maniae infinitae sunt species

      «Хочешь наблюдать за шоу, Ёсан?», — мысленно спросил его Хон, — «Хорошо, наблюдай сколько хочешь, мне уже наплевать». — Знаешь, — Хон внезапно устремил свой взгляд на Ёсана, чем, вызвал у него тихий смешок, — мне иногда хочется быть избитым, прям до кровавых подтёков, до синяков. Чтобы, знаешь, до потери пульса, когда чувствуешь эту грань между жизнью и смертью, когда кажется, что ещё совсем малость — и душа покинет твое тело и отправиться на небеса. Безвозвратно. Это так прекрасно, когда уши ласкает звук ломающихся костей. Своих собственных костей, — Хонджун задыхался от своих слов и от своего темпа речи, ему так хотелось высказать всё.       Кажется, он болен. Это ненормально. Ему не должно нравиться ощущение боли, его тело неправильное. Так хочется, чтобы ему кто-то помог. А Ёсан, он весь такой невероятный. Его ехидная улыбка заставляет сердце Хонджуна биться часто, даже когда его друзья ломают Хону нос, а иногда даже и ребра. Его накинутый на плечи пиджак похож на плащ принца. Хону нравилось смотреть на Ёсана исподлобья, а Ёсану нравилось чувствовать своё превосходство, иметь над кем-то практически полный контроль. — Да, Ёсан, ты принц, идол, бог. Мне не хочется быть грушей для битья, которая принадлежит твоим дружкам. Я хочу принадлежать только тебе. Я наконец-то понял. Я понял! Я хочу…       Хонджун слышит громкий смех. Ёсан и Сонхва смеются. Почему, так произошло? Хонджун же не шутил. Ему стоило огромных усилий вывернуть всё наизнанку, чтобы откопать самое сокровенное, в чём он даже себе боялся признаться. И все, что он слышит — смех. Это не на шутку разозлило Хона, но он решил, что не стоит этого показывать. — А ты забавный, чудик. Прям шут гороховый! Ты книжек начитался? Для чего ты тут такую речь толкал? Что же случилось с тобой, мой ненаглядный? — Ёсан запускает руку в ярко-красные пряди Хона, сжимает их и оттягивает, заставляя посмотреть на себя, — В последнее время ты так часто косячишь, прям несколько раз на дню. Неужели в этом бреде, который ты сейчас нам рассказал, и кроется причина твоего идиотизма? — Ёсан издал смешок, — Наша псинка хочет играть по-жесткому? Уверен, что вывезешь? — Ёсан дразнил Хонджуна, ведь он знал, что на эти вопросы он не получит конкретного ответа.       Ему нравилось над ним потешаться. Ёсан и правда чувствовал себя богом — делай, что хочешь, все равно потом отмажут. Он знал, что ранит Хонджуна. Но Ёсан считал, что Хон сам был в этом виноват. Нечего творить глупости, нечего следить за другими, нечего убивать тех, кто тебе отказал. Ёсан очень сильно хотел, чтобы Хонджун мучался. Он даже воображал, как два этих тупоголовых здоровяка держат Хона, а Ёсан ломает ему пальцы. Один за другим. Он обхватывал бы каждый пальчик и резко дёргал вверх, ломая кости. Кану очень хотелось бы увидеть лицо Хона, которое корчилось бы в агонии, когда ему бы ломали одну фалангу за другой. После того, как хотя бы одна рука была изуродована, Ёсан очень хотел бы вырвать ему ногти. Он бы взял что-то наподобие пинцета, и начал бы засовывать его глубже под ногтевую пластину, смотря, как всё внутри наливается кровью. Ёсан очень бы хотел слышать мольбы Хонджуна, его крики во время того, когда он резко бы дёрнул пинцет на себя, вытаскивая ногти, посмотреть на его пальцы, где вместо розоватых пластинок находилась бы багрово-красная каша. Лишь одна мысль о том, что он мог сделать это в любой момент, вызывала дрожь.       Однако Кан понимал, что у Хонджуна такие тараканы в голове, что он сам едва ли справляется с ними. С другой стороны, для Ёсана эта девушка была бременем, и, в какой-то степени, он был даже благодарен Хону за его поступок. Для Кана проявлением доброты была привилегия находиться рядом с ним. Хонджун для него был эдаким отбросом, который не воспринимался всерьёз. А отбросы — это прекрасные слуги, по мнению Ёсана. Так и получилось, что Хон стал для Кана и его друзей собачкой, с которой они могли вытворять практически всё, что вздумается. Одноклассникам Хона было уморительно наблюдать за тем, как бывший гроза школы стал игрушкой в чужих руках. Несколько ребят из компании Ёсана поймали его за школой и силой нацепили на него ошейник, который они купили в первом попавшемся зоомагазине. «Ты обязан знать, где твоё место». «Какого хрена ты смотришь нам в глаза? Опусти голову!» «Ты такой послушный! Будешь хорошей собачкой для своего хозяина», — кричала пара ребят. Как только Хонджун вспомнил об этом, его глаза начало немного пощипывать и из них покатились слёзы. Это не прошло для Ёсана незамеченным. — Почему ты плачешь? — рука Ёсана отпустила ярко-красные пряди и нависла над головой Хонджуна, который, в ответ, приподнялся так, чтобы макушкой коснуться ладони, — Тебе что-то не нравится? Ах, мы же тебя перебили. Прости, малыш, мы не хотели, продолжай, — Ёсан отвечал Хонджуну так, как будто бы он действительно был собакой. Всем находившимся рядом было очевидно, что он не относился к Хону серьёзно. Но вот сам Хонджун этого не понимал, поэтому он часто вёлся на подобные слова. — Х-хорошо, я буду продолжать, — широкая улыбка появилась на лице Хона, — прошу тебя, коснись меня ещё. Я так хочу этого, — Хон начал вырываться из хватки двух амбалов, державших его, — Ну же, дотронься до меня, я умоляю, — голос сорвался на крик. — Сонхва, ну как, работает? Кто зашёл? Сан? — Ёсан отошёл к другу и заглянул в экран его телефона. Сам же Сонхва держал свой телефон так, чтобы было видно Хонджуна в полный рост и двух одноклассников Сонхва и Ёсана, державших его. — Сан! — воскликнул Сонхва, — Смотри, кто тут у нас! — Эй, Сан! — перебил Ёсан, — А ты в курсе, что ты ёбанная крыса. Конченный лицемер, который вместо того, чтобы грызть гранит науки, смотрит эфиры, где насилуют психа. Тебе не стыдно, Сан? — прокричал Ёсан и громко рассмеялся, — Либо отключи нахуй свой сраный телефон и дрочи биологию, либо пиздуй к нам, — Отпустите его! Вы не видите, он злится. Смотрите, как вырывается, он боится вас, — с напускной тревогой кричал на амбалов Ёсан.       Хон отчаянно пытался вырваться из хватки сильных рук. Он дёргал своё тело и руки, пытаясь заставить их сместиться вперёд хотя бы на миллиметр. Он звал Ёсана, его голос начинал хрипеть, а в горле стало неприятно покалывать. Но для Ёсана Хонджуна будто не существовало, он продолжал что-то обсуждать что-то с Хва, который опустил телефон и положил его в карман чёрных брюк. Но оба они отвлеклись от разговора, услышав брань одного из амбалов. Хон кусал их руки, пытаясь освободиться и убежать восвояси.       Ёсан, медленными шагами подошёл к Хонджуну, крепко схватил его за волосы и оттянул голову назад так, чтобы хорошо было видно лицо. Взгляд его был холодным, смотрящим прямо в душу. Тёмные глаза с отвращением смотрели вниз, рассматривая помятую форму, грязные брюки с участками въевшейся грязи, смятую жилетку со значком, на котором было написано имя ученика, а также чёрный ошейник, на котором была завязана верёвка, как некое подобие поводка. Хонджуна пугал этот взгляд, от него было невозможно спрятаться; он не мог даже опустить голову, поэтому, всё, что он мог сделать — это просто смотреть на свои колени. — Смотри на меня, — низкий голос Ёсана был такой же холодный, как и его взгляд.       Хонджун поднял свои мокрые, блестящие от слёз глаза вверх. Он осознавал, что его отношение к Ёсану меняется в противоположном направлении. Он хотел быть его собственностью, тем, с которым можно вытворять всё, что угодно. Хон готов был унижаться перед ним, делать всё, что угодно, чтобы его тащили за школу, и он стоял бы на коленях перед Ёсаном, лицезрея его довольное выражение лица, когда его избивали, таскали за волосы и заставляли его есть корм для собак, как и подобает им. Но сегодня ему было не по себе. Ёсан был холоден к Хону, его взгляд был наполнен отвращением, он видел, что его собачка смотрела на другого человека. Да, Сонхва был красив, может быть даже слишком красив, но Ёсан считал, что это не давало право Хону так долго на него смотреть и не обращать внимание на Кана. Потому что это его злило.       Хонджун не мог выдержать натиск взгляда Ёсана и снова опустил взгляд. — Я сказал тебе смотреть на меня, какого хуя ты снова смотришь на свои ущербные брюки? — прошипел Ёсан приближая своё лицо ближе к лицу Хона, — Ты, я вижу, совсем оборзел. С каких это пор моя породистая псинка стала вести себя как непослушная дворняжка, а? — хватка на волосах стала сильнее, из-за чего Хонджун зашипел, устремив свой взгляд на Сонхва, который уже не улыбался, а с волнением поглядывал на Хона. Для Ёсана это не осталось незамеченным, — Я сказал смотреть на меня, — резкая пощёчина обожгла щёку Хонджуна, из его глаз начали непроизвольно литься слёзы. — Прости меня, я просто… — Закрой рот! — рявкнул Ёсан, — Мне кажется, мы давно тебя не наказывали, да? — парень смотрел прямо в глаза Хонджуна, из которых лились слезы, — Почему ты опять плачешь? Меня бесят твои слёзы. Ребят, отпустите его, — приказал Ёсан, после чего Хонджун почувствовал, что его руки ничего не держит. — Просто отпусти меня, я же знаю, что ты видеть меня не хочешь зачем ты себя муча…а-ай, — голос Хона оборвался и сменился шипением от неприятных ощущений, которые Ёсан доставлял ему, наступая каблуком туфли на пальцы.       Хонджун чувствовал, что Ёсан все сильнее и сильнее придавливал его пальцы к земле. Каблук оставлял следы от его границ на коже, где красовались мелкие порезы. Потом послышался глухой хруст, и Хон закричал. Боль пронзала руку, пальцы не слушались и оставались неподвижными, изогнувшись в сторону лица Хона. Ладонь другой руки накрыла широко раскрытый рот. Глаза накрыло пеленой, тело содрогалось от полувсхлипов-полусмешков. — Что, не нравится? Ты же сам говорил, что тебе нравится слышать звук хруста своих костей. Или ты солгал, чтобы привлечь внимание? — Ёсан наклонился и схватил запястье Хона, рассматривая его ладонь с тонкими, неестественно изогнутыми фалангами пальцев, один из которых немного изогнулся в сторону.       Парень обхватил его ладонью и потихоньку начал направлять в противоположную от изгиба сторону, заставляя Хона взвизгивать. Он начал дёргать руку, чтобы высвободить её, чем заставлял Ёсана сжимать сломанный палец сильнее. Ещё одна волна боли пронзила руку Хонджуна, будто сотня маленьких ножей, которые вонзались один за другим. Он убрал руку и начал истошно кричать, колотя плечо Ёсана. А тот, закончив проводить манипуляции по вправлению пальца на нужное место, резко схватил Хона за шею обеими руками, повалил на землю и начал тормошить, из-за чего голова билась о землю. — Так ты соврал нам? Так ты просто обычный, голодный до внимания мальчик? Малыш, я сделал то, что ты просил, даже немного больше, а ты тут лежишь и орёшь, как будто я тут тебе живот вспарываю. — Я н-не врал, правда. Я говорил правду, просто я не думал, что это правда произойдёт. Это было так внезапно, но сейчас, когда болит не так сильно, я понял, что был прав. Это действительно прекрасное ощущение, когда кто-то пытается сломать тебя. Я хочу чувствовать эту боль снова и снова, — голос Хона стал тише от продолжительного крика, а слёзы на глазах исчезли. Гримасу боли и отчаяния сменила грустная полуулыбка, — Мне нечего терять, даже родная сестра меня ненавидит. Я отброс, мне себя не жалко, поэтому я здесь. Поэтому я всё ещё не пошёл в полицию и ничего не рассказал. Потому что мне это всё нравится настолько, что я хочу, чтобы всё было так всегда, до тех пор, пока я не погасну. Я готов жертвовать собой всегда. Ёсан, можешь сделать так, чтобы я задохнулся от этой боли? «Ёсан, ты сможешь убить меня, если я попрошу?»