Преподаватель

      Я вздрогнул и испуганно распахнул глаза. В ванной комнате, вход в которую располагался в моей спальне, явно кто-то находился. И этот человек только что уронил некий предмет. Иначе внезапный звонкий удар стекла о кафель нельзя было объяснить никак. Звук незамедлительно превратился в беспощадную боль в моей черепной коробке, из горла вырвался слабый, беспомощный стон испытывающего похмелье студента. Знать бы ещё, кого меня угораздило притащить накануне домой и как теперь от неё избавляться. «Надеюсь, я хотя бы использовал защиту», — пронеслось в голове. И именно в этот момент один за другим, словно из могил, начали медленно выползать отрывки туманных воспоминаний прошлой ночи. В основном это были эпизоды моих безудержных танцев, объятий с незнакомцами и затянутые речи непонятно о чём, которые я, путаясь, изливал преподавателю почти на ухо из-за громкой музыки и голосов вокруг.       И тут я понял, что в ванной комнате находилась не какая-то абстрактная «она», а совершенно определённый «он». И, словно в подтверждение моих мыслей, дверь распахнулась, и в комнате появился до тошноты свежий и полный сил мистер Уэй.       — Вижу, чувствуешь ты себя неважно. Помнишь что-то из вчерашнего? — поинтересовался мужчина абсолютно будничным тоном, словно мы были просто соседями, столкнувшимися на лестничной клетке и чисто из вежливости отпускавшими реплики о погоде.       — Более-менее. Последнее, что помню, это как вы вызывали мне такси, — бесцветно прохрипел я.       — Я не удивлён. Как только ты залез в салон, сразу отключился. Я нашёл ключи в заднем кармане твоих джинсов. Не помнишь, как тебя блевало, когда мы приехали? — мистер Уэй брезгливо поморщился, видимо, вспоминая этот неприятный момент прошлой ночи, и облокотился о дверной косяк.       — Да, теперь припоминаю. Я был очень пьян.       — Настолько, что какой-то парень чуть не всунул тебе колеса. Судя по всему, MDMA, — мои брови поползли наверх, — но ты отказался. Я действительно удивлён: думал, что ты давно сидишь на чём-нибудь лёгком. У тебя нет проблем с алкоголем?       Я слабо мотнул головой, преподаватель нахмурился, будто был до крайности недоволен своим промахом и недвижимо простоял ещё минуты две, о чём-то напряжённо думая. Он явно терпеть не мог ошибаться.       — В таком случае, лучше для тебя. Жду на кухне через десять минут. Надеюсь, ты сможешь соблюсти правила гостеприимства и сваришь мне кофе. Ты должен быть благодарен, я возился с тобой половину ночи, хотя мог бы бросить в баре, — бесцеремонно кинул мистер Уэй и проследовал к выходу из комнаты, слабо хлопнув дверью, что всё равно заставило меня поморщиться.       Я, до глубины души возмущённый, но всё равно не очень способный избавиться от навязчивой мысли о том, что необходимо произвести на своего преподавателя минимальное впечатление, хоть раз не облажавшись, с огромным трудом встал с кровати и поплёлся в ванную комнату, чтобы немного прийти в себя. На краю раковины стоял мой белый керамический стакан для зубных щёток, видимо, упавший двадцать минут назад, а рядом лежал осколок с еле заметными следами крови.       По крайней мере, теперь я знал наверняка, что мистер Уэй — живой человек, а не какой-нибудь там робот или рептилоид, как в конспирологических теориях. Хотя… Кто знает, может быть, эти существа могут и кровь подделывать? Таким образом, весь цикл моих утренних процедур заняли размышления о возможностях рептилоидов. Я даже пообещал себе поискать про это информацию в интернете. На задворках сознания плескалась радостная мысль о том, что меня первый раз за последний месяц заинтересовало что-то, не связанное с тем, как меня бесит моя жизнь, семья и мистер Уэй.       Но беззаботность сменилась тревогой, когда я, приятно пахнущий и прилично выглядящий, в нерешительности застыл у двери в гостиную, не решаясь повернуть ручку. Факт присутствия мистера Уэя в квартире начал напрягать, заставляя потеть ладошки и сердце биться чуточку быстрее. Вчера в баре всё прошло слишком гладко и это смущало больше всего. Самым подозрительным было то, что преподаватель почти не разговаривал. Он лишь изредка задавал какие-то меткие короткие вопросы и внимательно вслушивался в каждое слово моего ответа. Очевидно, чем больше я пил, тем свободнее и многословнее отвечал, а теперь даже плохо помнил, о чём шла речь. Вдруг я наговорил лишнего? Или раскрыл что-нибудь неловкое о себе или, не дай бог, своей семье? К сожалению, сидеть в комнате вечно я не мог, так что, помявшись ещё с минуту, направился на кухню.       Мистер Уэй с равнодушной отрешённостью барабанил пальцами по столу, не замечая моего появления. Я прочистил горло, привлекая внимание, но преподаватель лишь перестал двигать пальцами, даже не повернувшись.       — Мистер Уэй, у меня есть только растворимый Nescafé, вам подойдёт?       Мужчина фыркнул, но кивнул. Я принялся неловко выполнять совершенно простые манипуляции, плохо понимая, сколько ложек на какое количество воды нужно класть. Кофе не был моим любимым напитком. Справившись с задачей, я поставил на стол две большие кружки, до краёв наполненные чёрной жидкостью, и уселся напротив, выжидающе смотря на преподавателя, изящно подхватившего одну из них. Сделав первый маленький глоток, мистер Уэй поморщился, но ничего не сказал. Сложив губы трубочкой, он аккуратно подул на напиток, а затем облизнул нижнюю губу и отпил ещё немного, отставив кружку на стол.       — Фрэнк, зачем ты налил себе кофе? Вчера ты пил алкоголь, что, конечно же, вызывает потерю жидкости, а потом тебя ещё и стошнило. Совершенно ясно, что у тебя значительный недостаток воды в организме, которую кофе равноценно выводит. Хочешь чувствовать себя ещё хуже? — преподаватель с долей раздражения посмотрел на меня, словно говорил прописную истину, и ему было неприятно находиться за столом с человеком, который её не понимал.       — Хорошо, — я пожал плечами, — не буду его пить.       Мистер Уэй еле заметно улыбнулся и снова поднёс кружку к губам.       — Где вы спали? Почему не поехали домой? — мне казалось, что мой испытующий взгляд должен был смутить мужчину, но тот выглядел, как всегда, уверенно.       — У тебя тут достаточно комнат, чтобы спать. Если честно, мало понимаю, зачем это нужно. Особенно с финансовой точки зрения. Так или иначе, я остался, потому что был физически измотан к моменту, когда ты окончательно вырубился.       — Зачем вы со мной возились? — где-то внутри теплилась надежда завести мистера Уэя вопросами в тупик.       — Фрэнк, — холодно усмехнулся мужчина, — я не очень понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Я, как ты выражаешься, «возился» с тобой, потому что посчитал, что, если окажу услугу, ты сможешь мне её вернуть однажды, когда будет необходимо. А ещё я тоже был немного пьян. Под действием алкоголя всегда начинаю чуть лучше относиться к окружающим, — преподаватель аккуратно поправил непослушную прядь волос и посмотрел в окно.       Чувствовать, что меня рассматривают с позиции «выгодно/невыгодно», было неприятно. Но всё-таки мистер Уэй — не первый человек в моей жизни, который руководствовался подобным принципом и, наверняка, не последний. Гораздо больше расстраивал тот факт, что мне неистово хотелось показаться выгодным. Было до безумия жаль, что я, точнее, мои родители могли позволить себе купить мне что угодно, но такие вещи, как самооценка и чувство собственного достоинства, просто-напросто не продавались. В тот момент во мне побеждал «загнанный Фрэнки», отчего я даже как-то поник.       — Почему вы такой циничный? — спросил я, теребя край салфетки и не поднимая глаз на преподавателя.       — А почему бы и нет? — ответил мужчина, немного подумав. — Если смотреть на моральные нормы или, в частности, на нравственность как на социальный конструкт, чем оно всё, в общем-то, и является, то лично я предпочитаю жить в собственной системе координат. Так даже может быть весело, если понимать, что происходит.       Мне было сложно поспорить с ним, так что я просто сделал задумчиво-умное выражение лица, почему-то всё ещё не решаясь посмотреть на мистера Уэя, который, судя по всему, не планировал добавлять к своему ответу что-либо ещё.       — Почему вы посвятили себя философии?       Не сказать, что сегодня преподаватель был особенно разговорчивым. Тем не менее зачем-то он всё же остался на кофе, и я решил использовать такой редкий шанс чуть лучше понять его и его мотивы. Особенно учитывая то, что вчерашний вечер я уже упустил, напившись и проболтав о себе.       — Неверное наблюдение. Я не посвящал себя философии. Более того, эта наука даже не находится в топ-5 вещей, которыми я занимаюсь в жизни, — я всё-таки взглянул на мужчину, снисходительно поглядывающего на меня из-под полузакрытых век. В тот момент он напоминал хищника из семейства кошачьих, расслабленно-скучающе томившегося под солнцем саванны, но в любой момент готового броситься на свою жертву.       — Но вы работаете в университете. И все эти публикации… Разве это не занимает большую часть вашего времени?       — Я трачу настолько мизерное количество часов на одну публикацию, что это даже смешно. А Колумбийский, — он задумался, — просто для развлечения.       — И что там такого увлекательного? Вы всегда очень строгий на занятиях, со студентами и коллегами. Совсем не кажется, что вы веселитесь.       — О, твоё представление о веселье слишком узкое, — преподаватель бросил на меня укоризненный взгляд. — Мне нравится общаться с профессорами, особенно из других областей. Меня завораживает, например, астрофизика. В университете очень много классных специалистов, которые знают и понимают гораздо больше меня. Между прочим, это всё значительно веселее, чем вечеринки вроде той, что ты устраивал на день рождения.       — Мистер Уэй, это совсем уж лицемерно. Половину своих вечеров вы проводите в баре, что тоже ведь достаточно примитивно, — я начал говорить уверенно, потому что был безумно доволен тем, что сумел найти слабое место в логике рассуждений преподавателя. Но тот лишь вновь надменно усмехнулся, что явно поумерило мой пыл.       — Мне просто нужно удовлетворять свои физиологические потребности, поэтому я оказываюсь вынужден ходить в подобные места. У меня сравнительно высокое либидо, и, согласен, это можно назвать примитивным. Тем не менее я точно воспринимаю это не как развлечение, так что ничего лицемерного здесь не вижу, — после минутной паузы мужчина добавил. — Это была хорошая попытка, Фрэнк. Начинаешь учиться мыслить критически. До этого ты вообще все мои слова принимал на веру, — мистер Уэй одобрительно улыбнулся, от чего в грудной клетке что-то ёкнуло.       — Почему вы не заведёте себе девушку, — я запнулся, — или парня? Тогда вам бы не пришлось тратить время на поиск каждый раз нового, — на этом моменте я уже начал краснеть, — любовника.       Темы секса и отношений далеко не были для меня табу, но, всё-таки, несмотря на то, что вчера вечером мы с мистером Уэем вместе напились и он переночевал в моей квартире, а до этого мы уже обсуждали мою сексуальную ориентацию, я до сих пор воспринимал его как своего преподавателя, и это доставляло дискомфорт в виде неловкости. Ко всему прочему, нельзя было забывать моё весьма неоднозначное отношение к мужчине. Но смущаться или стесняться явно было не в духе моего собеседника, хохотнувшего так, будто я только что рассказал занимательный анекдот.       — Ты правда думаешь, что находиться в отношениях легче? — я пожал плечами, он покачал головой. — Это настолько наивно, что почти умиляет меня. Тебе в жизни предстоит ещё во многом разочароваться, Фрэнк.       — У вас были когда-нибудь длительные отношения? — я чувствовал, что хожу по микроскопически тонкому и острому лезвию, поэтому ожидал, что вот-вот мужчина очухается и прекратит эту сессию «вопрос-ответ», сказав что-нибудь саркастичное.       — Конечно, какое-то подобие было. Но это началось, длилось и закончилось не совсем нормально. Хотя, опять же, что такое норма? Всего лишь социальный конструкт. В любом случае, не думаю, что буду обсуждать это с тобой, Фрэнк. Точно не сейчас.       Я ничего не ответил. Мистер Уэй продолжил в тишине маленькими глотками попивать свой кофе. Казалось, что в это утро я мог бы максимально близко подобраться к тому, что происходило в душе моего преподавателя. Будто ещё пару вопросов и он, хоть и между строк, но раскроет свой главный секрет, который у него точно был, я знал это.       И что же значило это его «точно не сейчас»? То есть, мистер Уэй допускал, что могут произойти обстоятельства, при которых он расскажет мне о своих отношениях? Или планировал их? Чёрт знает, что происходило в его голове, но в моей груди уже второй раз за утро что-то трепыхнулось.       — Какие планы на каникулы? — ни с того ни с сего поинтересовался преподаватель, прерывая мои размышления.       — Еду к родителям, ничего особенного, — соврал я. Не говорить же, что мне предстоял серьёзный разговор с отцом по поводу учёбы и окончания университета. А ещё встреча с «очень хорошей девушкой, дочкой Хёрстов», о чём мама сообщила неделю назад. Очевидно, «очень хорошая» из её уст означало «из баснословно богатой семьи, а значит, мы надеемся, твоя будущая невеста». Интересно, что же сама дочка Хёрстов думала по этому поводу? Я надеялся, что буду её раздражать так же сильно, как она уже заочно раздражала меня, и в итоге между нами ничего не выйдет. Не смогут же они насильно заставить нас встречаться… Или смогут? Какое-то средневековье, ей-богу!       Преподаватель хмыкнул и внимательно на меня посмотрел. Казалось, что от него не могла укрыться ни малейшая деталь.       — Люди так долго сознательно стремились к свободе, видимо, чтобы теперь бессознательно её избегать. Глупо, — задумчиво пробормотал мужчина.       Я взглянул на него с долей недоумения, но мистер Уэй решил ничего дальше не пояснять.       — А у вас какие планы?       — Тоже ничего особенного, — уклончиво ответил преподаватель и, отставив кружку на середину стола, начал подниматься. — Думаю, теперь мне пора идти, Фрэнк. Хорошего визита к родителям, — мужчина подмигнул, но я совсем не понял, что он этим хотел до меня донести. — Можешь не провожать, я уже знаю, что дверь захлопывается.       Мистер Уэй вышел из комнаты, а через несколько минут послышался звук, означающий, что теперь я находился в квартире один. Помимо меня, в кухне остался только запах того самого одеколона, которым мужчина бог знает когда успел надушиться. Стало немного грустно, но признаваться себе в желании задержать преподавателя ещё на какое-то время я не стал. Лишь тяжело вздохнул и принялся убирать кружки с мыслями о том, что, наверное, всё произошедшее в последние двадцать четыре часа оказалось жизненно необходимой встряской для меня и моего морального самочувствия.       В нашем утреннем разговоре не было ничего особенного, и я мало что из него вынес, но чувствовал себя всё равно гораздо лучше. Скорее всего, потому что сегодня, как и вчера, мистер Уэй разговаривал со мной почти как с равным. Он всё ещё поучал меня, но это было настолько безобидно, что даже удивляло.       Где-то в глубине души всё ещё скрывалась тревога, я до сих пор искал подвох, будто всё это происходило не просто так. Громче всех, конечно, кричали воспоминания предыдущего дня, перед глазами стоял испытующий и внимательный взгляд преподавателя. И эти редкие неоднозначные улыбки и подмигивания… Я словно упускал что-то важное, какую-то нить, ухватившись за которую, я бы смог подобраться к самой сути. Но пока что у меня очень удачно получилось подавлять все негативные мысли и догадки. Я изо всех сил убеждал себя, что просто становлюсь слишком мнительным.       Общее физическое состояние всё ещё было посредственным, так что я вернулся в свою комнату и, завалившись на кровать, блаженно прикрыл глаза в предвкушении желанного сна, который пришёл незамедлительно. И всё бы было как нельзя лучше, если бы через неопределённый промежуток времени я не проснулся от неизменной оперы Вагнера. Ворча, я поднял трубку.       — С праздником! — крикнул на другом конце, судя по голосу, бодрый и радостный Майки.       — И тебя, — кисло ответил я, зевнув.       — Какой-то ты не очень довольный. Что опять выкинул Джерард? — взволнованно спросил мой друг. Я подумал, что, похоже, у этого парня весь мир крутится только вокруг его брата, но, конечно, ничего подобного говорить не стал.       — Ничего, я просто хочу спать, — если вы решите, что в этой фразе был намёк, то точно не ошибётесь. — Ты что-то хотел?       — Да, у меня есть два билета на классный джазовый концерт в Линкольн-центре через неделю, но моя девушка уезжает к родителям, а Джерард летит на какой-то там симпозиум в Лос-Анджелес. Я подумал о тебе. Знаю, что ты не очень любишь джаз, но не хочешь сходить всё равно? — в его голосе была слышна искренняя надежда.       — Симпозиум? А не помнишь, как называется? — если бы я не находился в горизонтальном положении, то обязательно как минимум бы сел.       — Не точно. Что-то там про философию и религию. Говорит, его в университете экстренно попросили поехать, потому что кто-то из профессоров отказался по семейным обстоятельствам. А что? Какое это отношение имеет к делу? Ты хочешь пойти или нет? — немного раздражённо потребовал ответа Майки.       — Друг, прости, но не выйдет. Я тоже улетаю к родителям, ничего не поделать.       — Ну ясно, — разочарованно кинул парень.       — Не расстраивайся. Уверен, ты найдешь, с кем пойти. Удачи! — сказал я извиняющимся тоном.       В ответ Майки пробормотал что-то прощальное и положил трубку. Я знал наверняка, что обижаться он не будет. За время нашего знакомства стало понятно, что парень был совершенно не из обидчивых, зато иногда его настроение могло меняться достаточно быстро. Но, так как он абсолютно всегда держал себя в руках, я предпочитал не обращать на это внимание.

***

      Аэропорт был под завязку набит людьми. Я сидел в кресле около окна и внимательно наблюдал за медленно передвигающимися самолетами, терпеливо ожидая открытия посадки на рейс до Лос-Анджелеса. Мысли о ближайших двух неделях сновали туда-сюда и никак не хотели собираться в единый пучок. Где-то в животе чувствовалось напряжение. Такое, которое появляется перед важным днём или, например, экзаменом. Нервное и склизкое.       Я засунул руку в карман и достал оттуда фамильный золотой перстень моей семьи, на котором красовалась витиеватая буква «А». Надев его на мизинец правой кисти, я поднял руку в воздух, оценивая украшение. Оно выглядело нелепым, большим и неуместным, но я никак не мог появиться дома без него. Перстень отдал мне отец, когда я уезжал в университет. Сказал, что получил его от деда примерно при таких же обстоятельствах. Тогда он ещё возлагал на меня какие-то надежды. Я вздохнул и поспешил убрать обратно этот золотой символ, напоминавший мне о том, какое я всё-таки разочарование.       В голове пронеслось: «Интересно, они хоть будут дома?». Надежда умирала последней. Я сидел в чёрном бархатном пиджаке с вышитой в области сердца буквой «А», идентичной той, что была на перстне. Как же я ненавидел всю эту официальную одежду, особенно если на ней были какие-то отличительные знаки моей семьи. Сплошная показуха. Вдруг кто-то усомнится, что у нас действительно высокий статус? Необходимо показывать это наверняка. Может, сделать татуировку с этой пресловутой «А» на лбу? И всё-таки хотелось произвести впечатление. Я поймал себя на мысли, что перед некоторыми людьми я вечно пытался быть лучше, чем есть. В основном это касалось родителей, а теперь ещё и мистера Уэя.       Подумав о преподавателе, я нахмурился и вспомнил, что он тоже будет в Лос-Анджелесе в ближайшее время. Какое-то чудесное совпадение. Или…       Я задумался. Вчера за мной снова шёл тот человек с фотоаппаратом. Но у меня получилось быстро добежать до своего дома и скрыться в подъезде, куда он, видимо, зайти не решился. Мужчина выглядел немного иначе, будто пытался сделаться незаметным для меня. Но я его узнал и совершенно в этом не сомневался. Ситуация начинала ещё сильнее беспокоить. Может, это всего лишь репортёр какой-нибудь газеты, пытающийся нарыть на нашу семью что-то грязное и сделать из этого сенсацию? Такое уже случалось, когда я был в школе.       Постаравшись откинуть все свои параноидальные мысли и убедить себя в том, что всё происходящее — всего лишь глупое совпадение, я зашёл в интернет и начал искать симпозиумы, связанные с религией и философией, проходившие в ближайшие недели в Лос-Анджелесе. Нашёлся всего один, зато мероприятия, приуроченные к нему, растянулись чуть ли не на целую неделю. В списках выступающих действительно значился мистер Уэй, что только утвердило меня в мысли о том, что я просто начинаю себя накручивать.       Далее в голову пришла гениальная идея, и я подумал, что был совсем глупым, раз не додумался до этого раньше. В поисковой строке сервиса Google появилось напечатанное мной имя «Джерард Уэй», и через считанные секунды я увидел в выдаче целый ряд сайтов, посвящённых моему преподавателю.       Удивительным было то, что в университете почти не разговаривали ни о чём из найденного мной. Глупо предполагать, что никто и никогда не гуглил мистера Уэя, скорее, небольшая консалтинговая аудиторская компания, учредителем которой, как выяснилось, он являлся, интересовала студентов гораздо меньше его личной жизни.       Чем больше я читал, тем чаще вспоминались слова преподавателя о том, что наука не находится даже в топ-5 вещей, которыми он занимается в жизни. И действительно, ещё с университета он был задействован в ряде IT стартапов, около двух лет работал лоббистом в финансовом секторе, а потом ушёл и, ни с того ни с сего, основал консалтинговую фирму. В прошлом году его даже судили за предположительное сотрудничество с какой-то компанией, продающей оружие, как оказалось, нелегально. Мистер Уэй отказался от услуг адвокатов и защищал себя сам. Суд был выигран.       И всем этим он занимался параллельно с работой в Колумбийском, что теперь казалось ещё более абсурдным и вызывало огромное количество вопросов. Например, как этот человек находил время? Зачем ему это надо? Неужели он действительно готов тратить время на университет только ради «развлечения»? И, в конце концов, почему философия? Если брать во внимание всю деятельность мистера Уэя, было бы логично, если бы он преподавал, например, экономику.       Помимо прочего, я нашёл список выпускников одного детского дома в небольшом городе Бельвиль в штате Нью-Джерси. Судя по сайту, они публиковали такой каждый год: просто ряд имён в алфавитном порядке и приложенная к ним фотография. Имя преподавателя фигурировало в одном из них.       Выпускной класс мистера Уэя состоял из 12 человек, они все выглядели неплохо, видимо, их привели в порядок прямо перед съемкой. Но, если присмотреться внимательнее, было видно, что девушка справа, судя по всему, уже сидит на чём-то вроде героина, а у долговязого парня в заднем ряду не так давно была рассечена губа в кровь и виднелся синяк на скуле. У каждого из них можно было найти эти маленькие следы, говорящие о том, что они не простые выпускники обычной районной школы. А ещё всех детей объединял потухший, холодный взгляд, будто у них в жизни больше нет никакой надежды. Наверное, так и было. Возможно, некоторых уже даже нет в живых. Например, этой героиновой девочки. Но кто знает?       Мистера Уэя я узнал сразу. Он стоял справа от центра и был самым юным, можно бы было дать ему лет четырнадцать или пятнадцать. На голове у мальчика царил какой-то абсолютный хаос из тёмных волос, глаза смотрели прямо в камеру, транслируя жутковатую решительность, выражение лица было серьёзным и сосредоточенным. На нём не видно было синяков или ран, он просто был бледен и худ, почти прозрачен. Ребята, стоявшие по бокам от парнишки, никак не касались его, словно боялись чем-то заразиться, но молодого мистера Уэя это совсем не волновало. Мне не понравилось разглядывать эту фотографию, поэтому я быстро закрыл её, поёжившись. Интересно, сколько этот человек провёл в детском доме? Его брата в списках я, кстати, не нашёл.       Это всё было так странно и полностью заняло мои мысли, отчего я проворонил объявление о начале посадки и чуть не опоздал на рейс. Уже сидя в салоне самолёта и отрешённо смотря в иллюминатор, я начал думать о том, что, наверное, именно такого ждали от меня родители. Будь мистер Уэй их сыном, они бы просто писались кипятком от радости и гордости. Казалось, он не мог ничего выполнить плохо. Он был успешен во всём. Без семьи и какой-либо поддержки мой преподаватель сделал то, что я не мог совершить даже имея за спиной огромный трастовый фонд. Он был каким-то сверхчеловеком.       Я заснул расстроенным. А когда открыл глаза, шасси самолёта уже коснулись взлётно-посадочной полосы аэропорта Лос-Анджелеса. Впереди были две трудные недели, которые не сулили ничего хорошего. Первым к выходу приглашался бизнес класс. Я вздохнул и, поправив помятый пиджак, встал и направился к трапу.