Школьный двор. На улице весна. Такое, всё еще волшебное время года. Можно влюбиться. Можно любить. Можно признаться в чувствах. Можно быть отвергнутым. Можно страдать. Можно умереть
— Мне очень жаль. Но я не люблю тебя. И никогда не любила…
«Я никогда тебя не любила».
Прошло уже две недели. Казалось, это лишь переломный момент в жизни. Подумаешь, отказала. Найдёшь себе получше. Наверное. А Хонджун думал по-другому. Её слова эхом раздавались в его голове. Порой Её голос был настолько силён, что парню приходилось принимать снотворное, чтобы заснуть. Однако, даже снотворное было бессильно против Её образа. А Хон свято думал, что белая таблетка перед сном поможет ему нормально заснуть. Но всё было тщетно. Она, не жалея его нервов и сил, которых в конце дня оставалось только для того, чтобы дойти до дивана, появлялась во снах и говорила.
Говорила много. И говорила страшные вещи. Про его семью. Про его одноклассников. Про обычных людей, которых Ким повстречал в течение дня. Несмотря на такой короткий период времени, она прижилась у него в разуме. И была с ним везде и всюду. Где бы Хонджун не находился, он всегда мог слышать Её голос.
«Эй, Хонджун-а! Помнишь, ты мечтал о том, чтобы всегда слышать мой голос? Тебе нравиться, что я всегда с тобой? Эй! Почему ты мне не отвечаешь? Что случилось?»
А потом случилось это. Хон и не предполагал, что у Неё столько покровителей. Они налетели на него, будто хищные птицы на маленького беззащитного кролика. Их было двое. Оба здоровые, этакие два шкафа. Один, схватив за рюкзак, резко потянул на себя, из-за чего Хон упал на землю. Искры в глазах. Боль в области живота. Второй удар. В солнечное сплетение. Дышать становиться трудно. Осознавать происходящее тоже. В глазах вовсю бабахают фейерверки. И воспоминания ненароком вкрадываются, создавая яркие образы, подобно проектору.
***
Дом. Мама. Отчим. Сестрёнка. Снова эти крики, ставшие нормой общения здесь. Маленькая девочка сидит рядом со своим братом. Она считала его кем-то наподобие рыцаря: всегда защищает, спасает её от
орущей матери и вечно пьющего отчима злых чудищ. Такая просторная и заставленная всем, чем только можно комната, а спрятаться всё равно негде. Поэтому приходится прятаться хорошо. А если спрятаться хорошо не получалось, то защищаться.
— Хонджун-оппа, а скоро этот дядя уйдёт? Почему он сюда приходит? Что ему от нас нужно? — вопрошала девочка, смотря на своего «рыцаря» своими большими чёрными глазками.
— Суён-а, прошу, будь тише. Ты же ведь не хочешь, чтобы этот дядя ругал тебя? Ты позабыла о прошлом разе?
— Прости, братик, я думала, что нас никто не слышит, — голос девочки стал грустным.
— Принцесса моя, давай просто посидим? Поиграем в молчанку. Эта игра такая. На счёт три мы с тобой замолкаем и становимся тихими. Как мышки. Ну же, давай…
— …раз… — грохот шагов начал раздаваться в коридоре.
— …два… — шаги стали громче, как будто кто-то шёл к детям.
— …три… — дверь с грохотом распахнулась.
— Вот вы где, детишки. А что же вы в гостиную не идёте? Что, не хотите поиграть с родителями? Или вы их боитесь? Понятно всё, — голос мужчины, вошедшего в комнату к детям, звучал настойчиво, грозно.
— Опять пьяный. Ничего не меняется. Да и не изменится. Что мать в нём нашла, деньги что ли? Или из жалости с ним? — эта манера Хона высказывать все свои мысли вслух не всегда играла ему на руку. Этот случай не стал исключением.
— Ты что это там бормочешь про меня, — мужчина начал надвигаться на Хона, — Я с тобой разговариваю, щенок! — крик заставил Хона вскочить на ноги.
Инстинкт самосохранения у Хонджуна начал работать на полную мощность уже с того момента, как этот человек зашёл в сестринскую комнату. И вот, наконец-таки, представилась возможность привести этот инстинкт в действие. Хон начал ближе подходить к мужчине, так, чтобы можно было сделать удушающий захват.
«Если повезёт, то и сломать шею в придачу к этому. Как в учебниках по самообороне. Когда подходишь сзади, обхватываешь голову человека руками. И дёргаешь вправо. Или влево. Кому как нравится. И слышишь хруст позвонков, показывающий исход битвы. А потом голову об стенку. Со всей дури. Слышишь глухой стук. Ещё раз. Так, чтобы до крови. Она такая тёплая. И красивая. Я никогда не видел, как идёт кровь из головы. Интересно, какого она цвета? Как клубничный сок? Или как вино? Мне больше нравится цвет вина. Он такой благородный. Этот человек всё равно бесполезен. Он ничего не делает. Таким, как он, можно и не жить здесь. Его головой об стенку. Чтобы с кровью. Потом ножом. Вспороть живот. Засунуть внутрь руки. Там-то крови много. Надо ножом. Срезать кишку. Она всё равно ему не нужна. Скормить собакам. Смотреть, как они будут с ней играть. Собаки такие забавные, когда играют. Такие смешные».
От таких, казалось бы, приятных мыслей, Хонджуна отвлёк визг Суён. Потом крик отчима. Сердце колотится всё быстрее. Рука отчима замахивается на Суён. Надо что-то делать. Где же мама? Стараясь не привлекать внимание, Ким прокрался к выходу. Выглянув за дверной проём, он увидел тело матери. Она просто лежала. Не звала, не умоляла о помощи. Просто лежала. А Хонджун смотрел. Как она пытается встать. Как её лицо, всё в крови, кривилось от боли. Как она звала его, но вместо слов из её рта слышался лишь клёкот. Как она откашливалась. Как из-за этого она выплёвывала сгустки крови. А Хонджун просто стоял. И смотрел. Смотрел на этот эстетичный образ беспомощного, побеждённого, сломленного физически и морально человека, творцом которого был другой человек. И умилялся. Умилялся глазам матери, ставшими больше на фоне ее худого, измотанного алкоголем, вечными похождениями в поисках мимолётного счастья и избиений её нового супруга тела. Умилялся тому, как она его зовёт. «Хонджун-а, прошу, помоги» — хрипела она. Так по-детски, хоть и осипшим голосом. И улыбался, смотря прямо в её чёрные, смотрящие в никуда глаза. А затем боль. И ничего не видно. А потом тишина.
***
— Эй, чудик, давай, вставай. Рано ещё падать. У нас столько сюрпризов для тебя ещё припасено! — громкий смех и ощущение того, что его трясут, заставили Хонджуна очнутся. Открыв глаза, Ким пытался понять, что произошло, — Да ладно! Наш ёбнутый одноклассничек проснулся. Какая прелесть! Как спалось? Кошмары не мучали? А то мы та-а-ак волновались, — показная забота и звонкий смех надоедали Хону, да так, что хотелось вмазать. Только вот что-то не сходилось. Он же ведь никого не трогал, зачем к нему приставать.
— Что вы делаете? Что вам от меня нужно? — Хонджун искренне не понимал, что произошло с ним. Он смотрел на парня, говорившего с ним. Почти что щуплое тело, кукольное личико с надменным взглядом и странный цвет волос, смотря на них, Хон постоянно гадал, русый он или всё-таки брюнет. И голос с лёгким басом, совершенно несвойственным человеку с такой внешностью.
— Вставай давай! Смотри, что у нас есть. Прям как на тебя шили, — обжигающая боль в щеке заставила Кима протрезветь и оторвать взгляд от парня, чтобы затем перевести его на рюкзак.
«Ёсан. Его зовут Ёсан. Кан Ёсан. Да, это он. Что ему нужно? Мы же почти не пересекались…»
Из рюкзака начали один за другим появляться предметы одежды. Сначала блуза, потом гольфы, затем оттуда же, под смех остальных парней, Ёсан вытащил и юбку. Казалось бы, даже ежу было бы понятно, что с ним собираются делать. Хонджун же будто залип. Он смотрел, как один из парней достаёт телефон, как Ёсан расправляет одежду, дабы она выглядела более менее цивильно, и как остальные вываливают какие-то вещи на землю, как переговариваются между собой, видимо обсуждая что-то интересное.
— Эй, у тебя залипать — это врождённое что ли? — грубый бас заставил Хона вздрогнуть.
— Н-нет, я п-просто…
— Малыш, подойди-ка сюда, — этот, немного низкий, гипнотизирующий голос Кана зовёт Хона к себе, — Ну же, не бойся, я не сделаю тебе больно.
«Не надо. Я не пойду. Они причинят мне боль».
— Ну так что? Ты идешь или нет? — голос стал настойчивей.
— Да, я сейчас подойду, — голос Хона стал тихим, да и говорил он неуверенно. Не было и той быстроты, с которой он любил говорить. Между тем, фигура Ёсана приближалась к нему, точнее Хон к ней приближался. И, наконец, сам Ёсан был перед ним на расстоянии вытянутой руки. Такой маленький и беззащитный, по сравнению с Хонджуном. Черные глаза, смотрящие на Кима, так пристально изучающие его тело, будто раздевающие догола, затягивали в свой омут и заставляли Кима невольно в них взглянуть.
— Быстро ты. Хороший мальчик. Я предполагал, что ты будешь мягким и податливым, — Ёсан поднял пиджак, который он, видимо кинул на землю вместе со своим рюкзаком и перекинул этот пиджак через плечо, что сделало его похожим на какого-то
папочку пафосного мужчину, — Какой красивый. Как думаешь, ты будешь хорошо смотреться в этих шмотках, — промурлыкал Кан, указывая на груду одежды в его руке, — Малыш, порадуй меня, оденься в это, я хочу посмотреть на тебя.
— Но это же не мужская одежда. Зачем мне это надевать? Я не буду, даже не пытайся меня уговаривать, — с усмешкой говорил Хонджун.
— Ах, малыш, прошу тебя, только не надо упрямиться. Я не люблю, когда так делают, — голос был спокойным, но почему-то для Хонджуна он звучал злобно, будто на него кричат, — Вроде бы я на тебя не кричу, не давлю. Я просто
попросил тебя об этом, тебе что,
настолько сложно это сделать? Ах, малыш, ты знаешь, что папочка очень расстроен из-за тебя?
— Чего?! Какой папочка? Ёсан, ты совсем ёбнулся совсем со своими дружками? Тебе лечиться надо! Пусти меня! — слова, сказанные Ёсаном, заставили Хонджуна встрепенуться, будто его окатили холодной водой.
— Так, я вижу, мы не собираемся понимать по-хорошему. Тогда я позову ребят, хорошо? Я уверен, они не будут против посмеяться. Заодно проучу тебя. Нечего за чужими девушками бегать, письма всякие им писать. Ну что, давай начнём веселиться? А ребята нам помогут, — сказанные Ёсаном слова стали будто зелёным светом для парней, пришедших вместе с ним.
— Эй, ребят, может поговорим просто? Я виноват перед Ёсаном, я признаю это. Я готов извиниться.
— Ну так искупи эту вину, — рявкнул Кан.
В это время двое парней схватили его за руки и поволокли к ближайшей к ним стене. А в это время Хон подумывал о том, чтобы поскорее делать ноги. Ну и в качестве подтверждения своих мыслей, начал брыкаться, пытаясь высвободиться из, казалось бы, мёртвой хватки, которой его держали его два парня. В одном из них Хонджун узнал, ну, или хотя бы думал, что узнал Сана. Подобно Ёсану, этот парень не был тем человеком, с которым он пересекался. Всё, что Ким знал о нём — это то, что он был членом школьной сборной по волейболу, и что его звали Сан. Естественно, как и все, он считал Хона странным. Считал его отчуждённым человеком и был уверен, что всему виной детская травма. И, как ни странно, это не помешало придумать, казалось, уморительную шутку-историю о том, что Хонджуна в детстве избили девочки, а закрытый он, потому что ему стыдно об этом рассказывать. По этой же причине, согласно истории, он так бурно реагирует на женщин, так как хочет им отомстить. Эта история поспособствовала смешкам, которые, казалось, скоро Хону будут мерещиться.
Звонкие пощёчины начали сыпаться на бледное лицо Кима. Тот же, подобно слепому котёнку начал вертеть головой, пытаясь найти того, кто его бил. И нашёл. Точнее ему помогли найти, схватив за подбородок, зафиксировав голову так, чтобы парень смотрел прямо. Кан Ёсан. Опять. Так улыбается, зловеще. А Хонджун всё пытается вырваться, будто убеждает себя, что всё не так плохо, что он сейчас вырвется из этих крепко держащих его рук и убежит домой. А Ёсан смеётся.
— Даже не пытайся, — тянет он, — всё равно у тебя не получится. Просто позволь мне, хотя нет, нам. Позволь
нам поиграться с тобой. Не бойся, мы тебя обязательно отпустим.
— Пусти! — голос Хона изменился. Он стал таким грубым, резким, — Пусти меня сейчас же! — настойчивый голос захрипел, как у животного, — Я не хочу, не хочу, не хочу! — Хон всё кричал, стараясь привлечь хоть чьё-то внимание, просто надеясь, чтобы кто-то просто прошёл в этом безлюдном месте, имя которому задняя часть школьного двора и спас его.
Взгляд пытается сфокусироваться на человеке, вместе с тем провоцируя боль в затылке от сильного и резкого удара. Испуганное лицо матери. Насмешливые лица Ёсана и его дружков. Как они, схватив его, полностью обездвижили. Как она, истощённая, такая жалкая, такая крошечная, ползёт прямиком к своему сыну, пытаясь просить о помощи. Как Хонджуну прилетают пощёчины, лёгкие, но по-своему болезненные, которые будут запечатлены в памяти смартфонов Ёсана и его друзей, и вскоре нарезка этих видеороликов, которые друзья Ёсана соберут воедино, отправится в долгое путешествие по просторам интернета. А в памяти Хонджуна останется тот день, когда он был так жестоко унижен, как он, под заливистый смех ребят пытался одеть вещи, принесённые Каном, и то, какими жестокими были удары, что сыпались на его тело, такое беззащитное и уже уставшее сопротивляться.
После этого его редко видели в школе, ему была противна идея похода туда, ведь каждый считал своим священным долгом сморозить какую-нибудь шутейку про его внешний вид, склочный по большей своей части характер или про то, что он потерял свой бойцовский дух. А Хон же, будучи натурой ранимой, трепетно относился к подобным словам и не мог забыть их без на то видимой причины. То же самое касалось и событий. Хонджун, словно губка, впитывал все, что можно было бы запомнить важного. Так и здесь, он в деталях запомнил этот день, который, подобно вьетнамскому флэшбеку, будет всплывать в его памяти не один день.
В тот день, когда весна расцветала лепестками вишни на деревьях, а в душе Кима магнолией, он, опозоренный и беззащитный, увидел Сонхва, который явится к нему ещё не один раз, и которого он в скором времени заточит в золотую клетку, как ценную птицу. А себе Ким даст обещание отомстить настолько жестоко, насколько это могло бы быть возможно.
Хонджун думал о мести, а лукавый и насмешливый взгляд Ангела прожигал дыру в его теле, вместе с тем сжигая и сердце, пропитанное ненавистью и злобой к себе и ближним, которые в скором времени познает Суён, считавшая брата спасителем. Увидев налитые кровью глаза, страх призраком проберётся в её хрупкое детское тельце, которое исчезнет навсегда возле озера, на берегу которого девочка любила мечтать со своим рыцарем. Рыцарем, ставшем убийцей.
«Хонджун-а, тебе понравилось? Ты выглядел таким счастливым, когда она умирала. Мне кажется, ты нашёл своё счастье. Хочешь сделать его вечным?»
