107 - Вашу ручку, фрау-мадам
28 июня 2023 г. в 14:58
Примечания:
Остап Бендер, "12 стульев" (с) Ильф и Петров
Мусли́м Магоме́тович (Магоме́т оглы́) Магома́ев (азерб. Müslüm Məhəmməd oğlu Maqomayev; 17 августа 1942, Баку, Азербайджанская ССР, СССР — 25 октября 2008, Москва, Россия) — советский, азербайджанский и российский эстрадный и оперный певец (баритон), киноактёр, композитор; народный артист СССР (1973), народный артист Азербайджанской ССР (1971)
Па́уэр-ме́тал — одно из направлений металла, сложившееся во второй половине 1980-х. По сравнению со многими другими видами металла пауэр-метал — бодрая и оптимистичная музыка. Тексты песен в этом жанре часто бывают посвящены фантастике, фэнтези и средним векам, многие группы записывают концептуальные альбомы и ставят рок-оперы на эти темы
Принцип коммунизма: От каждого по способностям - каждому по потребностям
«Умная Эльза» — сказка братьев Гримм
Тарапунька и Штепсель — популярный в СССР комический дуэт народных артистов УССР актёров Ефима Березина (Штепсель) и Юрия Тимошенко (Тарапунька)
Катарсис - Танцуй в огне. Была в главе "Наш катарсис"
Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»
Х/ф "Свадьба в Малиновке", 1967
Пригласить
Монолог Моники Ⅷ (Смысл жизни)
Ужин провели за едой в менее тесном кругу, чем можно было ожидать: если Женя не придала рассадке значения, то Моника и Алиса то и дело поглядывали на пустой, будто осиротевший, стул. А ведь его могла бы занимать девочка с аквамариновыми хвостиками. Японка даже бросила взгляд на кибернетика, но тот беззаботно общался с товарищем, будто ничего не было, а не только нет и не будет.
Безмерно захотелось закурить, и Моника непроизвольно царапнула по карману, но тут же убрала руку. Алиса едва заметно подмигнула и покачала головой, пришлось в ответ так же заговорщицки подмигнуть. И снова Женя, как хорошая девочка, осталась в стороне.
– Ну, что, господа присяжные заседатели!* Вечер продолжается, предлагаю прогуляться, а потом вы на дискотеку, а я – на сцену.
Монику пронзила мысль.
– Колонки… – на выдохе выдавила она.
Двачевская закивала как-то резко, несуразно, деревянно.
– В клубах! – чуть охрипший голос будто цеплялся за заусенцы в горле… или не в горле, а в душе.
Но выяснять это – было не время.
Настал час разбрасывать камни и надеяться, что из получившегося хаоса родится хотя бы некий заместитель гармонии.
Так что, доев, японка предложила просто-напросто прогуляться и поболтать, оставив Ольге самой разбираться с организационными моментами: никто ведь ничего им трём не поручал.
Освободиться от забот и выйти на свежий воздух было приятно, а отбросить мысли о пропитанном миазмами музклубе – и вовсе волшебно.
Лодочная станция оставляла впечатление благословенного места: и тепло, и свежо, и безлюдно.
– Обалдеть, – наконец описала ситуацию Женя. – Гуляю с воспитателем и хулиганкой. Так ещё и получаю от этого удовольствие! – пионерка рассмеялась. И тут же повернула голову к Алисе. – И что теперь? Ты научишь меня плохому?
Моника наклонила голову.
– Это скорее по моей части. – И стоило Жене удивлённо выпучить глаза, продолжила: – Ну, как минимум, можешь перенять такую вредную привычку – когда мне грустно, я пью кофе с конфетами.
Обеих обняла за плечи Двачевская.
– Ой, девчонки, растолстеем мы с таким подходом, будем ещё злее, караул!
Страшное и очень вероятное предзнаменование вызвало лишь волну хохота.
– Кстати о птичках! – Двачевская шлёпнула себя ладошкой по лбу. – Чуть не забыла! Пока принимаются заявки на «концерт», кто что слушает?
Женя только пожала плечами.
– Да ничего особо. – И как бы извиняясь: – Плыву по течению, так сказать. Магомаев* разве что божественен. А что по вам.
– Рок, – подбоченившись, красуясь, отозвалась Алиса.
Моника, похлопав ресницами, ответила:
– Рок, пауэр метал,* скорее так.
Двачевская от удивления присвистнула.
– Хороший у нас педсостав! На таких детей оставить хоть и страшно, но… нужно!
Моника усмехнулась.
Женя кивнула.
– Детям нужны те, кто их понимает, а значит, и сам будет понятным, и найдёт, чем пригодиться. И начальству вы нужны, новые люди. – И покачала головой. – Только развалите вы Союз, потому что, пусть и хорошие, но себе на уме. – Прикрыв глаза, она подняла голову к небу. – Ты, может, неосознанно, а такие, как Славя… не будем.
Японка приложила палец к губам.
– Кажется, Семён говорил что-то такое и страдал – какой он одновременно советский и антисоветский.
И тут же девушки ойкнули от того, что Алиса хлопнула их между лопаток.
– Так! Не киснуть! Наш масштаб – «Совёнок», и здесь мы своими силами и умом построим коммунизм в отдельно взятом лагере, так что ноги в руки, волю в кулак – и каждому воздастся по потребностям!*
Моника с улыбкой кивнула.
– Спасибо.
На том и разошлись.
Вечерняя площадь мигала лампочками гирлянд и ощетинилась аппаратурой – она была готова к танцам. Судя по всему, Ольга справилась силами кибернетиков и собственным разумением.
– Вы где пропадали? – неприветливо встретила она девушек.
Моника лишь спокойно наклонила голову, вытянув губы в ухмылку.
– А что? Хотели поручить хрупким девочкам что-то носить? Или по репертуару посовещаться?
В ответ вожатая лишь недовольно засопела и отвернулась.
– И это всё? – шепнула Женя.
Кивок.
– Ольга не грозная. Она просто пытается держать хотя бы других в узде, чтоб всё было правильно, пристойно.
Моника и Женя сели на лавочку смиренно ждать начала чужой дискотеки, которой решили дать шанс… чтобы получить свой шанс быть со всеми. Хотя бы некоторое время.
Мы по доске переходим в пустой темноте.
Тени кружатся и воют, касаются рук.
Нас не спасут – не помогут тебе или мне,
Здесь не найдётся товарищ, тем более – друг.
Мы постараемся правила кукол принять,
Чтоб раньше времени с полки не сверзнуться вниз.
Правила выше всего – и тебя, и меня:
Правила – это стандарт, заменяющий жизнь.
Мы переходим не реку – нежизнь, утопая, но вброд.
Мы себе твёрдо верны. Не забыть бы зачем.
Воздух плотнее воды – через боль каждый вздох;
С каждым глотком пустоты приближается смерть.
Кукла на полке, осколки уже на полу,
И человек – между ними как треснувший мост.
Я (или мы?) – всё куда-то в бреду я бреду.
Ориентируясь в свете закона и звёзд…
Женя задумчиво покивала.
– Философия жизни в стихах с отсылкой на философа… да… – улыбнулась. – Интересно!
Моника пожала плечами.
– Может, так поражает и радует, пока свежо, а наешься – и всё, магия аллюзий и фантазий развеется, пыльца фей обратится в пыль…
И тут же со вздохом подняла глаза на ненастоящие булавочки-звёзды, которые не меняли здесь своего положения от недели к неделе…
Женя согласно кивнула.
– Боюсь, это так. Сначала голод, потом насыщение, а за ним пресыщение, и на каждом этапе ты будешь уставать и страдать. – Пионерка посмотрела наверх, но без тоски и скорее с интересом. – А ещё я понимаю, что так же бывает с людьми. Я боюсь людей: и что сама вскорости надоем и пойду на свалку, как ненужная кукла… даже если останусь целой, и что мне самой надоест мой близкий человек, что я буду желать от него избавиться – и больно будет, что оставить рядом, что решиться…
Моника сглотнула и провернула обручальное кольцо на пальце.
– Сёма…
Женя опустила глаза на брусчатку и прошептала:
– Как-то невесело в свете (или темноте?) такого разговора вспоминать, что ты замужем.
– Хе-хе… – выдавила Моника. – Но… мы любим друг друга. Будем надеяться… друг на друга и мир. Иначе, наверное, и жить не стоит.
Пионерка на миг улыбнулась.
– Сказка об умной Эльзе?* Пожалуй. Но, думаю, лет за двести (хорошо даже, наверное, их не иметь) надоест кто угодно.
Моника рассмеялась.
– Если выдастся шанс, я тебе сообщу результат эксперимента!
Девушки подмигнули друг другу.
И тут рядом с ними выросла недовольная фигура вожатой.
– У нас тут танцы или где?! – гаркнула она. – Сидят, смеются, будто Тарапунька и Штепсель* у нас тут выступают! – И притопнула. – Марш танцевать!
Пришлось встать и осмотреться для начала.
– Ну, и как и с кем танцевать? – поморщившись, спросила Женя. – И зачем мы вообще пришли…
Моника печально отвела взгляд и остановилась на Ульяне. Девочка, совершенно не беспокоясь о том, что случилось с её «сестрёнкой» на другом витке, энергично и весело отплясывала (кривлялась ли – да плевать!), и рыжие волосы взметались снопами огня, и лампы бликовали на платье…
Японка невольно улыбнулась.
– Танцуй… Танцуй в огне, танцуй… лети к своей мечте…* – прошептала она завороженно.
– Что, прости? – привлекла к себе внимание Женя, положив ладонь на плечо.
Моника улыбнулась.
– Да вот, сто лет не танцевала… – И, заведя взгляд вверх, приложила палец к губам. – Лет двенадцать, выходит? – Тряхнула головой. – Звучит как безумие! Наверное, я даже истосковалась… – Тут же рассмеялась и, не давая себе опомниться, запустила пальцы в волосы. – Сегодня я выберу глупый метод борьбы и скажу, что лучший способ преодолеть искушение – это поддаться ему!*
И, не дожидаясь согласия или возражений, потащила Женю в круг света и тепла, где неумело, но искренне дрыгались люди, сливаясь в человеческое (человеческое, слишком человеческое) море и соединяясь с музыкой. Исчезали боты, стирались лица, маски, платья, не было ненужных и фальшивых слов – только мелодии и движения…
Только спустя какое-то время запыхавшиеся, раскрасневшиеся, но довольные девушки проковыляли мимо вожатой… просто Ольги, самозабвенно продолжавшей отплясывать среди пионеров, позволяя подолу платья и волосам реять на ветру.
Женя упёрлась локтями в спинку лавочки.
– Даже не предполагала, что могу вот так веселиться на культурно-массовом мероприятии… такого рода. – И усмехнулась. – Видимо, это и есть некое в-миро-принятие. И я дышу местной атмосферой со всеми, вроде неплохо.
Моника, улыбаясь, молча кивнула.
Следующую пару песен, не сговариваясь, пропустили.
– Медленный танец! Разбиваемся на пары! – скомандовала вожатая.
Женя резко отвернулась в другую сторону, заметив упорно и неотвратимо пробивающуюся через толпу блондинистую голову.
– Я девушка, конечно, культурная, но разбиваться на пары с ЭТИМ, – прошипела она недовольно, – не собираюсь. Лучше разбивать лица.
Моника преградила путь Электронику и покачала головой.
– Иди своей дорогой, второй сталкер.
Сергей опешил, выпучил глаза, замер… И тут же набычился, сделал шаг вперёд.
– Думаю, не вам, а нам решать, как и с кем…
Женя сжала кулаки.
– Брыс-с-сь!
Электроник обиженно развернулся на пятках и не оглядываясь зашагал прочь, нарочито громко топая.
Японка покачала головой.
– Демонстрация. Затаится… Хм. А?
Женя потянулась к ней сама.
– Вашу ручку, фрау-мадам!* Я ангажирую* вас на танец!
Моника согласилась, но прикинула, что могло стоять за порывом: желание продолжать веселиться вместе, тяга насолить наверняка шпионившему поклоннику – чёрт бы его знал.
Вздох.
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку. И — раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!.. – повторила едва слышно Моника слова песни со своей третьей недели в лагере, а за ними прежнюю мысль: – Я буду жить.
Женя кивнула, и вот уже девушки пытались не отдавить друг другу ноги, следуя ритму и полузабытым наставлениям о том, как нужно двигаться.
– Танец похож на нашу каллиграфию, – заметила Моника. – Ты пытаешься чертить чёткие правильные линии, и отменить движение в жизни так же, как и линию тушью, нельзя.
Пионерка улыбнулась.
– Кажется, в письме и танце лежит философия жизни…
Кивок.
– Это часть искусства, а значит, познания мира и себя. Без понимания этого – просто механические движения по схеме. Мы ничем не будем отличаться от игрушечной балерины в шкатулке… Хотя нет – будем даже хуже: сбиваемся, устаём и потребляем слишком много ресурсов.
Женя покачала головой.
– Звучит логично и в то же время… – наклонив голову, она несколько секунд задумчиво молчала, затем, наконец, улыбнулась и щёлкнула пальцами. – Это значит, что быть человеком – очень ответственно! Мы должны оправдать своё существование,* причём не столько биологически, сколько социально.
Очередная песня закончилась.
– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров! – объявила Ольга.
Моника обвела взглядом толпу. Сыроежкин всё ещё был рядом, пусть и на некотором отдалении – смотрел вроде как ощетинившись, а вроде – с робкой надеждой.
– Твой рыцарь печального образа ещё чего-то ждёт!
Женя фыркнула.
– Прочь отсюда! К Алисе! Ты пойдёшь со мной!
Японка тут же с энтузиазмом кивнула, и девушки осторожно, огородами, чтобы не заметила вожатая, выбрались с площади и зашагали в сторону сцены.
И уже у медпункта…
– Эл… – прошептала Женя. – Сзади.
Вот же привязался, как банный лист: надеялся на то, что ему не светило.
– Есть идея, – так же едва слышно ответила Моника. – Но доверься…
Едва заметный кивок.
И вот уже японка развернула пионерку к себе и, положив одну ладонь на затылок, а вторую – на талию, принялась целовать Женю. Две фигуры под полной луной, прильнувшие друг к другу и нежно водящие друг по другу руками.
Неподалёку кто-то чуть не задохнулся от смеси ужаса, непонимания, возмущения и страха.
Вроде бы раздался единичный всхлип, а за ним – абсолютно точно – последовал треск кустов.
Женя и Моника оторвались друг от друга, сделали по полшага назад и остались стоять, взявшись за руки.
– Прости… – дрожа, бросила японка.
– Спасибо… – выпустила из себя пионерка и, аккуратно освободив ладонь, прижала её к груди и пару раз погладила кончиками пальцев, прежде чем улыбнуться и опустить руки.
– Знаешь… С меня на сегодня хватит – иди одна. Я – спать… – и стыдливо отвела взгляд.
Моника энергично закивала: и так позволила себе лишнего.
До дома Жени шли молча.
– Доброй ночи, – прозвучало синхронно.
На сцену японка шла одна, пусть и желая нащупать рукой чью-то тёплую ладонь.
Поцелуй пробудил воспоминания о Нацуки. Разговор, любовь и ласки с ней напоминали бой двух фехтовальщиков – кто сделает выпад и укол, кто чем ответит, и каждое слово, каждое движение – молниеносны, ярки, словно вспышки, и от каждого перед глазами искры, от каждого тело выгибается, дергается резко… и на каждое – зеркальная реакция…