– Что ж, духовное духовным, а ужин по расписанию! – прокомментировала Женя.
Моника кивнула и последовала за пионеркой в столовую.
Однако просто так зайти было нельзя: «Совёнок» требовал жертв, которые должны были почти мгновенно обернуться наградами…
Но это по классическому сценарию.
На крыльце столовой царила вынужденная опустошённость: не было Семёна, а значит, Электроник никому не рассказывал про ДваЧе, ни от кого не убегал, не падал, не получал фингал и не вызывал ложных подозрений.
Мирно и с удовольствием отужинав, девушки вышли на крыльцо, где, как сомнамбула, бродил кибернетик, ища кого-то, даже не зная, кого.
– Привет! Чего бродишь как неупокоенный?! – с улыбкой спросила Моника.
Парень едва не подпрыгнул, но просто пугливо сжался.
– Да вот… игру карточную придумал для лагеря, но… – и замялся.
Японка кивнула.
– Но Ольга карты не даст. – Кивок. – Ничего, справлюсь я.
Рядом раздался смешок.
– Кому это и чего я не дам? – скорее игриво спросила вожатая.
Моника улыбнулась. Пора было проявить решимость и отыграть партию самой.
– Да вот – придумали игру карточную… И, как ни удивительно, – она многозначительно подняла палец, – для неё нужны карты.
Ольга хмыкнула.
– Не нравится мне это… но раз ты участвуешь, то, наверное, ничего плохого. Карты в моём домике!
Женя смущённо пошаркала ногой, но промолчала.
– Давайте помогу! – вызвалась подошедшая Славя.
Моника вздохнула. Этот концерт не в её честь раздражал.
– А их никто не брал? Для гадания, там…
– Раз в крещенский вечерок девушки гадали!* – выкрикнула Алиса. – Славя залилась краской. Явно вспомнила, где карты и почему не у вожатой. – По сто грамм на посошок дружно выпивали! – задиристо закончила рыжая.
Моника хохотнула.
Вожатая упёрлась ладонями в бока.
– Двачевская!
И тут же японка положила руку на плечо коллеге.
– Оль… Она пошутила…
– Неудачно! – выпалила вожатая.
Моника вздохнула.
– Она пошутила, мы посмеялись… – заметила она.
Женя кивнула и поддержала:
– К тому же с отсылкой на классическую литературу! – и чинно подняла палец.
Ольга отмахнулась: сдалась.
– Ладно, я не худсовет, видимо, чтоб определять, что удачно. А что – нет.
И тут Славя робко произнесла:
– Кажется, карты у меня в домике…
Вожатая зарычала.
– Когда кажется, креститься надо!
– Раз в крещенский ве… – начала было Алиса, но заткнулась и закивала, увидев, как Моника приложила палец к губам: второй раз так легко не отмажет.
– Сбегай, Славя, пожалуйста! – дала Воспитатель команду пионерке, и та, спешно кивнув, сорвалась с места.
Женя проводила её взглядом и вопросительно посмотрела на Монику.
– Оль, проследи, пожалуйста, за тем, как столы сдвигают и турнирную таблицу вешают: как бы не снесли чего… А я снаружи покараулю.
Вожатая спешно закивала: порядок, она поможет сохранить порядок, будет командовать, не упустит выскальзывающие вожжи!
Подобно урагану или джинну женщина ворвалась столовую, чтобы мешать пионерам проявлять себя и с худшей, и с лучшей стороны.
– Жень… – виновато призналась японка, – я точно знаю, что тебя Электроник уже, – библиотекарша поморщилась при этом имени, – вписал в турнирную таблицу. Так вот – помоги нам всем, сыграй с нами. Не дай порядку пасть, а пустоте – засосать. – И тут же подмигнула. – Не говоря о том, что эта пустота иначе засосёт и тебя – пустота одиночества и неосознанного времени.
Девушка вздохнула.
– Пожалуй, – наконец произнесла она. – Но раз уж играть, постараюсь показать себя.
И отошла – ждать.
Моника вздохнула, проводив её взглядом, и поспешила впустить в поле зрения пропавшего персонажа.
На крыльце сиротливо притулилась Двачевская, которой было решительно не с кем спорить: её не только не домогались и не планировали приступать – некому этим было заняться.
– Привет! – ласково обратилась Воспитатель.
– Ну, привет, коли не шутишь! – задиристо ответила пионерка.
Японка встала рядом, облокотившись на перила, и улыбнулась.
– Что, будешь играть в это со всеми? – опережая вопрос, спросила сама.
Вздох.
– В эту глупую игру. Но чем ещё заняться?
Моника пожала плечами.
– Я тоже.
– И как – собираешься победить? – чуть подавшись вперёд и ухмыляясь, спросила Алиса.
Японка наклонила голову и ухмыльнулась в ответ.
– Я патологоанатом.
Двачевская хмыкнула.
– Угрожаешь?
Смешок.
– Ничуть! Просто у нас не бывает ярких побед – только процесс и выводы. Описать причины и следствия, – перед глазами снова был Декоратор в обезображенной плотью библиотеке. Моника нервно сглотнула. – Почему бы не попробовать иначе – для разнообразия! Победить! А ты как, живёшь победами, результатами?
Алиса подбоченилась.
– Да! – бросила она с вызовом.
Японка пожала плечами.
– Неплохо, но ты холерик, наверное, так что горишь ярко, но не очень долго, – Двачевская, поджав губы, вынужденно кивнула. – Такие люди многого добиваются, но слишком многое и бросают. Так что за тобой кладбище не только дураков, соперников, но и погибших начинаний.
Двачевская поморщилась.
– Ну, и? Что с того? Я и так это знаю.
Моника улыбнулась.
– А то, что если жить от победы до победы, жизнь у тебя получается уж больно короткая. Как у девочки, которая пыталась согреться спичками в мороз.* – Алиса, выпучив глаза, нервно сглотнула. – Не ищи у меня спасения: я не волшебница, не мудрец, не пророк и не умею ходить по воде.* – И тут же подмигнула. – Но кое-какая идея у меня есть.
Алиса слабо улыбнулась.
– Валяй, – нарочито задиристое слово, нарочито холодный, безразличный тон. И бледные губы, едва слышный шёпот.
Моника кивнула.
– Чтобы жить дольше и полнее, нужно жить в процессе того, что делаешь и как. Радоваться, общаясь с людьми, а не только получая ответы и разрешения. Сливаться музыкой со звуками пианино, пока играешь, а не ждать аплодисментов… Ты же тоже музыкант – должна понять!
Глаза Алисы были на мокром месте.
– Спа… сибо. Мне, кажется, нужно обдумать свою жизнь и покур…
Моника покачала перед ней пальцем.
– Не здесь… – увидев недовольство на лице пионерки, японка щёлкнула себя по скрытому в кармане картону пачки. Тут же кивнула выпучившей глаза Двачевской. – Даже угощу.
Они пожали руки.
И спустя мгновение Моника обернулась и гаркнула.
– Так, Леночка, не толпимся, заходим!
Ойкнув, девушка, не поднимая головы, пробежала в столовую.
– Подслушивала… – недовольно протянула Алиса.
Моника отмахнулась.
– Плевать! И на Лену, и на «подслушивала». – И кивнула на дверь. – Ну, что, пошли?
– Конечно!
***
Отдав финал Алисе и Жене, Моника задумчиво осматривала зал.
«Ну, и зачем я осталась? Ради них? Они бы и сами справились. Но кое-как, с другой стороны! Стояли бы без зрителя и главного героя… Но никто бы не пришёл – и ничего бы не случилось. Совсем ничего. Просто голый сценарий».
Нос переполнился фантомным ароматом дешёвого пластика.
«Ничего бы не случилось, а значит, и местные будто бы не жили. Просто прокатились по конвейеру из ниоткуда в никуда через ничто. Таких, стандартных, наверное, сразу на сжигание, а не в пресс: нечего выжать».
И тут же тряхнула головой в ужасе и инстинктивно открыла карман. Только присутствовавшие пионеры помешали. Можно было просто их проигнорировать или уйти, но… Это было неправильно.
И тут столовая взорвалась криками.
Алиса встала со своего места, с улыбкой пожала плечами и протянула руку Жене. Та пожала её и тоже с улыбкой поднялась.
– Ну, не повезло в картах – повезёт в любви! – хохотнула библиотекарша. И тут же шикнула на Электроника, решившего обнять занявшую второе место девушку. – А кому-то не повезло ни в картах, ни в любви – таким, – она сжала кулак, – может повезти в смерти.*
Алиса захлопала в ладоши.
– Дело говоришь! А теперь кыш, белобрыска!
И его и правда – как ветром сдуло.
Оставив финалисток, весело болтавших на выходе из столовой, Моника решила не тратить время и силы на дорогу до домика. На плечах и так будто лежал целый лагерь, а голову пережимал незримый обруч.
Раздевшись, японка рухнула на кровать и укрылась.
– Сём… – прошептала она перед тем, как уснуть.
***
Рваные, тревожные образы сменяли друг друга, как в калейдоскопе, не давая зацепиться, успокоиться и отдохнуть.
Моника открыла глаза и нашла себя сидящей в вечерней столовой.
Напротив, через стол, сидела Виола и смотрела строго, устало и, вроде бы, без нотки сочувствия.
Удостоверившись, что внимание обращено на неё, женщина перетасовала колоду и разложила перед собой и Моникой по шесть карт картинками вверх.
Японка посмотрела на свою сторону. Четыре дамы своих мастей – Алиса, Лена, Юля и Ульяна, а также два джокера, которых в местной колоде быть не могло, – Мику и Женя.
– Мы играем ими, девочками, – недовольно заметила Моника.
Виола кивнула.
– Ты и сама поняла, что они люди и тем более – живые люди ровно столько, сколько с ними играем мы. С ними или ими – это слова, вопрос формы.
На картах у Куратора были лишь ряды цифр, микросхемы, сейфы, пистолет и… групповая фотография местных обитателей.
Моника кивнула.
– Это жестокая, но верная логика, я её… прочувствовала, коснулась. – Девушка сжала кулак, вонзив ногти в ладонь. – От нас зависит судьба кукольного домика, и мы внутри играем по-доброму с куклами, когда сверху всё кажется пластмассовым. Куклы видят в куклах если и кукол, то живых…
Японка потрясла головой.
Виола же усмехнулась.
– Семён назвал это кукольным централизмом.* Кукольность снизу доверху, чувственность сверху донизу.
Наваждение теряло краски, сжималось, отдалялось и наконец погасло, будто кинескоп растратил последний заряд и отключился.
Сон накрыли тишина и тьма.
Всюду, куда ни глянь, Моника видела не просто мрак, а именно сгустившуюся, плотную, густую, словно ртуть, черноту.
– Сестрица?
Голос потонул в неясном нигде.
На собственные пальцы смотреть не хотелось, потому что душу холодило знание: они такие же, и видеть этого не стоит.
Закрыть глаза – нельзя: тогда мрак победит, сомкнётся, и не останется ничего.
Разведя руки в стороны, Моника закричала что есть мочи:
– Да будет свет!
Белизна ослепила мгновенно.
С замиранием сердца девушка позволила себе моргнуть, а потом уже осмотреться.
Комната имела размеры, и что-то блестело на ближайшей стене.
Подойдя ближе, Моника удостоверилась – зеркало.
– Кажется, кто-то очень неудачлив, – заметила она.
Стеклянная гладь была словно перепахана, изрезана.
Осторожно шагая, Моника вошла в зону отражения разбитого зеркала и ахнула.
Казалось, даже стены задрожали от этого вздоха.
Семён!
Моника встала напротив зеркала, где отражалась не она, а Вожатый.
– Ты жив…
– Увы, сейчас только дымной жизнью труб, канатов и крюков.*
Девушка поднесла палец к стеклу, коснулась и сдержалась, не ойкнула, когда неровный край порезал палец.
– И всё же разбитое зеркало не к добру…
Два синхронных кивка.
– Конечно. У тебя муж умер, мир чуть не потонул во мраке – спорить бессмысленно, – согласился Вожатый.
Моника прикрыла глаза и коснулась свободной рукой сердца.
– Я скучаю, любимый…
Вздох.
– Не могу сказать о себе того же. Я – разбит и не существую, а значит, не скучаю.
Моника кисло улыбнулась.
– Это сущность мёртвых. Что ж – хоть кто-то не страдает, уже неплохо. А почему ты в моём зеркале?
– Потому что мы – эхо* друг друга.* Пусть и неполное. Так даже лучше. Для всех.
Моника закрыла глаза и поднесла к губам пораненный палец.
Запах крови будоражил разум.
И девушка открыла глаза.
Стоило ли хоть ради приличия провести линейку своего отряда? Да ну – к чёрту!
Солнце светило не для того, чтобы кто-то портил другому жизнь, потому что это вроде как принято!
