maniae infinitae sunt species

      Весна. Волшебное время года. Время влюблённости, когда ты с нетерпением ждёшь того самого дня, когда можно будет признаться в чувствах человеку, которого любишь.       Под вишней, лепестки которой градом сыпались с веток, стоял Хонджун. В маленьком конвертике, купленном в ближайшем к школе цветочном, было послание к Ней, такой недосягаемой и холодной к нему.       Он тайно любил её, именно Она была объектом его тайных ночных желаний, таких сокровенных и порочных. Эта хрупкая, далёкая от него девушка сломила его, сделала зависимым. Хонджун писал ей о том, как ревновал её к каждому столбу, который попадался на его пути, о том, что нуждался в ней, о том, что хочет видеть её каждую секунду своей никчёмной жизни, ведь Она дарит этой жизни краски, о том, что был по-настоящему одержим Ей. Он хотел, чтобы Муза была рядом с ним. Всегда. Чтобы никогда не оставляла его. Хонджун хотел поймать её, будто величавого феникса, запереть в золотой клетке и никогда не выпускать. Никогда. Она всегда должна быть рядом с ним.       Убрав конвертик в карман джинсов, парень пошёл домой, где его снова никто не ждал, и где его присутствие не считалось обязательным. Отец ушёл, мать он дома почти никогда не видел и, честно говоря, понятия не имел, где она пропадает, так как её уже давно уволили с работы. С сыном она контактировала нечасто, считала его странным.       Странный он был и по мнению учителей. Жаловались, что замкнут, ведь у него не было друзей, да и с одноклассниками он почти не общался, создавалось такое ощущение, что ему было противно находится с ними в одном помещении. Говорил он порой быстро, и разобрать слова было трудно, видимо настолько он бесил своих преподавателей, что они не оставили эту мелочь без внимания. Ну и к тому же, драчливый он, не умеет себя в руках держать. С ним поэтому и не говорили: боялись сказать лишнего, а то ещё обидится и начнёт избивать, неистово так, с остервенением, будто разум его в это время переставал существовать. Кому захочется быть избитым? Правильно, никому. Поэтому и не лезли особо.       Слишком импульсивный, слишком опасный, чтобы находиться в обществе. Слишком одержим кем-то. Какой-то девушкой, которую он рисовал, которую хотел поймать, запереть, и никогда не отпускать.       Однако, прежде чем ловить добычу, нужно что-то про неё узнать, верно? Это как раз и делал Ким Хонджун. Каждый вечер. Он, подобно хищнику, прятался среди дворов, выжидая свою добычу. Чёрное худи, чёрные джинсы, чёрные кроссовки. Казалось, Ким хотел полностью раствориться в ночной мгле. И только ярко-красные волосы не давали ночи полностью утянуть его в бездну. Он ходил за ней везде: на прогулки, на встречи, иной раз даже на свидания. Иногда он провожал ее до дома. Только вот она не знала об этом.       Дорога в школу была для него дорогой на праздник. Ведь в классе он мог во всей красе разглядеть свою Музу. Там Хонджун рисовал её образ. Он рисовал её обнаженной, так как считал, что обнаженная натура отражает всю красоту человеческого тела. Его первобытность, которая скрывается за горой одежды. Одноклассники, проходя мимо него, бросали косые взгляды. Общение с Кимом считалось моветоном. Никто даже не осмеливался подходить к нему, засмеют же. А самому Хону это было в радость: ему нравилось, что его боятся. Ему нравилось быть одному. Только вот не нравилось, когда в его сторону летели смешки и косые взгляды. Ведь после этого начиналась очередная драка из которой обидчики не выходили победителями.       После школы, по приходу домой, Хонджун предавался мыслям о Ней. Он представлял её с собой. Представлял, как ей хорошо с ним, как он её обнимает, целует, чувствуя приятное тепло её хрупкого тела, как он с осторожностью снимает её белое шифоновое платье, такое воздушное и лёгкое, как на её нежной коже алыми розами расцветают его метки. Как она отдаётся Киму, как она становится его собственностью. И как Хонджуна переклинивает… как она просит его оставить в покое… а он не слышит… удары градом сыпятся на её прекрасную фарфоровую кожу. — Её нет. Где она? — парня потихоньку начинало бесить её халатное отношение к встречам. Она опять опаздывала.       В последнее время, Хон замечал за собой некую ненависть к Ней. Его бесила та легкомысленность, с которой она относилась к повседневной жизни. Такая непринуждённость, детскость, которые для парня казались простой показушностью. И та невозмутимая жестокость, с которой она могла отвергать людей, наталкивали на мысли, что Она уже не тот идеал, которым казалась на первый взгляд. — Когда же она выйдет. Уже поздно. Неужели опять опоздает? Её же ждут. Ну как же так… — Хон резко встал со скамейки и начал ходить из стороны в сторону, — она не могла… не посмела…       Мысли парня отвлек грохот. Кто-то стучался в дверь. Повернув голову к источнику звука, Ким увидел парня, стоявшего у дверей его ненаглядной. — Такой невоспитанный, интересно, почему она его выбрала? Из жалости, что-ли? — спросил у самого себя Хон, словно успокаивая себя: а может не так всё и плохо?, — Может это её брат? Да, брат. Он слишком красив для того, чтобы быть её возлюбленным, — Ким начал подкрадываться к парню.       Хонджун ненавидел себя. Вместо того, чтобы высматривать Её, он глазеет на этого человека. Русые волосы отражали лунный свет, белая рубашка стала ярче в свете сумерек, тёмно-синие джинсы являли взору Кима стройные ноги, которым, наверное, позавидовала бы любая девушка. И кеды. Единственная вещь, бесившая Кима, так сильно выделялась в образе этого божества. Да, божества, ведь такая красота не могла принадлежать простому смертному. — Как ангел. Такой красивый, — Ким пытался не завизжать от этого чувства восторга, переполнявшего его, — Но это неправильно. Неправильно. Он же парень. Я должен любить Её. Его нельзя, нет, никак нельзя.       Это странное, непонятное ощущение быстро росло внутри Хона, подобно колючим стеблям роз, которые ранили его сердце, оставляя глубокие, хлещущие кровью, раны, которые, казалось, никогда не заживут. С одной стороны, он не мог полюбить этого Ангела, по-другому он просто не мог его назвать. Нельзя любить человека только за внешность. Однако, не может же быть простой смертный таким красивым. А с другой стороны, он хотел любить Её, Она была его идеалом. Ким недоумевал, как его Муза, его идеальная, прекрасная и ангельская Муза стала пустышкой?       Чем больше Хонджун думал о ней, тем сильнее становилась ненависть к этой девушке. Слишком наивная. Слишком глупая. Слишком надменная. В тот момент ему казалось, что он протрезвел, и розовые очки, которые он носил столь продолжительное время, слетели и разбились.       Спрятавшись за ближайшей к нему машине, Ким достал альбом, где хранил Её образ, уже не казавшийся ему таким ангельским. Её портрет взирал на парня со страницы альбома. Такой ненавистный, но в то же время нежный взгляд, прожигал насквозь, оставляя от плоти лишь пепел, который ветер вскоре разнесёт по земле.       От противоречивых мыслей Хонджуна отвлек грохот, который был сильнее предыдущего. Спрятав альбом, Ким подкрадывался все ближе к источнику звука, стараясь не шуметь и не выдавать себя. Голос. Два голоса. Девушка и парень. — Да ладно! Соизволила открыть? Я думал, буду вечность и сто лет стоять здесь. Ты ничего не забыла? — голос, который скорее всего принадлежал Ангелу, звучал злобно, будто он был чем-то недоволен. Она разозлила его. — Чего ты хочешь от меня? Я открыла, я вышла, я стою рядом с тобой. Чем ты недоволен? — голос звучал спокойно, невозмутимо. Эту девушку, наверное, часто журили за опоздания. — А, то есть ты не хочешь извиниться за то, что ты «слегка» опоздала на 40 минут? Неплохо ты устроилась. Я значит тут ношусь туда-сюда, как ненормальный, и ты тут ещё спрашиваешь, чем я недоволен?! — Если тебе это не нравится, можешь сваливать, мне такой молодой человек не импонирует, — спокойный, тихий голос вмиг сделался надменным.       Хонджун злился на себя. За то, что позволил себе влюбиться в Неё. За то, что сделал Её своим идеалом. За то, что хотел признаться ей. А теперь он думал: зачем признаваться в чувствах, если им будут играться также, как и этим человеком. Неужели это и есть цена любви к Ней? Неужели Ким должен быть её игрушкой? Парню по-настоящему стало жалко этого незнакомца, ведь он не заслуживает того, чтобы об него вытирали ноги. Он не заслуживает быть её игрушкой.       Однако Сонхва не понимал, что эта девушка играется им, так безбожно дёргая за тонкие нейлоновые нити. Он искренне любил Её, и Хону было видно, как её слова, подобно ножу, оставляли в сердце Ангела кровавые раны.       Ким представлял, как этот нож входит в орган, глубоко-глубоко, затем выходит, и из щели вытекает кровь. Такая теплая, приятная. Струя ее текла, оставляя дорожку на такой белоснежной коже. Ещё удар. Ещё струя. Ещё дорожка. А хотелось больше. И хотелось не того парня. Хотелось увидеть Её кровь. Чтобы умоляла. Чтобы боялась. Чтобы была как кукла. Неподвижной. — Уходи, Сонхва. Тебе, видимо, неведомо, что терпеливые люди получают больше, чем ожидают. Я не хочу постоянно чувствовать тебя виноватой из-за того, что кому-то не нравится моя непунктуальность. А, я, кажется, поняла, — протянула Она, — ты просто хочешь выставить себя таким классным, таким хорошим, что опускаешь меня в глазах других, — девушка тараторила, не давая этому Сонхва вставить и слова, — Что, сказать нечего? Ха, такой идеальный Сонхва даже не найдет аргументов в свою защиту? Мда, я даже и не думала, что ты спалишься так быстро… — Ну что же, прощай тогда. Удачи тебе, — глубоко взохнув, Сонхва направился в сторону своего дома. В голосе его звучало смирение. Ну подумаешь, девушка бросила, найду новую. А вот Ким, ставший невольным свидетелем разговора, был на пределе. Та сторона медали, которую он увидел, разбила его ванильные мечты вдребезги. «Неужели я видел только образ? Неужели она на самом деле такая? Неужели она тоже насмехалась надо мной? Нет, это неправда… Но почему желание наказать её такое сильное?»       Достав из кармана джинс карманный ножик, Хонджун направился к Ней. Старался двигаться тихо, не выдавать себя. А то она может вызвать полицию. «А может лучше без ножа? Она же всё-таки девушка, неудобно как-то…» «Вот она, на расстоянии вытянутой руки. Но почему же страха нет? Почему мне не страшно?» — Привет, помнишь меня? — спрашивая, подошёл Хон, на лице которого красовалась полуулыбка. — Эм, нет? Я всяких чудиков, вроде тебя, не запоминаю. Не хочу забивать голову бесполезной инфой. — Ох, правда? Это даже мне на руку, — пощёчина была почти мгновенной. Девушка, чуть отлетев, упала на каменную плитку, ударившись головой, — А ты знаешь, что к «чудикам» надо приглядываться? У них в голове много тараканов, устанешь гадать, что за мысли в голове. Поэтому, когда открываешь свой прекрасный ротик, следи за тем, какие слова из него вылетают, — говорил Ким, держа Её за волосы, не давая вырваться, — Вот я, например, обиделся на тебя. Знаешь, когда я обижаюсь, я становлюсь очень злым и делаю очень ужасные вещи. Вот по этой причине, кстати, я и не общаюсь ни с кем. Противные вы все. Такие двуличные, такие высокомерные. А на самом деле… — Ты смеешь что-то про меня говорить?! Закрой свой рот, придурок, и молчи в тряпочку. Ты не в том положении, чтобы говорить об этом. — А ты не в том положении, чтобы орать на меня. Прошу, милая, будь тише, нас ведь могут услышать. — Какого чёрта ты припёрся сюда? Ты следишь за мной что ли? Убить хочешь? Пусти меня! — голос девушки стал громче, она била и пинала его, искренне надеясь, что кто-нибудь пройдет мимо и заметит их. — Кажется, что ты не умеешь слушать других. Я же попросил молчать. А ты меня не слышишь. Какая же ты противная. А я ведь считал тебя идеалом. Я надеюсь, что Сонхва не будет жалеть о том, что ты его бросила, ведь ты такая бесполезная для него. Хотя, наверное, не только для него. Для всех. Как лишний груз, — говорил Хонджун. Руки его схватили волосы девушки крепче, сжав их в мёртвой хватке. Эта дама мешала ему сейчас, мешала так сильно, что хотелось её прибить.       Почему-то Хон хотел, чтобы его новый знакомый, который о Киме пока не знает, был в безопасности. Чтобы такие как Она никогда не попадались на его пути. А если и попадались, то несли бы наказание. Как Она. Которая пыталась вырваться из хватки, пиналась и кричала, чтобы хоть как-то привлечь внимание соседей. — Меня уже начал бесить твой ор. Может, заткнуть тебя? — недолго думая, Хон швырнул девушку в ближайшую стену, от чего та ударилась головой об неё.       Подобно кукле, Она осела на каменную плитку. Тонкая струйка крови начала стекать по шее, сильно выделяясь на белой коже. А Хон просто стоял и смотрел. Смотрел, как она становится вялой. Хон подошёл к Ней и схватил за волосы. И начал бить её голову о стену. Начали раздаваться глухие удары, пятнышко крови стало больше, а после ещё пары ударов кровь стала стекать по стене. Было видно, что она уже не двигается. И было видно, что парень не собирался ей помогать. Наоборот, Ким подошёл к своей, уже бывшей Музе, снова взял её за волосы и ударил уже об пол. Удар, слышится хруст. Её маленький, аккуратный носик сломан. Подняв голову девушки, Хон посмотрел на её лицо. Было заметно, как носовая перегородка сместилась влево. Этого Хону показалось мало и дальнейшая пара его ударов были сильнее и чаще. И завершилось всё тем, что Ким начал вдавливать лицо девушки в пол, легонько вертя его из стороны в сторону. Было очевидно, что он не дышала. Её затылок слегка поблёскивал от почти запёкшейся крови.       Дело сделано. Он вырубил убил её. Только вот что делать с ней, ещё не придумал. Утопить? Вспороть живот? Расчленить? Возможно, но надо будет много убирать. А может забрать? Или всё-таки оставить лежать в доме? Во всяком случае, не может же она тут лежать. — Так, ладно, пусть побудет здесь, а там посмотрим, — рассуждал Хонджун, таща тело на задний дворик, — Главное, что она с этим Сонхва не будет рядом крутиться. Она не должна проснуться. Я бы, наверное, тоже не проснулся, если моё лицо превратится в кашу. Главное, чтобы никто её не искал. Да и не будет никто. Никому она не нужна. Никто её не любит, — бормотал он, успокаивая себя.       Ким закончил убираться. Он тщательно пытался оттереть стену и пол. Не забыл он и про песок, который был на его обуви. Нужно было, чтобы никто не смог узнать, что он тут был, и что он тут что-то делал. Для всех в этот день он должен был быть дома, сидеть со своей младшей сестрой и смотреть мультики. Не очень хочется, чтобы его нашли и назвали убийцей. Поэтому, он быстро схватил свой рюкзак и выбежал из дома. И побежал. Преследуемый непонятным страхом, он бежал домой, где его ждала сестра. Ему нужно было уговорить её сказать, то что он придумал, когда бежал домой.       Человек всё видел. Он пришёл, чтобы навестить её, потому что получил сообщение, где она писала, что ей плохо, да что там плохо, паршиво на душе. Она хотела, чтобы этот человек провёл с ней вечер. Ведь он лучше Сонхва. Сонхва душный скептик, у которого было желание превратить мир в швейцарские часы. Она всё равно его не любила. Она и сама не знала, зачем он ей. Но теперь ей плевать. Все её эмоции потухли, как и она сама. Лишь её тело было доказательством того, что она когда-то жила в этом мире. — Если ты думаешь, что уйдешь от наказания, Ким Хонджун, то ты сильно ошибаешься, — лёгкая ухмылка появилась на лице человека, который остался наблюдать за дальнейшей картиной развития действий.