Преподаватель

      Часы показывали одиннадцать пятьдесят четыре вечера. Через шесть минут должен был начаться мой день рождения. Ощущалась лёгкая грусть вперемешку с разочарованием, всему причиной - недавняя встреча с отцом, который находился проездом в Нью Йорке. Он осведомился о том, как и где я буду отмечать двадцатидвухлетие, попросил проследить за тем, чтобы всё было по высшему разряду, и потребовал «не позориться». Мы были будто деловыми партнёрами, а не семьёй. Никакой теплоты или заботы, только холодный расчёт с налётом вынужденности. И именно поэтому теперь поникший я сидел за столом в баре, завсегдатаем которого уже успел стать, опустошая второй напиток за вечер и ненавидя костюм, пиджак от которого помятый валялся на соседнем стуле. Отец терпеть не мог, когда я выглядел «как какой-то подросток», поэтому на встречи с ним мне приходилось одеваться «по-деловому».       Мистер Уэй опять клеил какую-то белокурую девицу, а я устало наблюдал за ним, думая о том, как всё-таки не хочу, чтобы стрелка перевалила за двенадцать. Внезапно девушка размахнулась и со всей силы влепила моему преподавателю пощёчину, заставив его отвернуться и схватиться рукой за место удара. Я резко выпрямился, внимательно следя за происходящим. Это был первый прокол мистера Уэя, произошедший на моих глазах. Когда блондинка гордо вышла за дверь, виляя бедрами, он тихонько усмехнулся, а затем, к моему ужасу и удивлению, направился в сторону стола, за которым сидел я. Преподаватель немного покачивался, а значит уже был до определенной степени пьян. Ко всему прочему, он улыбался. Хоть и одними уголками губ, но улыбался. И шёл ко мне. Улыбался и шёл ко мне. Вы можете это представить? Сердце пропустило удар, во рту пересохло, и я резко осушил свой напиток, чуть поморщившись от вкуса алкоголя.       Мистер Уэй сел на стул напротив, раскрепощённо положив ногу на ногу, и проницательно уставился в мои глаза. Я давно заметил, что у него была привычка смотреть людям прямо в глаза. На самом деле, меня это отталкивало и даже пугало, казалось, что, делая это, он полностью сканировал тебя, чудесным образом доставая самые грязные секреты из глубины души. Я замер. Мистер Уэй выждал паузу и всё-таки заговорил со мной голосом почти трезвого человека, который всё ещё прекрасно сохраняет самообладание:       — Как видишь, я сегодня не в ударе, — его щека до сих пор была красноватой, но выглядел он предельно расслабленным, совсем не таким, как в университете. — Вообще, это не важно. Давай поговорим с тобой о другом, — преподаватель почти театрально вздохнул, — например, о том, почему ты всё время пялишься, заваливаешь сообщениями, а теперь уже около двух или трёх недель бесконечно наблюдаешь за мной в этом баре? Если бы я мог чувствовать неловкость, мне бы обязательно было неловко.       Я замешкался, этот вопрос застал меня врасплох, я начал, как рыба, открывать и закрывать рот, пытаясь что-то придумать и сказать, но не мог произнести ни звука. В итоге, мистер Уэй покачал головой и продолжил говорить сам:       — Ладно, Айеро, не напрягайся, я и без тебя понимаю, что происходит, я ведь не тупой. Просто было интересно, что ты придумаешь.       — Мистер Уэй… — я начал мямлить что-то не сильно внятное, мысли путались в голове, ладони вспотели. Необходимо было срочно взять себя в руки. Где «наследник Айеро», когда он так мне нужен?       — Слушай, — он на секунду задумался, — можно же называть тебя Фрэнк? — я, собиравшийся с мыслями, почти уверенно кивнул. — Хорошо, Фрэнк, ты теперь видел некоторые вещи, о которых я не хочу, чтобы ты рассказывал кому-то в университете. Понимаешь, что я пытаюсь сказать? — он наклонился ко мне и улыбнулся так, будто я был его сообщником, которому он безоговорочно доверял.       — Мистер Уэй, я… Я правда плохо понимаю, что происходит, и что вы имеете в виду, — ситуация начинала нервировать меня. Преподаватель вздохнул.       — Я думаю, ты не такой уж и глупый, поэтому догадался, — он протянул руку и постучал указательным пальцем по моему виску, заставив вздрогнуть, — что мой поведенческий паттерн разнится в зависимости от социальной группы, в которой я нахожусь, и что это делается не просто так, — он помедлил, а я глупо моргнул, с недоумением глядя на него. — Так вот. Я бы не хотел, чтобы слухи о моей ориентации и, скажем, полигамии распространялись в университетских стенах. Там отведено место немного другим сплетням. Что думаешь?       — Ориентации? — только и смог выдавить из себя я, начиная медленно, но всё равно очень плохо понимать, что происходит. Мистер Уэй рассмеялся, а затем кокетливо прикусил нижнюю губу.       — Ты всё равно в один день увидел бы это. Здесь не очень много красивых мужчин, — он махнул рукой в сторону зала, — но иногда появляются весьма достойные экземпляры.       «Экземпляры». Он говорил о людях, словно о вещах. Да и в целом я не узнавал этого человека. Мне казалось, что я разговариваю с каким-то братом близнецом мистера Уэя. Лишь скучающе-холодный взгляд, не менявшийся даже когда преподаватель смеялся или кокетничал, говорил о том, что это всё-таки был он. Этот взгляд я буду помнить ещё долго.       — Мистер Уэй, я не обсуждал и не планирую обсуждать это ни с кем, — серьезно и совершенно однозначно отчеканил я.       Преподаватель одарил меня самой лучезарной улыбкой на свете и лёгким движением руки поправил свои волосы. Это было так странно и необычно, он никогда до этого не улыбался так мне или кому-либо ещё, кого я знал, кроме всех этих девушек, которых он столь смело уводил из бара каждый вечер. Здравый смысл изо всех сил орал, что во всём этом есть подвох, что надо вставать и уходить отсюда, никогда больше не возвращаясь. Какой-то другой, совершенно ещё неизвестный мне голос соблазнительно шептал, что мне просто необходимо остаться. Без причины. Просто так надо.       — Фрэнк, ты никогда не ходишь в костюме, что за повод сегодня? — ни с того ни с сего спросил мистер Уэй. Хотелось бы мне знать, как это вообще относилось к теме нашего разговора.       Я посмотрел на часы, а затем снова на преподавателя:       — Сегодня мне двадцать два.       — В нашем обществе таким праздникам принято радоваться, так почему ты сидишь один в этом баре, наблюдая за мной? Где же твои друзья? Семья? — скептически сощурился мистер Уэй. Я заметил, что он наклонился ко мне, создавая почти интимную обстановку. Дыхание на секунду сбилось, он всё-таки был очень привлекательным, это сильно отвлекало внимание от того, что он говорил.       — Ну, у меня запутанные отношения с семьёй…       — Это потому что ты — гей? — мистер Уэй будто бы с интересом посмотрел на меня.       — Я не гей! — с вызовом выпалил я, понимая, что в данной ситуации такое заявление выглядело весьма неправдоподобно. Тем временем преподаватель удовлетворённо кивнул, будто только что понял всё, что ему требовалось.       — Фрэнк, раз у тебя праздник, я знаю, что мог бы тебе подарить. Скажи мне, ты, наверное, устраиваешь дома какую-то вечеринку? — я кивнул, не очень понимая, к чему он ведёт. — Я мог бы подъехать и отдать тебе его лично в руки сегодня, — он сделал акцент на последнем слове и откинулся на спинку стула, а затем, не ожидая моего ответа, достал из карманного пенала, с которым, похоже, никогда не расставался, ручку и положил её передо мной.       Я неуверенно накарябал адрес своей квартиры на салфетке и протянул ему. Мистер Уэй ещё раз слабо улыбнулся, аккуратно похлопал меня по руке, заставив мурашки разбегаться от места прикосновения по всему телу, а затем встал и направился к выходу, ни разу не обернувшись. Он больше не покачивался, его шаг был твёрдым и уверенным.       Я просидел в баре ещё около часа или двух и, находясь в своих раздумьях, пытаясь осмыслить и понять произошедшее, никак не хотевшее укладываться в моей голове, даже не заметил, как прошло время. Затем мне позвонил Майки, долго кричавший в трубку и обвинявший меня в том, что я следил за его братом. Он говорил что-то о том, что «Джерард теперь всех изведёт» и «что с тобой не так, зачем ты вообще это делал». Но я понятия не имел, что значит первое, а на второе просто не хотел отвечать. Мне казалось это слишком сложным для объяснения в два часа ночи. В итоге, мой друг всё-таки успокоился и спросил, дал ли я его брату то, что он попросил, в данном случае - адрес. Получив положительный ответ, Майки страдальчески простонал и сказал:       — Фрэнк, ты дебил. Сам с этим будешь разбираться, и не жалуйся потом. А я вообще ничего не хочу об этом слышать, не втягивай меня, — на этой ноте звонящий резко сбросил трубку, не позволив мне даже спросить, с чем «этим» мне предстоит разбираться.       Я шумно вздохнул и решил всё-таки вернуться домой. Впереди был тяжелый день и такая же ночь, а мои мысли уже были загружены под завязку. И я даже не надеялся с ними сегодня разделываться. Как-нибудь в другой раз. С днём рождения, Фрэнки!

***

      Музыка изо всех сил била по ушам, а я не знал, где спрятаться в собственной квартире. Пьяные тела были просто везде, и меня от этого тошнило. Они прикасались ко мне, обнимали, говорили что-то фальшивое и еле разборчивое, спрашивали, есть ли у кого-нибудь колёса или кокаин. Я отталкивал их и пробирался сквозь толпу, надеясь найти хоть один свободный угол, где меня никто не тронет, но всё было занято, заполнено этими богатыми наследниками и наследницами, которые лет через десять, а может и раньше, будут управлять страной, самыми крупными холдингами и корпорациями. Мне было страшно за своё будущее и за то, что я должен был быть одним из них, но чувствовал себя не в своей тарелке. Они все бесили меня, я хотел, что есть мочи, закричать в рупор, прося выйти каждого из моей квартиры и больше никогда в неё не возвращаться. Но не мог. Потому что был слишком слабохарактерным и знал, что «положение обязывает».       Кто-то схватил меня за локоть, и я уже собирался дёрнуться и толкнуть незнакомца в толпу, подальше от меня. Но это оказался охранник. Сэм, или Стэн, или… А, в общем, не важно. Мужчина наклонился к моему уху, пытаясь перекричать шум, и сообщил:       — Там пришёл некий Джерард Уэй, его нет в списках, но он говорит, что вы его ждёте. Впустить?       Дав понять, что сам с этим разберусь, я направился к выходу из квартиры, радуясь тому, что смогу на какое-то время сбежать из этого хаоса. В голове появилась мысль вообще уехать отсюда и вернуться утром или лучше вечером, когда домработницы всё приберут и не останется никаких признаков того, что эта вечеринка имела место быть.       Мистер Уэй стоял, облокотившись о стену напротив двери. Я подошёл к нему и измученно посмотрел на свёрток в его руках, который он молча протянул мне. Преподаватель уже не улыбался, как в баре накануне, и был достаточно серьёзен.       — Что это? — осведомился я, принимая подарок.       — Откроешь потом и узнаешь, — пожал плечами мистер Уэй. — Смотрю, весело тут у тебя: охранники и всё такое.       — Да уж, — я закатил глаза, — хотите зайти?       Мистер Уэй усмехнулся и отрицательно покачал головой:       — Не думаю, что мне это будет интересно.       Преподаватель выпрямился, собираясь уйти, но был остановлен мной:       — Мистер Уэй, я ничего не понимаю. Зачем это всё? Вы очень странно себя ведёте, я запутался. Зачем вы приехали?       На его лице не дрогнул ни один мускул, в этот момент он был похож на восковую фигуру. Такой же бледный, безупречный и будто ненастоящий.       — Интересно было знать, где ты живёшь, — это прозвучало непринуждённо, и оттого зловеще. Я поёжился, мне стало очень не по себе, вспомнились слова Майки, сказанные им ранее сегодня.       Преподаватель развернулся и направился к лестнице. Проводя его взглядом до того момента, пока макушка не скрылась из виду, я нетерпеливо стал разрывать подарочную бумагу, ожидая увидеть под ней что-то выходящее из ряда вон. Но это была всего лишь книга. На мягкой обложке красовался заголовок: «Заводной апельсин». Открыв первый лист, я увидел надпись, сделанную ровным почерком мистера Уэя, сообщавшую номер страницы и диапазон строчек.       Не мешкая ни секунды, я последовал указаниям и, найдя нужное место, бегло и жадно прочитал следующее: «…Юность не вечна, о да. И потом, в юности ты всего лишь вроде как животное, что ли. Нет, даже не животное, а скорее какая-нибудь игрушка, что продаются на каждом углу, — вроде как жестяной человечек с пружиной внутри, которого ключиком снаружи заведёшь — др-др-др, и он пошёл вроде как сам по себе, блин. Но ходит он только по прямой и на всякие vestshi натыкается — бац, бац, к тому же если уж он пошёл, то остановиться ни за что не может. В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku…». На полях тем же самым каллиграфическим почерком было подписано: «Кто заводит игрушки ключиком?»       Захлопнув книгу, я уставился в пустоту перед собой, не видя ничего. «Кто заводит игрушки ключиком?»