даже здесь? Той же Славе. Одна морока и нагоняи. Или Лене… Хм-мр-р. <i> Семён назвал этих девушек двумя полюсами – одна заботится о тебе, о другой заботишься ты. – Но к чёрту одностороннюю заботу. Я хочу партнёрства, я хочу рок-н-ролл! <i> – Думаешь, что без тебя они бы жили спокойнее? – Кивок. – Без тебя они бы не жили вовсе. – Парень резко развернулся. – Так это сон? Мой сон? И я так бездарно его трачу?! Два безглазых ухмыляющихся лица. Но всё же Моника покачала головой. С такими рассуждениями можно дойти до ужасов скуки и гедонизма. – По форме – да, по сути – нет. Сергей нахмурился. – А ведь всё так многообещающе начиналось… – протянул он. «Кто не ценит свою жизнь, чужую ценить будет ещё меньше». – Это не только твой сон. Это сон и девочек, так что не обижай их. Считай, что тебя отправили в детский лагерь по системе «всё включено» и к тому же дали не торопясь, в своём темпе подтянуть навыки, которые ты потерял или не имел. Парень рассмеялся, но уже не зло, а… с сочувствием. – А ты-то за что здесь срок мотаешь? Моника робко улыбнулась и показала яркие блестящие глаза. – Потому что не ценила ни свою жизнь, ни чужие. Они кивнули друг другу. Парень скинул свитер, улыбнулся и расправил спину. – Знаешь… Я в «Совёнок» – получать и по возможности доставлять удовольствие. По крайней мере… попробую. Более не оборачиваясь, Сергей пошёл назад, к лагерю, чтобы из несчастного Пионера стать порядочным пионером… Японка помахала вслед ему, но исключительно для себя. – Я надеюсь на тебя… – прошептала девушка.***
Вожатый оценил состояние подошедшей к нему (и загородившей солнце) девушки и тревожно резюмировал: – На тебе лица нет! – А на твоём лице нет глаз. Он пожал плечами. – Ну, и почему ты лежишь в шезлонге с книжкой? Я, между прочим, уже была в сложной командировке по работе! Поэтому и лицо такое. Вожатый серьёзно кивнул, но наконец позволил себе улыбнуться. Всякое случается там, и захочет – расскажет. – Я Семёнши-сенсей…* – ответил парень и с улыбкой прикрыл один глаз. – И сейчас на моей дороге жизни привал перед обедом. – Работа сама себя не сделает, товарищ вожатый. Он рассмеялся. – А отдых сам за себя не отдохнёт! Девушка покачала головой. – Лодырь ты, а не сенсей! Тот покачал пальцем. И раздался звук горна. – Одно другому не мешает. За честь, отвагу и обед по расписанию!*