Сожжёнными тропами

Камешки стукаются друг о друга, перекатываются в ладони, скрытой длинным рукавом, мягким движением прячутся во вшитый карман. Сакура рассматривает алое на чужом горле, словно вывернутом наизнанку. Осколки позвонков в густом красном месиве не вызывают ожидаемой тошноты. Запах душит ее настолько, что в глазах мутнеет, а на языке скрежещет привкус сажи. Кто-то сзади дергает ее за шиворот и вдруг тут же отпускает. Сакура усмехается и медленно встает сама. В ней нет чакры, они это видят. Еще они видят след от кисти Бога на ее шее. Учиха, стоящий ближе всего, смотрит на нее так, будто у него вот-вот дернется глаз. Сакура пожимает плечами. Не сопротивляется, когда его пальцы коротко вбиваются ей в точку на шее. Она знает, чем все закончится, когда падает в темноту, воняющую свертывающейся кровью и гарью… …чтобы прийти в себя в темной комнате, на плотной ткани футона, и услышать рядом с собой чье-то дыхание. Сакура ворочается медленно и скользит взглядом по фигуре, сидящей рядом. Глаза привыкают к темноте, рассеиваемой только процеженным сквозь ставни лунным светом. Рядом дремлет женщина, явно не дождавшаяся ее пробуждения. Она садится медленно и плавно, растирает затекшую шею, дергает рукой, нащупывая потайной карман. В пальцы тычутся три округлых камня. Сакура прикрывает глаза, чувствуя, как мягкая волна облегчения прокатывается по телу от заледеневшего горла до бедер. Не нашли или не стали забирать? Она не надеется на первое. Тело ломит. Сакура встает бесшумно и потягивается. Женщина рядом клюет носом, но не шевелится. Посматривая на нее сверху-вниз, Сакура медленно ступает с ткани на плотный покров татами. У нее нет страха, она видит все это еще до того, как в ее дом заходят Сенджу. Все уже успело случиться еще до того, как командир отряда услышал сплетню. В ее голове это — уже прошлое. Она знает, куда идти. Правда, совсем не видит исхода. Своего. Чужие для нее — черные линии на белой ладони. Это подстегивает и неприятно сдавливает внутренности холодом опаски. Предчувствие то ловит всю картину, то детали, и это невозможно контролировать. Одно воспоминание о том, как пришло знание о собственном будущем, заставляет Сакуру сдавить спрятанные в потайном кармане камушки. Это одна из тех картин, которая должна случиться. Иначе случится что-то другое. Однажды она игнорирует всплывшую в голове фигуру дедушки на фоне леса. Это ничем хорошим не заканчивается. Поэтому Сакура двигается. Человек, который ей нужен, вряд ли уже спит. Женщина даже не дергается, когда она доходит до двери. Коридоры ей не знакомы и темны. Лунный свет не везде прокладывает путь. Но Сакура всегда знает, куда сворачивать. Она движется, дыша через раз. Предчувствие вжимает ее в поворот, давая остаться незаметной тенью для нескольких прошедших мимо обрюзглых фигур. Голоса шелестят о том, какие пошли нравы. Сакура возобновляет путь, когда поборники нравов скрываются за поворотом. Она безошибочно угадывает в той стороне выход. Она знает все, что случится, если выход вдруг замаячит прямо перед носом. Видит мельком. Откладывает импульсивное решение. Рано. Предчувствие искрит в висках. Сакура заносит костяшки пальцев и легко касается ими древесины. Она не имеет слуха, как у шиноби, но буквально кожей чувствует, как к двери с другой стороны подходят. Чья-то ядовитая и опаляющая энергия просачивается сквозь щели раздражением. Сакура знает, чья это энергия. Гулкий шаг всего один — это похоже на предупреждение. Полоса густого, как рисовый отвар, желтого света ложится на темные доски пола. Сакура смотрит в лицо хозяина этого дома, вежливо наклоняет голову, впрочем… для Мадары Учихи это вряд ли очень вежливо. — Я могу войти? — смотрит она в нечитаемое темное лицо, чувствуя, как по ее горлу проходится очень ощутимый взгляд. От его фигуры веет чем-то ледяным, таким, от чего босые ступни, кажется, примерзают к дереву. Он сам весь ледяной, хотя, слухи говорят, что невозможно найти человека с более буйным огнем. — Я не посылал за тобой, — снисходит до намека, что ей стоит убраться, мужчина. Но Сакура не боится тяжелых взглядов и движется мягко, проскальзывая мимо его бока в комнату. То, что она одерживает крохотную победу, не значит, что ей не позволили это сделать. Она понимает. В груди все дрожит мелко. Одно дело — слышать имя своей части и знать, что это в будущем твоя судьба. Другое — стоять напротив. Учиха Мадара закрывает дверь за ее спиной. Молча обходит Сакуру — его тень, падающая от пламени свечи, не дрожит и легко плывет по полу — опускается на стул, проворачивает в пальцах кисть. — Как вы собираетесь со мной поступить? — в ответ на пристальный взгляд, густой и нечеловечески-тяжелый, спрашивает она. Его лицо не меняет выражения, оставаясь затвердевшим, сморозившимся в камень. Только брови чуть приподнимаются. Сакура не совсем понимает, как люди вокруг могут с ним разговаривать. От него хочется отойти и никогда больше не пытаться оставаться рядом. Зато она понимает, что не сможет убедить его, что ее можно отпустить. Он не один из жителей ее деревни, которые привыкли, что ее слова обычно сбываются. Да и не совсем хочется, чтобы знал, как она умеет. Сакура с детства уясняет, что не всегда нужно говорить всю правду. — Я должен тебе сказать? — Мадара Учиха смотрит снисходительно, и кисть в его пальцах замирает. — Вы можете меня отпустить, — пожимает она плечом, разглядывая тени, дрожащие на полу. — Я вряд ли вам нужна. Я ведь не шиноби. Наивно, но… Если попросить отпустить, вдруг, послушает? По каменному лицу проходит короткая судорога, оглаживая четко очерченный подбородок. На секунду Сакуре становится не по себе. Пальцы сами собой готовы нырнуть в потайной карман, сжать камни до скрежета. Ей изначально не хочется быть к нему ближе, чем в нескольких днях пути. Но то, что приходит к ней два года назад, вспыхивает искрой и ставит точку, которую не перескочить. Это единственное, что Сакура видит тогда. Лицо своей части, холодное и жестокое, смотрящее на нее с расстояния протянутой руки. Все остальное она сначала отметает, чувствуя только беспомощность. Потом, когда смиряется, вспоминает и обжигается об масштаб. Только дальше этого момента ничего нет. Ничего о них двоих. — Когда берут под защиту, не-шиноби должны быть благодарны, — по его лицу ползут тени от дернувшегося пламени свечи. — Я буду очень благодарна, если вы меня отпустите, — поддевает ситуацию с не такого лохматого конца Сакура, чувствуя скользкую тропу. — Ты много говоришь, — замечает он коротко. Она задумывается, что сам он продолжает разговор только из-за того, что не может выставить ее насильно. Вообще-то, может, подсказывает предчувствие. — Вы меня не услышите, — обещает Сакура, улыбается тонко и хитро, — если отпустите. Она чувствует в нем тягучую горькую энергию, льнущую к пальцам, запах гари, обволакивающий твердый разворот плеч… Да, вот тут стоит уступить, замечает предчувствие. Виски сдавливает так, что перед глазами начинает искрить. Пальцы впиваются в потайной карман. Но знание приходит раньше. Второй сын. Она запрокидывает голову, разливая в этой промерзшей комнате хрупкий и звонкий смех. Тяжелая мощь, рухнувшая на плечи мгновенно, вдавливает Сакуру в пол. В груди рвется стон, это слишком для нее, но наружу он не выходит. Сакура умело держит себя прямой. Выплеск враждебной и такой горячей Ки не может ей навредить так же, как любому другому человеку. Даже если это Ки Учихи Мадары. Горячее ощущение всезнания гладит ее по затылку, как родная мать гладит дочь. В такие моменты она теряет все, что пытается ей внушить предчувствие, и желание жить, и хорошую привычку смолчать… Это похоже на момент, когда понятно, что уже пьян, что уже пора встать и прекратить, но слишком ведет в сторону. — Ваш брат умрет до конца месяца, — шепчет она в жестокое лицо, не ощущая страха или опаски, вообще ничего. — Если сбудется, отпустите меня? Горло сжимается стальным капканом. В глазах темнеет. Сакура обмякает, не чувствуя предсмертного ужаса. Она могла бы царапать его руку, пытаться вырваться, но только придерживается, чтобы колени окончательно не сложились. Предчувствие ласково трогает ее затылок раскаленными пальцами. Бесполезно вырываться. Когда она пытается вдохнуть, даже зная, что бесполезно, его пальцы разжимаются. Отталкивают чуть назад. — Сумасшедшая, — коротко и хлестко выцеживает мужчина, смотря брезгливо. — Пошла вон. Сакура чувствует, как в голове сгущается жар. Предчувствие вот-вот предупредит о новой ветке. И уж лучше, если предупреждение будет в коридоре этого темного и спящего дома, чем в кабинете главы. — Спокойной ночи, — почти бесшумно желает она, все еще чувствуя пальцы на своем горле. Никто не мешает ей плавно выйти за дверь — в темный коридор. Удивительно, что Мадара Учиха не сомневается, что она найдет дорогу обратно…