115 - Сладостное безумие
3 ноября 2023 г. в 06:05
Примечания:
Vae victis (горе побеждённым) — латинское крылатое выражение, которое подразумевает, что условия всегда диктуют победители, а побеждённые должны быть готовы к любому трагическому повороту событий
«Перегибы на местах» — понятие, которое ввел в оборот Сталин, подразумевая излишний энтузиазм сотрудников карательных органов
Уклон - отход от "генеральной линии Партии" вправо или влево
Алла Пугачёва — Возвращение
Итадакимас - "я смиренно принимаю"
Булгаков "Собачье сердце"
Сатрап - правитель, начальник, действующий самовластно, деспотически, не считаясь с законами
Пушкин "Капитанская дочка"
Мо́йры — в древнегреческой мифологии богини судьбы
Засыпая и просыпаясь, стараясь урывками добрать необходимые организму крупицы отдыха, Моника дотянула до утра. Даже обычный для этого утра сон со взрывом в бункере не потревожил её, а прошёл как-то мимо, задев разве что вскользь. Чувствовала японка себя разбитой.
– Вот так всё делаешь, делаешь, побеждаешь, чтобы в итоге пасть. Мы все рождены для того, чтобы завтра сдохнуть?
Солнце, как грабитель, как варвар и завоеватель, врывалось в дом на горе побеждённым,* снося на своём пути мягкий полумрак и устанавливая новый порядок – дневной, с режимом и обязанностями.
Моника никогда не понимала тех, кто ломает будильники: это как выстрел себе в ногу, который не отменит неумолимое наступление нужного часа, но заставит ползти по делам уже на локтях, униженно, сдирая кожу, а после – и вовсе извиняться перед самим временем, покупать новый символ его власти над собой – будильник, могильщик сна.
«Интересных сравнений набралась от Сайори».
Мысль даже не резанула болью вины или тоски – Моника просто отметила про себя, откуда у неё такие выражения. Это даже заставило улыбнуться.
Потянувшись, японка наконец встала, оделась, соорудила причёску и, надев благодушную маску, вышла из домика навстречу утру.
По дороге в столовую Монику за руку поймала Ольга, за спиной которой Славя то ли пряталась, то ли наоборот – подталкивала вожатую.
– Здравствуй! Спасибо, что с Шуриком выручили всех! Радость-то какая! – она даже прижала ладошки к сердцу. – Поэтому я решила, что нам необходим праздник, а значит…
Японка посмотрела исподлобья.
– А значит, нужен тот, кто всё устроит, так? – Кивок. – Торт и все дела?
Два согласных кивка.
– Я рада, что ты понимаешь, как я рада и как это важно для лагеря! – ответила Ольга.
Моника ухмыльнулась.
– Я – девочка хрупкая и грести на лодке не смогу, а тем более – возить или (о, ужас!) нести на себе грузы. Теперь, с такими вводными, можем обсудить.
Ольга упёрлась ладонями в бока.
Открыла рот и чуть не задохнулась от гнева, когда поперёк губ ей лёг палец.
– Ты сама меня сантиметров на двадцать выше, так что для этой задачи годишься больше. Но я думаю, что лучше «запрячь» не нас, а самого «виновника торжества».
Вожатая сделала шаг назад, покачала головой и подняла для важности палец.
– У него проект! Робот!
Моника вновь ухмыльнулась и наклонила голову.
– Пошли к нему – и сразу спросим, сколько ему нужно времени, чтобы всё завершить.
Ольга хмыкнула и тут же чуть не клюнула носом землю: не ожидала она, сама поймавшая японку у столовой, что та повторит её трюк, только поведёт за собой на крыльцо.
– Ну же! Наверняка кибернетики там!
Неуверенный кивок, ради которого Моника даже оборачиваться не стала.
И действительно – Шурик и Электроник уже мирно сидели за столиком, не ожидая вторжения.
– Утро доброе! – сурово заявила японка, умудрившись нависнуть над сидящими и даже – как будто – над стоявшей рядом вожатой. – Есть у нас к вам вопрос животрепещущий.
Сергей втянул голову в плечи, а Александр, наоборот, приосанился и поправил очки.
– Конечно же, слушаем!
– Понимаете… – неуверенно начала Ольга заранее прекрасно зная, что они – не понимают, примерно так же, как она сама. – В общем, нам, – она как-то боязливо бросила взгляд на Монику, – нужно узнать, – последний рывок, – когда… сколько вам нужно времени, чтобы закончить робота!
И вдохнула, словно наконец выплыла на поверхность. Больше от неё ничего не зависело – как от рыбы, выметавшей икру в финале нереста.
Шурик задумался. Почесал подбородок. Положил вилку на стол и, зафиксировав кончик, изобразил движение стрелки часов. Помычал.
Поник и выдохнул.
– Ну… – он замялся. – Неделю. Не меньше.
Японка кивнула. Что и требовалось доказать.
– А до конца смены у нас… – обратилась она к Ольге.
Та вспыхнула.
– Какое это имеет значение?!
Моника завела глаза к потолку и устало выдохнула. Боты.
– Такое, Оля, что до конца смены два дня, а значит, недели у кибернетиков нет и быть не может. Так что снаряжайте в дорогу их: хоть какую-то пользу принесут лагерю.
И все обернулись: Славя в гневе топнула.
– Но это же!.. – она задыхалась от чувств.
Ухмыляясь, японка выставила руку и, едва заметно оттолкнувшись ногой, опираясь ладонью на стол, зависла диагонально.
– Это же… Хех. Рационально? Справедливо? Очевидно?
Блондинка снова топнула, а поникшая Ольга молчала, нисколько не помогая и даже будто оттягивая силы у помощницы.
– Неправильно! – наконец выдала Славя.
Моника покачала головой.
– Не по правилам? – Усмехнулась. – Или точнее – не так, как приказано?
Кивок.
– Да! Ведь…
Но подошедшая Женя положила ей ладонь на плечо.
– Не буянь, – произнесла она спокойно. – Ольга Дмитриевна признала правоту, а ты – за перегибы, потому что читаешь буквы, но не дух закона. – Покачала пальцем перед носом соседки, не давая перебить. – Потому что разделяешь их, а не надо. Иначе – уклон.*
Славя грустно вздохнула и отвернулась, смаргивая слёзы.
Не говоря ни слова, она уже хотела удалиться – как можно скорее, даже без завтрака, но её остановил бессильный голос Ольги.
– Славь! Они правы. Но это не катастрофа – это повод, посовещавшись, принять и исполнить решение получше. – Она улыбнулась и сделала шаг к помощнице, а та повернулась к ней. – Ты поможешь на острове ребятам?
Всё так же часто моргая, пионерка закивала, и вместе они вернулись к столику.
Моника взяла Женю за руку и, улыбаясь, кивнула ей.
– Я и ты – мы обе правы,* – обратилась вожатая к воспитателю. Затем Ольга повернулась к кибернетикам: – А теперь вы…
Электроник, смеясь, почесал затылок.
– Мы теперь тоже правы?!
Ольга шутливо показала ему кулак.
– Вы со Славей после завтрака отправляетесь на остров за ягодой. Тебе, Шурик, и правда, стоит проявить особое рвение: тебя искали вчера весь день и даже часть ночи, потому что ты нарушил правила и мог пострадать…
Женя мотнула головой в сторону, мол, и без нас разберутся, и повела Монику к своему столику.
– Прости, если… – начала пионерка, но тут же отмахнулась и улыбнулась. – Впрочем, вряд ли у тебя были другие планы, как в целом и у любого другого человека, пришедшего в столовую.
Японка хохотнула.
– Ты разгадала меня, я пойду с тобой.
Щёки пионерки покрылись лёгким румянцем, и она отвернулась, выдвигая стул для Моники.
Заняв места напротив (японка отметила, что завтрак Жени нетронут), девушки в первую очередь улыбнулись друг другу.
– Итадакимас! – чуть наклонив голову, объявила Моника. И в этом выражении лица читались радость, игривость, но только не смирение.*
Зажмурившись, Женя посмеялась и покачала головой.
– Желаю, чтобы все!*
Покончив с кашей, подруги остановились ненадолго: некуда спешить.
– Представляешь, что мне приснилось! – без капли тревоги выдала Женя, но всё же провела пальцами по слишком горячему побаливавшему виску: не выспалась.
Японка подалась вперёд, готовая внимать.
– Кажется, что-то хорошее, – и подмигнула.
Женя отвела взгляд и застенчиво улыбнулась.
– При такой формулировке можно кратко – ты.
Моника положила свою ладонь поверх её – пионерка вздрогнула, резко сглотнула, но почти тут же подалась вперёд и положила вторую ладонь поверх руки японки.
– А если подробнее?
Счастливое наваждение спало. Женя кивнула, с серьёзным видом поправила очки и продолжила рассказывать.
– Мы были в том бункере! Только всё было не так, как вчера: было не страшно, хоть и хорошо, а просто грустно…
Моника кивнула.
– Тебе тоже снилось, что мы там пережидали взрыв, прижимались друг к другу и прощались на случай, если потолок упадёт?
Выпучив глаза, Женя кивнула.
– Общие сны – это что-то поразительное! – И смущённо улыбнулась. – Это у меня впервые.
Японка подмигнула.
– Это часть настоящей жизни – пробовать что-то впервые.
Становясь ещё более румяной, пионерка прошептала:
– Это неправильно, но я бы…
И тут же опустила глаза в тарелку и продолжила есть.
Моника поняла, что не удержит в себе новые строки.
Даже если небо рухнет,
Пальцы я не разожму.
Буква, иероглиф, руна –
Все кричат: «Не по уму!»
Небо – рухни, коли нужно,
Чувства больше не сдержать.
Не железная, не кукла –
Я живая, вашу мать!
Рамки, линии, границы –
Отвергаю, перейду.
Счастье пусть не только снится –
Я бреду, пусть как в бреду.
Губ желанных мне б коснуться
И взаимность ощутить.
Я желаю безрассудства –
Жертвою счастливой быть.
Японка часто моргала, пальцы подрагивали, и ногти то и дело стучали по столу.
Женя выронила ложку и, едва дыша, схватила Монику за руку.
– Это… это правда?
Кивок.
– Я готова к тому, чтобы целый мир был ложью, лишь бы именно это было правдой.
Губы японки дрожали, и она не могла больше ответить ни слова.
Залпом допив компот, девушки убрали посуду и пошли на выход. И только недоверчивый, колючий взгляд медсестры заставил Монику передёрнуть плечами, как от мороза. Даже если ты вольна совершать что угодно и хозяйничать в лагере, как дома, – домом это место стать не может и будет об этом напоминать.
Замешкавшись, японка оказалась на пути у какого-то пионера, и если поднос удалось совместными усилиями удержать, то содержимое стакана выплеснулось на рубашку, лишая внешней чистоты и приводя вид в соответствие с нутром.
Лишь пожав плечами и оттянув липнувшую к телу форму, Моника спешно покинула столовую.
– Что случилось?! – встревоженно спросила успевшая выйти чуть раньше Женя.
Японка тряхнула головой.
– К умывальникам надо, вот что случилось, – она сдерживалась, чтобы не огрызаться. – Прости. Если жизнь и разыгрывается по нотам, то только по собственным, а мы, люди, лишь жмём на клавиши, руководствуясь партитурой и только предполагая, к чему подсоединены молоточки.
Она пожала плечами.
– Тогда пойдём! – беззаботно ответила Женя и ослабила галстук.
Оценив, что лифчик не пострадал, Моника спешно выполоскала рубашку и замерла с положенной на кран рукой, услышав треск кустов.
И вот из зарослей вышли перемазанные краской Алиса и Ульяна.
– Привет! – обратилась японка к ним.
Понурая Алиса подняла голову и улыбнулась.
– Привет! А нас сатрап* мобилизовала на утренние работы!
Женя хмыкнула.
– И с чего бы это?
Ульяна зарычала.
– За то, что вчера памятник взорвали! И самое обидное – мы ведь его не взрывали даже!
Двачевская кивнула.
– Не казнь страшна: пращур мой умер на лобном месте, отстаивая то, что почитал святынею своей совести!* А так что – страдаем ни за понюшку табаку! Люк – совсем не то…
Женя стукнула ладонью по умывальнику, тут же поморщилась, прижала её к животу и выпалила:
– Это неправильно! Тем более, что мы через этот люк смогли выбраться, когда Шурика спасали!
Моника кивнула.
– Если ты действительно этого хочешь, я могу постараться и заставить Ольгу извиниться перед вами на линейке. Не знаю, что я ещё могу… По лишнему куску торта разве что… – она развела руками.
Если у Ульянки от слов о сладком загорелись глаза, то Алиса лишь сложила руки под грудью и печально покачала головой.
– И что нам эти извинения? Она относится к нам плохо и мнения не изменит – только раздражённее будет.
Моника тревожно сглотнула.
Тогда вступила Женя.
– Но справедливость точно нужно восстановить!
Моника сжала руками воздух.
«Семён, как я без тебя? Что мне делать? Что бы ты сделал? – и, не чувствуя ногу ниже колена, потеряла равновесие. – Опереться!»
Её подхватила Женя, перекинула руку через плечо и дала ей свеситься на грудь.
Моника смутилась и опёрлась.
– С-спасибо.
Алиса сделала шаг вперёд.
– Ты в порядке? Нужна помощь?
Вздох.
– Нет. И нет. – И наконец улыбнулась, затем подмигнула. – Это вам нужна моя помощь. Но пока что – помощь друг друга: краска сохнет.
Ульяна ахнула.
– Скидай рубаху, Алиска!
Двачевская, повинуясь внезапному порыву, наоборот прикрыла грудь, но сама себе удивилась, вскинула брови, но промолчала и принялась спешно расстёгивать пуговицы. Младшая рыжая, с бесовскими огонёчками в глазах, едва заметно кивнула зрительницам и вылезла из формы, почти не расстёгивая, после чего метко забросила её в раковину.
Женя медленно краснела, ощущая, что всё идёт как-то неправильно, а Моника – быстро, прекрасно понимая, почему, и наконец видя то, о чём вскользь упоминал Семён. Когда же Ульяна сняла лифчик, у японки и вовсе перехватило дыхание – по собственным причинам, – и она, неловко переступив на едва чувствовавшейся ноге, повлекла за собой библиотекаршу – прочь.
– Это было очень… странно, – наконец прокомментировала увиденное Женя. – Будто мы… – и замялась, не в силах описать ощущения.
Моника щёлкнула пальцами.
– Побывали на приватном концерте, который для нас не предназначался?
Пионерка смущенно улыбнулась.
– Я думаю, не совсем так: мы могли бы его увидеть, просто наш путь пролегал не там. – И рассмеялась. – Хочешь глупую аналогию? Будто мойры* вязали из нитей судьбы шарф и наша нитка должна была пройти вдалеке от нитки Алисы, но нет – сплелись иначе. – Прикрыв глаза, она нежно провела по плечу Моники. – Это дарит надежду.
Можно было пойти к кибернетикам – это было бы по сценарию. Можно – в библиотеку: там обязанности и мука. Но японка, кусая губы, вела Женю к себе и не ощущала ни малейшего сопротивления – лишь дрожь.
Сердце стучало в висках.
«Ты ещё можешь передумать. Остановись. Зачем? Разве не понимаешь? Что потом? Кто ты? А как же Семён?»
Кольцо жгло и царапало, но душа страдала ещё сильнее – рвалась надвое. Ум с сердцем, долг с совестью – какая, к чёрту, бессмыслица по сравнению с ситуацией, когда с обеих сторон сердце и совесть одновременно.
Моника положила ладонь на дверную ручку.
«Сама себе на шею накинула удавку. Что ж, мой выход! Шаг с табуретки!»
За девушками со щелчком закрылась дверь. С таким звуком ломаются позвонки.
Развернувшись, Моника положила ладони на щёки Жени и нежно поцеловала её в губы.
Отстранилась на миг, стараясь надышаться воздухом свободы… Но свободы не было – лишь добровольный плен.
Последняя, ужасно глупая и бессмысленная попытка.
– Ты же понимаешь, зачем мы сюда пришли?
– Н-нет? – осторожно, уклончиво ответила пионерка, вся дрожа и желая броситься то ли вперёд, на Монику, то ли в дверь.
– Боишься ответить себе или мне? – наклонив голову, спросила Моника с ноткой холода в голосе. Кристаллик взрослого, насмотревшегося на мир и признавшего его прогнившим. Вздох. – Сама не знаешь?
Кивок.
– Н-нет.
Кончиками пальцев, пьяня, заставляя выгибаться и, едва дыша, замереть, японка провела несколько линий по шее Жени.
Шаг вперёд, и девушки уже стояли вплотную, касаясь друг друга грудью.
– Когда не знаешь и не видишь, как правильно, стоит положиться на другие органы чувств. Почувствовать…
Японка аккуратно сняла очки, затем развязала галстук и, сопровождая это новыми нежными поглаживаниями, стянула его с шеи.
Моника подалась вперёд и шепнула Жене на ухо, обжигая дыханием:
– Я твоя…
И завязала этим же галстуком глаза пионерке.
– Твоя… – прошептала та в ответ, млея, и положила ладони на плечи Моники.
И тут же Женя получила новый поцелуй в шею, прямо на пульсирующей артерии, как награду.
Пальцы принялись сладострастно, с нетерпением расстёгивать пуговицы рубашки.
Девушка дрожала и, принимая поцелуи и свою наготу, лишь неуверенно, но любовно поглаживала плечи Моники, ключицы, не зная, перейти ли к груди.
Горячие пальцы японки словно заражали пламенем и желанием, когда гладили более не защищённый тканью животик.
– Да…
Моника хитро улыбнулась и расстегнула лифчик Жени, а в ответ та опустила ладошки на грудь и круговыми движениями принялась центрами ладоней елозить по соскам, натирая их через преграды и заставляя, запрокинув голову, на миг задохнуться от томления.
Почувствовав натяжение, Женя опустила руки и позволила избавить себя от и так расстёгнутой одежды.
Воспользовавшись заминкой, Моника припала к груди пионерки и сжала её обеими руками, вызвав неизбежный стон. Девушка дрожала, запрокидывала голову и наверняка жмурилась под повязкой.
Зажав между пальцами соски, японка оттянула их и принялась подкручивать, и если раньше Женя кусала губы, едва постанывая, то теперь переходила со стонов на крики и обратно.
– Да. Не сдерживай себя! – и припала губами к левому соску, освобождая руку для новых ласк.
Нежно провести по животу. Едва заметно полоснуть ногтями, заставляя выгнуться. Погладить ногу и вести вверх, под юбку, заставляя замереть в нетерпении и страхе.
«Ты моя!» – тут же всплыла в голове знакомая мысль, и произнёс её свой голос, но старый, в котором то и дело лязгал медицинский металл.
И всё же восторг обладания, податливость Жени возбуждали. Беспомощно гладившие спину ладони провоцировали действовать дальше.
Проведя по трусикам, Моника поднялась выше и, преодолев резинку, забралась внутрь – пальцы тут же потянулись к половым губам.
Женя задрожала, не ойкнула, но непроизвольно вцепилась в спину.
«Только не закричи «Зачем?!» – я ведь не отвечу даже себе. Я ведь убегу».
Но пионерка молчала и даже расслабила руки, запустила их в волосы Моники.
И тут же японка сильнее втянула сосок Жени, заставляя откинуться назад, как от выстрела, тяжело дыша, и запустила пальцы вглубь, между половых губ, во влажное пульсирующее влагалище.
Два пальца.
«Для начала тебе хватит…»
Женю трясло, она еле удерживалась на ногах, и ей казалось, что она кукла, которой управляет Моника, что по телу проходят электрические разряды, туманя разум и заставляя каждую мышцу в панике сокращаться. И каждый новый всплеск ужаса и наслаждения распалял, дарил надежду на новый миг экстаза.
Подняв глаза на счастливо-безумное лицо пионерки и ощущая, что она чуть ли не висит на её руках, японка, не переставая играть с киской, входя и выходя, чувствуя влажные объятия и пульсацию, уложила Женю на кровать.
«Мне нравится приносить счастье. Даже если у меня неправильные методы. По крайней мере, счастье есть счастье», – путающиеся мысли не дали Монике понять, какая из двух неё это могла сказать. И плевать!
Она стащила с Жени обувь, затем трусики и, заняв место между ног, припала губами к клитору.
Снова тело пионерки выгнулось, и она закричала.
«Больше!»
Моника вновь запустила пальцы внутрь.
«Три. Тебе хватит».
Женя извивалась, пытаясь отползти, но Моника левой рукой обхватила её ногу, а на серьёзное сопротивление измученное экстазом тело было попросту неспособно.
Японка продолжала сладостную пытку, и самой ей становилось дышать всё труднее, перед глазами плыло от возбуждения.
– Я… люблю… тебя…
Обручальное кольцо царапнуло одновременно и Женю по попе, и Монику по пальцу.
«…хоть и зря…»
Она не могла остановиться, и вскоре дом огласил долгий и надрывный крик наслаждения. Моника с довольной усталой улыбкой уронила лицо на покрывало, потёрлась об него и на обессилевших ногах подошла, чтобы плюхнуться рядом с тяжело дышавшей, уставившейся через повязку в потолок Женей.