***
В большом городе жить круто. В большом городе столько всего происходит, столько событий, что когда ложишься спать, сон даже не сразу приходит, хоть ты и устал как собака. Мозг на адреналине, впечатлений уйма, и столько классного, что хочется обдумать всё это хорошенько, прежде чем вырубишься. Совсем другая жизнь. Море знакомств, интересных людей вокруг. Хотел бы я так сказать. Но это было не так. Большой город ломает, давит, проверяет на прочность, гнёт твою душу, как пластилин, и тебе нужно быть ебаным сухарем, чтобы всё сносить без срывов, подстраиваться под это дерьмо раз за разом. За последний месяц я не мог уснуть, если возвращался в свою комнату трезвым. Уже просто необходимо было вливать в себя алкоголь, какой угодно, лишь бы успокаивался этот рокот в груди, тревожность, которая по ночам подкрадывается особенно подло. Чего именно я боялся, я не знал. Что так сильно меня беспокоило, заставляло подскакивать в холодном поту, оставалось загадкой, за завесой пьяного угара, периодических нервных срывов, отсутствия аппетита и смысла, как такового. Трудно облечь в правильные слова это чувство. Оно такое мрачное, что само по себе, без всякого описания поглощает, безмолвно заглатывает целиком. Безымянное, тёмное, отчаянно безнадёжное. Это всё осенняя хандра, говорила моя мама. Тебе просто нужно чуть больше времени привыкнуть. Но когда я клал трубку, то после разговора с ней не чувствовал привычного облегчения. Мир внезапно просто стал серым. Вахтёрша на меня уже давно точит зуб, но я научился отыгрывать главную роль в своей жизни в общаге – трезвого человека, и проходил мимо неё за несколько минут до закрытия. Я душил в себе желание рассмеяться с её лица. Это даже не смешно, скорее невыносимо убого. Я ходил на каждую вечеринку. Тупо по привычке. Чтобы не быть в блеклых, сжимающих стенах, к которым до сих пор не могу привыкнуть. Там весело, среди людей. Но когда выходишь из душной, шумной комнаты, когда в лицо бьёт промёрзлый ветер на обратном пути домой, стоит таких усилий, чтобы не прокричаться. Я с силой кусал щеки изнутри, делал музыку в наушниках погромче и катился, как мне казалось, по очень кривой дорожке. Что-то было глубоко не в порядке. Ощущение, сродни тому, когда ты за несколько дней до болезни уже начинаешь предугадывать симптомы болячки. Уже выискивать проблему. Мне очень хотелось съездить к родителям, чтобы хотя бы на время разорвать этот круг из универа, в котором я появлялся скорее для галочки, пьяных дебошей, беспорядочного секса и алкоголя. Его так много, что живот скручивает. Но мама говорила, что это нормально - скучать по дому. Нужно привыкнуть. Обжиться, а не бежать сразу обратно, поджав хвост. Хотелось бы верить, что это пройдет. Но темная, холодная рука одиночества никак не хотела отпускать мое горло, сжимала своими тисками, и я действительно пытался привыкнуть к этому чувству - но всё никак.***
В одной комнате со мной жил Билл Денбро, тихоня из юридического, который лелеял мечту написать однажды свой приключенческий роман. Он даже читал мне парочку глав своего "шедевра", я едва не лопнул от смеха. Проблема была только в том, что произведение вообще не юмористическое. И моя реакция была для него неожиданной. Вопрос, зачем он тогда учится на юриста, а не на журналистике, не особо его удивил - многие спрашивают подобное. Билл не верит в свои силы, вот в чём загвоздка. Жить на что-то нужно, пока мечтаешь о несбыточном. Какую-то профессию получать надо, и роман так и остался, фигурально выражаясь, лежать в столе, Билл никогда всерьёз не рассчитывал, что сможет закончить его. У нас с ним странное общение выходило - я мог невзначай ранить его своим острым языком, но так как он был не злопамятным, никогда долго на меня не злился, сглаживал углы первым. Иногда мы могли целыми днями ни слова друг другу не сказать. Но это молчание я находил для себя на удивление уютным.***
Перед глазами то темнеет, то резко режет свет, а дрожащие пальцы едва способны зацепиться за перила. Осталось пройти самую малость. Вот уже вижу входную дверь, а там уже и комната. Главное, чтобы лифт работал, а то на своих двоих я вряд ли докачусь. Останавливаюсь на секунду, хочу постоять на свежем воздухе, и знаю, что не стоит, но поджигаю сигарету. Когда ты в хлам, догоняться еще и никотином - не самая лучшая идея, но губы аж чешутся, так покурить хочется. Щёлкаю зажигалкой, кладу обратно в карман, и рука натыкается на мобилку. Мне так сильно хочется позвонить Эдди, просто ужас. Ломает, будто воздух в глотке кончается, едва не сгибает пополам. Но его взгляд и тон в последний раз, когда мы виделись, яснее ясного указывали мне, чтобы я не совался. Он мальчик самостоятельный, вот пусть и выкручивается самостоятельно. Как и мне нужно научиться выпутываться во всём этом в одиночку. Живот скручивает мучительным спазмом, и меня вырывает прямо на тротуар, не успеваю даже до куста какого-то добежать что ли. Тошно не только физически, кажется, я отравляю всего себя раз за разом, день за днем, и это явно не то, что я ожидал. Не то, на что я рассчитывал в этом городе. Я не лелеял надежду, что ковровая дорожка из красных роз будет развернута передо мной в Нью-Йорке, и везде меня будут принимать с распростёртыми объятиями. Но где же капелька надежды, хоть грамм смысла на всё это безумие? Жизнь напоминает песочные часы, а я стою рядом и глупо пялюсь в них в ожидании, когда же ебучий песок пересыплется. Когда же уже все? Не пытаюсь потратить это быстротечное время с пользой, не ищу какую-то выгоду. Просто стагнация и ощущение полной дезориентации. Смотрю на песчинки и подгоняю их сам, быстрее блядь, но когда песок пересыплется, то что тогда? Кого винить тогда?***
— Ричи, давай мы с тобой договоримся. Я не хочу ссориться, но то, что ты делаешь - наглость высшей степени. В голову, как топор вставили, а тут ещё Билл рядом, отчитывает вполне заслуженно, но это капает на мозги нещадно. Нет сил даже руку протянуть, чтобы таблетку выпить. — Ты вообще слушаешь? Его голос становится на парочку тонов выше, когда он злится. Даже забавно. И совсем не страшно. — Слушаю. Привстаю на кровати и тут же со стоном падаю обратно. В пизду сегодня универ. — Ты вчера припёрся бог знает когда ночью, шумел, гремел, а под утро ещё и наблевал на полу, не добежав до ванны. Денбро стоит около моей кровати, чтобы казаться внушительнее, и меня посещает странная мысль - интересно, каким персонажем он выставил бы меня в своей книге? Уебан, который всем только жизнь портит? Или в его вселенной нет белого и черного, нет героев и злодеев. Серость. Жизнь - это серый. — Прости, Билл. Правда, — искренне говорю и не знаю, что добавить. Как объяснишь так, чтобы не звучало, как оправдание? — Меня кроет пиздец в последнее время, самому тошно. Он замирает. Смотрит, как воспиталка в детском саду, которая хочет, чтобы ты сам исправил свою ошибку, сам признался. — А кому, блядь, легко? — Первый раз слышу, чтобы он матерился. Звучит нелепо. — Подбери свое дерьмо и перестань себя жалеть. И хватит таскаться пьяным, тебя и отчислить за такое могут. Больше ничего не говорит, молча собирает свой рюкзак на пары и сваливает, даже не попрощавшись. Я снова падаю на кровать, не в силах держать глаза открытыми. Голову свою просто хоть в окно выкидывай и новую прикручивай. И что я только такого отвратного вчера пил?***
Я решил дать отдых своему организму. Пусть моя печень ради разнообразия охуеет с подобной милости. Не каждую же пятницу мне пить, как рыба. Подобная встряска для здоровья будет полезной, и если раньше Билл удивлялся, когда я сваливал на ночь глядя, сейчас он удивлён, что в пятницу вечером я в общаге. Забавно, что я всё ещё могу удивлять кого-то своей непредсказуемостью. Он тихонько что-то сидел себе и писал за столом, и мне даже жалко было на него смотреть. Опять, небось, кропает какую-то главу, которая ни к чему не ведёт, никому не покажется. У меня едва не срывается вопрос к нему - неужели тебе не хочется поделиться с миром? Открыть свою историю другим? Но это либо слишком личное, чтобы выставлять напоказ, либо он не считает свою писанину достаточно хорошей. В любом случае, я не мешал ему в своём нелёгком деле, молча в наушниках смотрел сериал на ноуте и не разрешал упиваться жалостью к себе. Как бы сильно ни хотелось сейчас похныкать о том, как всё, блять, тупо выходит. Каждый вечер. Каждый день. День ебаного сурка. Я даже не заметил, как уснул перед открытым ноутбуком, так и не досмотрев, чем закончилась серия очередной мыльной оперы. В последнее время я смотрел только что-то лёгкое, чтобы не думать лишний раз, не размышлять.