I'm done with questions, I have no answers, the choice is yours, cos the show is on right Here and now © Poets Of the Fall — Heal my wounds
За веками багровели горячие солнечные лучи, вызывая тошнотворную пульсацию. Мне начинает надоедать просыпаться с головной болью. Серьёзно. Как представлю, что мне это ещё больше недели терпеть, такая тоска накатывает, что начинаешь понимать, почему Иши-сенсей был так удивлён моему позитивному настроению пару дней назад. Я со вздохом потянулся, не пытаясь сесть, страдальчески поморщился от боли в затылке и головокружения и открыл глаза. По палате разливался яркий солнечный свет, бликуя от стен, — я опять проснулся довольно поздно. Вытянув руку из-под одеяла, которым я был укрыт по самую шею, я протёр глаза и осторожно, почти не двигая головой, посмотрел по сторонам. И тут же чуть не выпрыгнул из постели, наткнувшись взглядом на Рю, сидящего на стуле по левую руку от меня. — Р-Рю! Я тебя не заметил! То есть… давно ты тут сидишь? — я чуть заикой не стал из-за твоей незаметности, блин. Хоть бы обозначил как-то своё присутствие! Впрочем, моя злость, как и нервозность, легко сошли на нет. В ответ на мою реакцию он тихо усмехнулся и, заложив нужную страницу листком из блокнота, прикрыл книгу, которую до этого читал. Я разглядел надпись на мягкой обложке: «Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание». Хмм, впервые слышу, но название интригует… — Вы должны были хотя бы упоминать её на уроках литературы, — укоризненно сказал Рю. Упс, я последнюю мысль вслух высказал? — Да, ты говорил вслух. Есть у тебя такая дурная привычка. А он ещё и мысли читает?! Или просто… настолько хорошо меня знает? Или у меня всё на лице написано? Я вдруг почувствовал необъяснимую близость с «Преступлением и наказанием», которое тоже читают все кому не лень. — Тебе нужно позавтракать и принять лекарства. Я позову медсестру, — Рю встал и, отложив книгу на тумбочку, направился к выходу. Я окликнул его, не раздумывая. — Рю… А ты не поможешь мне добраться до… до ванной комнаты? — спросил я сконфуженно, отчаянно жалея, что сейчас не сижу и не могу опустить голову, чтобы скрыть полыхающее лицо. Но просить Рю всё-таки было предпочтительнее, чем повторять ночной опыт с больничным судном. Боже, стыдоба-то какая… Рю моментально покачал головой с откровенным сочувствием во взгляде — похоже, моё первое представление о нём как о малоэмоциональном человеке было ошибочным. Он был сдержанным, но даже эту сдержанность отбрасывал наедине со мной. Мы были так близки, да?.. — Мне жаль, но у тебя постельный режим. Никакой ходьбы по палате, — он ещё раз покачал головой, и я тяжело вздохнул, закрывая уже слезящиеся от солнечных лучей глаза. — Можешь тогда задвинуть жалюзи? — попросил я, смирившись с тем, что моя гордость, изрядно помятая ночью, будет добита при свете дня. Но пусть хотя бы не при таком ярком свете! Я услышал шаги и тихое жужжание задвигаемых жалюзи, после чего в комнате стало заметно темнее, а просачивающийся свет приобрёл зеленоватый оттенок. На этот раз я вздохнул с облегчением, слушая, как Рю покидает палату — серьёзно, его шаги практически бесшумны, мне приходится напрягаться, чтобы расслышать их, даже в тишине палаты! К счастью, Рю догадался, что я не хочу его присутствия при… утренних процедурах, и остался ждать в коридоре. Хотя честное слово, лучше бы он, чем молоденькая медсестра, чьё имя — Тани — я наконец-то узнал. Перед парнем, наверное, было бы не так стыдно — хотя кого я обманываю, чёрт возьми, мне в любом случае хотелось бы умереть на месте. Обратно в палату Рю вошёл, только когда Тани-сан вкатила тележку с завтраком. Установив столик над моими ногами, она расставила посуду, выложила на блюдце несколько таблеток, подробно объяснив, что это и как их принимать, — и вышла, попросив звать её, если вдруг что-то случится. Я вздохнул, безрадостно оглядывая содержимое подноса. Пшёнка? Вот только давиться ей мне не хватало для полного счастья этим безрадостным утром! Нет-нет-нет, быстро осадил я себя, нельзя так думать. Позитивный настрой, помнишь? И чем тебе утро не нравится? Солнечное, тёплое, рядом бдит друг, свёрла в голове понизили мощность под действием таблеток… О, а ещё симпатичная девушка поставила мне мой первый в жизни столик для завтрака в постель! Хотя я, конечно, предпочёл бы, чтобы это произошло в других обстоятельствах. Первый? Я задумался. А разве мне не ставили мой первый столик-поднос, когда я в детстве подхватил кишечный грипп? Мне было лет пять, и оставаться в больнице на ночь было так одиноко, что я ревел и просил маму не уходить. О. — Что-то не так? — вытащил меня из мыслей Рю, уже удобно устроившийся на стуле, закинув ногу за ногу. Он так и не вернулся к чтению, предпочитая наблюдать за мной, и его явно обеспокоило моё выпадение из реальности. — Нет… — я заторможенно покачал головой, лихорадочно пытаясь понять, что ещё я могу вспомнить, цепляясь за эту картинку. Но воспоминания, прояснившиеся на пару мгновений, уже снова заволокло белым туманом, в который превратилась моя звенящая пустота. И всё-таки я что-то вспомнил! Это значит, что воспоминания правда вернутся, как и говорил Иши-сенсей. Вообще-то у меня не было причин не доверять словам врача, как и собственным странным познаниям в черепно-мозговых травмах. Но одно дело — слышать и читать, что ретроградная амнезия — временное явление, а вот на практике в груди всё сжимается от страха. А что, если память не вернётся? Если забуду что-то или кого-то важного? Поэтому вернувшееся раннее воспоминание из детства обрадовало меня почти до слёз. Сделав глубокий вдох и медленный выдох, я попытался немного успокоиться, но не смог удержаться и не поделиться своей радостью. — Просто у меня когда-то в детстве, когда я болел, был такой столик. Только он был пластмассовый и ярко-синий, — я щёлкнул ногтем по металлическому бортику белого столика-подноса и поднял глаза на Рю. Он напрягся и чуть подался вперёд. — Ты помнишь это? — Угу, — я кивнул и начал работать ложкой, отмечая, что да, пшённая каша всё такая же противная, как я и думал, и нет, самоубеждение не помогает. — Я ещё маму помню, но… ничего конкретного, просто помню, что она — моя мама. Рю неоднозначно хмыкнул, скрестив руки на груди и погрузившись в раздумья, а я сосредоточился на еде. У меня не было особого аппетита, да и вообще как-то подташнивало, но при этом я буквально чувствовал недовольную пустоту желудка. И даже когда я в два укуса проглотил яйцо и выдул сок, кажется, место в животе ещё оставалось — а вот моральных сил впихивать в себя еду уже нет. Я длинно выдохнул, роняя руки на кровать, и повернул голову к Рю. Он оторвал задумчивый взгляд от солнечного зайчика, нашедшего-таки дырочку в жалюзи, и посмотрел на меня. — Наелся? — на всякий случай уточнил он. О, похоже, и о моём обычном аппетите он тоже хорошо осведомлён. Мы действительно были… то есть и сейчас есть… близкими друзьями. — В меня ещё влезет, но больше не хочется, — честно признался я, неловко улыбаясь. Рю кивнул, принимая такой ответ. — У людей с черепно-мозговой травмой часто бывает ухудшение аппетита, обычно из-за чувства тошноты, — почти лекторским тоном сообщил он, хотя я и так это знал. Помявшись, он коротко выдохнул и спросил: — Ты хочешь чем-нибудь заняться? Я задумался. Спать пока не хотелось, что неудивительно — на сколько я там просыпался за последние пару суток? Часа на три-четыре, учитывая ночное пробуждение? Но с другой стороны, я понятия не имею, чем занимаются люди с ЧМТ. То есть, им (уже нам, мысленно поправил себя) противопоказано читать, смотреть телевизор, пользоваться телефоном (а у меня он есть, к слову?), вообще умственные нагрузки. А с моим постельным режимом — ещё и двигаться практически нельзя. — Что вообще делают люди в больнице целыми неделями? — в ужасе спросил я, уставившись на Рю широко раскрытыми глазами. Он неожиданно кашлянул в кулак, явно сдерживая смех. — Ты знаешь, Кинта и Казума поспорили, на какой день лечения ты начнёшь лезть на стенку от безделья, — усмехнулся он, и я хотел было обидеться, но не удержался и тоже засмеялся. Хотя ситуация, прямо скажем, удручающая, но лучше не воспринимать всё слишком серьёзно, а то и до депрессии недалеко. — Кто выиграл и на что спорили? — с интересом спросил я. — Выиграл Казума, он ставил на первые три дня. Кинта говорил про пять, — ох, как же они в меня верят, я погляжу! — И следующий месяц Кинта будет делать домашнюю работу самостоятельно, без посторонней помощи. Нам с Мегу тоже запрещено ему помогать. Я издал протяжное «хммм», пытаясь вспомнить что-нибудь об этом. Мы же одноклассники, значит, эта ситуация должна быть мне так же знакома и забавна, как Рю сейчас. Но я только чувствовал это — не помнил. И от напряжённых раздумий утихшая от таблеток боль потянула в висках. Видимо, это как-то отразилось на моём лице (я серьёзно начинаю сочувствовать книгам — мы с ними явно в одной лодке), потому что Рю перевёл тему, вернувшись к моему первому вопросу. — Можно заняться чем-нибудь несложным, для чего понадобятся только руки. Например… — он вытащил из верхнего ящика тумбочки небольшую квадратную упаковку, — Можно делать оригами. Должно быть, я выглядел в достаточной степени невдохновлённым, потому что Рю пожал плечами и достал округлую коробочку тёмно-зелёного цвета. Он показал её мне, и я понял, что это очень навороченный плеер с карикатурной мордочкой наверху — судя по шапке, карикатура была на Казуму. Вау, вот это самооценка у него. — Казума скачал сюда собрание сочинений Эллери Квина, — Рю приподнял бровь, снисходительно глядя на меня, — Ты никак не можешь закончить с этой серией, а ведь, помнится, год назад ты был на третьей книге*. — Да их же там почти сорок, — возмутился я, но как-то вяло. Просто потому, что возмутиться было надо. А на самом деле я вдруг начал уставать от всего — от разговора, от мыслей, от своего состояния. Рю заметил и это — мне вдруг захотелось, чтобы мои друзья не были такими все из себя наблюдательными детективами. Он положил всё обратно в тумбочку и встал, медленно вышагивая по палате. Обойдя мою кровать, он остановился у приставного стола, на котором всё ещё стоял букет гербер, почти и не увядший за эту пару дней. — Навевает воспоминания, — Рю протянул руку к цветам, поглаживая листья кончиками пальцев. Помолчав, он прикрыл глаза и продолжил, — Я тоже некоторое время назад попал в больницу после расследования, только с ножевым. Вы навещали меня каждый день и устроили вечеринку с окономияки, когда я выписался, — на его лице коротко расцвела задумчивая улыбка, и он с коротким вздохом открыл глаза, посмотрев на меня, — А теперь моя очередь навещать тебя. Я отвёл взгляд и невнятно промычал, показывая, что слушаю. Как я вообще должен на такие заявления реагировать? Не самая подходящая тема для смеха и улыбок. И… Рю был ранен ножом. Это надо переварить. — А как ты был ранен? Что это было за расследование? — полюбопытствовал я, теребя пальцами край одеяла, уже весьма измятый. Я стал комкать его так, чтобы складки появились и на чудом уцелевших местах, немного даже увлёкшись процессом. Рю наблюдал за моими действиями, не торопясь отвечать, а затем вдруг решительно заговорил: — Если ты хочешь узнать это… — он сделал паузу, заставив меня поднять глаза, и прищурился. Его взгляд будто бросал вызов, и моё сердце всполошённо пропустило удар, другой, — Вспомни всё. Я не буду рассказывать тебе то, что ты должен вспомнить сам. И других попрошу этого не делать. Вспомни всё, Кью, — его голос как будто обладал гипнотической силой, давя на виски, — И скажи, кто пытался убить тебя. Как только он замолчал, я выдохнул и словно стряхнул с себя какое-то наваждение. По коже пробежались мурашки. Я знал это и раньше, но мой друг… действительно очень необычная личность. Он точно не практикует гипноз там или магию? Не сдержав нервного смешка, я неопределённо повёл плечами в ответ на приподнятую бровь Рю. Почему-то мне подумалось, что если бы он не был детективом, стал бы прекрасным убийцей… Голова полыхнула болью, как залпами салюта, и я со стоном согнулся пополам. В шуме стучащей в висках крови билась всё та же мысль: если бы он не был детективом, стал бы прекрасным убийцей. Она была настолько неправильной, что у меня всё внутри выворачивалось наизнанку от непринятия, но при этом в ней было что-то до боли, до зубовного скрежета знакомое… Салют в голове — ничуть не доставляющий мне удовольствия, в отличие от праздничного, — начал стихать, потрескивая последними залпами, и я смог со всхлипом вдохнуть. Запоздало пришло понимание, что это — реакция больной головы на попытки вспомнить то, что пока не положено. Да, много думать мне сейчас явно вредно… Кто-то силком оторвал мои руки от головы, которую они сжимали, и придавил к постели. Сгиба левой коснулось что-то холодное, а затем я едва почувствовал легкую боль от укола. Кажется, всего минуту спустя — или целую вечность, мне было сложно судить — я смог открыть слезящиеся от остаточной боли глаза и шмыгнул носом, в котором немилосердно щипало. Одну мою руку держал Рю, и я прямо чувствовал, как под его тонкими — музыкальными пальцами наливаются синяки на моих плече и запястье. На вторую раньше всем весом наваливалась Тани-сан, поставившая мне укол и сейчас уже лишь придерживающая меня. — На сегодня достаточно посетителей, — она свела брови и сделала рукой движение в сторону Рю, будто сгоняет со стула кошку. Куда только подевалась вчерашняя стеснительность? — Ренджо-куну нужно поспать и медленно — повторяю, медленно! — восстановиться. Переутомление этому не способствует! Рю опустил голову, пряча глаза за чёлкой, и медленно разжал пальцы, отпустив меня. Я не видел толком его лица из-за своего положения и слезящихся глаз, но от него буквально сочилась аура растерянности и вины. Мысли в голове ворочались вяло — вообще почти не ворочались, но я сообразил, что он больше не уверен в предыдущем желании заставить меня всё вспомнить самому. Ведь, вероятно, именно это и спровоцировало приступ головной боли. Рю уже встал и, помешкав, двинулся к выходу. Я заволновался; нет, я тоже не хочу ещё одного такого салюта в голове, там и так непонятно что творится, но Рю не предложил ничего неправильного! Я действительно могу быстрее восстановить память и помочь в расследовании (о котором, надо признаться, я просто не успеваю задуматься за время своих коротких пробуждений), если буду стараться вспомнить, а не просто полагаться на воспоминания окружающих. — Рю! — я успел окликнуть его как раз в тот момент, когда он уже вышел и собирался закрыть дверь. И сам удивился своему враз севшему голосу, но решил не думать об этом. Рю поднял на меня взгляд, и мне захотелось то ли смеяться, то ли плакать от смешанных чувств, вызванных его потерянным видом, но вместо этого я нашёл в себе силы заговорщически улыбнуться. — Сделаю всё от меня зависящее, чтобы поскорее вспомнить тебя, то расследование и это! Он моргнул, чуть разомкнув губы в тихом вздохе, но почти сразу же улыбнулся — как мне показалось, с облегчением, хоть улыбка и была откровенно бледной. — В этом весь ты, — мягко сказал он и закрыл дверь, оставляя меня в обществе недовольной Тани-сан. Впрочем, мне было уже не до компании — мягкий шум в ушах, похожий на гул поезда, стремительно убаюкивал меня, и я едва ли почувствовал, как опускаюсь в лежачее положение вместе с изголовьем кровати. Только попытался пробормотать благодарность, но уже не был уверен, что у меня получилось.***
Я снова проснулся, когда в палате было уже темно, из-за сквозняка, пославшего мурашки по моей правой руке, опять лежащей поверх одеяла. Я поморщился и открыл глаза, сонно оглядываясь и не сдерживая широкий зевок. Циферблат на настенных часах слегка фосфорицировал — я запомнил это со вчерашней ночи, поэтому быстро выяснил, что уже восемь вечера. Не так уж и поздно, на самом деле. Наверное, так темно из-за того, что мои окна выходят на восток, да и жалюзи всё ещё закрыты и сейчас тихо шелестят от ветра. Похоже, пока я спал, Тани-сан решила проветрить комнату. Некоторое время я тихо лежал, глядя в потолок и пользуясь тем, что у меня наконец-то ничего не болит, в сон не клонит и рядом никто не вертится, пытаясь меня занять или обследовать. И даже всякими страшными процедурами не угрожают! Фыркнув от собственных мыслей, я поёрзал (всё тело ужасно затекло, особенно спина и зад) и наконец-то получил время хорошенько обдумать ситуацию. Итак, я — ученик знаменитой детективной школы, который пострадал во время расследования и заполучил потерю памяти вкупе с ушибом головного мозга. Что именно я расследовал, мне пока сказать не успели, но теперь сомнений нет: я что-то выяснил и меня попытались убрать. Рю ведь так и сказал, верно? «Скажи, кто пытался убить тебя» или что-то в этом духе. Мороз продрал по коже от мыслей о том, что меня действительно, искренне хотели убить, но я только плотнее закутался в одеяло и упрямо продолжил думать. Если я буду трястись от страха и отказываться принять реальность, это ни к чему хорошему не приведёт. Даже если детектив недооценивает осмотрительность врага, он никогда не должен быть им напуган, как было написано в блокноте дяди детектива! Хм? Нет, он ведь не просто «дядя детектив», он… кто? Я наморщил лоб и хотел уже с силой взъерошить волосы, но наткнулся на бинты и с ойканьем отдёрнул руку. Опять забыл про них. Но теперь, когда я отвлёкся, дядя детектив и связанные с ним воспоминания окончательно потерялись где-то в моём затуманенном мозгу. Мне осталось только разочарованно надуться и вернуться к размышлениям. Итак, кто-то попытался меня убить во время расследования. Именно меня, а не остальных ребят — очевидно, я что-то выяснил… и почему-то никому не сказал. Вот это действительно странно. Разве у меня была причина не делиться своими подозрениями и догадками? Ничего в голову не идёт. А ведь если бы поделился, преступника, возможно, уже бы поймали! Я душераздирающе вздохнул, борясь с желанием постучать себе по лбу — мне только возвращения головной боли не хватало. Да, Кью, ты просто гений и раз за разом это доказываешь… — Меня пытались убить, — сказал я потолку, пытаясь упорядочить сумбур в голове и заодно свыкнуться с этой мыслью. Голос, правда, в конце всё же дрогнул, — Но не проверили результат. Удар тяжёлым тупым предметом по затылку… Похоже, он торопился. Я его преследовал? Двигаясь как можно осторожнее, я перевернулся на бок и уставился на узкое окошечко двери, через которое был виден освещённый кусочек коридора. — Как бы то ни было, я выжил, и это спутало планы преступника. Но ещё я потерял память, и это спутало наши планы, — я с досадой стукнул кулаком по кровати, — Но подождите, преступник ведь не знает о моей амнезии, так? Это можно как-то ис… Меня осенило, и от этой догадки я чуть не подскочил на кровати. Только резкий приступ головокружения, из-за которого я едва не свалился на пол, остановил меня от этого необдуманного шага. — Вот почему здесь с самого утра был Рю, — прошептал я в пустоту, облизывая пересохшие губы, — Они караулят меня на всякий случай. Тани-сан тоже упоминала, что кто-то один всегда был здесь. Наверное, и сейчас… Я с новым вниманием уставился на окошко, словно рассчитывал увидеть там кого-то из ребят прямо сейчас. Но нет, если они и караулят меня, то явно не под дверью, как собаки, а в зале или где там в больницах скамейки для посетителей. На меня вдруг нахлынул страх. В моём воображении преступник уже надел медицинский халат, нацепил бейдж и идёт по коридорам к моей палате, чтобы завершить начатое. Или крадётся по карнизу к моему окну — какой, к слову, у меня этаж? Грудь свело от жуткого ощущения, будто там, в окне за моей спиной, уже рисуется чей-то силуэт… Давя подступающую к горлу панику, я резко потянулся и нажал на кнопку вызова врача. — Успокойся, — прошептал я себе, свернувшись в калачик и чувствуя, как к глазам подступают слёзы, — Всё хорошо. Всё будет хорошо. Персонал сейчас придёт… его нет среди персонала. Всё хорошо. Я бесконечно повторял себе это, как мантру, и у меня получилось продержаться те минуты, которые занял приход врача. На звук открывшейся двери я с облегчением вскинул голову, но тут же одеревенел. Это был не Иши-сенсей. И не Тани-сан. Какой-то незнакомый мужчина в белом халате… Вся сдерживаемая паника нахлынула разом, и я рванулся назад, неожиданно падая с кровати и плечом задевая столик. Как только я ударился об пол, моя голова взорвалась болью, такой болью, что я бы взвыл, не будь моё горло так передавлено страхом. Из глаз, казалось, посыпались искры, но лицо быстро намокло — значит, это были слёзы. И в конце концов, когда я не смог этого выносить, меня вырвало, и я едва успел повернуть голову набок, чтобы не подавиться. Я кашлял и задыхался, полностью забыв об окружающем мире — честно, мне было наплевать, кто и что делает, просто сделайте уже что-нибудь с этой болью. Чьи-то сильные руки подхватили меня и подняли, укладывая на кровать. Голову бережно придерживали. Сквозь странный шум в ушах, похожий на смесь отвратительного писка с помехами на радио, я услышал знакомый мне взволнованный голос, хотя понять, кто это, так и не смог. Не хотел, если честно. Не хотел думать, не хотел дышать, ничего не хотел, если из-за этого перестанет быть так больно. Снова холод на сгибе руки, опять левой почему-то — разве их не должны чередовать? Но даже эта мысль была откровенно вялой, потому что её тут же разорвало микровзрывами в моём черепе. Они пульсировали насквозь, заставляя меня жалобно скулить, пока спустя пару секунд всё не начало стихать. Когда боль приглушилась, я чуть ли не в голос застонал от облегчения. Боже… чтоб я ещё раз попытался пошевелиться до выздоровления… Буду лежать паинькой, пользоваться судном и собирать оригами. Получу премию, как самый примерный пациент в мире! Разлепив глаза, я шмыгнул носом, из которого, судя по ощущениям, нещадно текло, и посмотрел на мутноватые силуэты рядом. Даже несколько раз проморгавшись, я не смог вернуть чёткость зрению, и здорово перепугался бы, если бы у меня остались на это силы. Кто бы ни был рядом со мной, вскоре мне аккуратно вытерли лицо и поднесли к носу салфетку, явно предлагая высморкаться. Я чувствовал себя настолько больным, что даже не попытался сделать это самостоятельно — только свёл брови, когда в голове загудело. Потом мне помогли снять испачканную рубашку и протёрли плечо от рвоты. Да, от кислого привкуса во рту тоже было бы неплохо избавиться… — Можно мне воды? — сипло попросил я, отчаявшись что-то разглядеть или расслышать. Но как раз в этот момент радио в ушах наконец вырубилось, и я смог услышать происходящее вокруг. Да и силуэты вдруг показались уже не такими расплывчатыми. — Подготовьте кабинет, нужно провести ещё одну томографию, — уверенным тенорком сказал незнакомый мне мужчина, сейчас шустро затягивающий удавку тонометра на моей многострадальной левой руке. — Ренджо-кун, ты меня слышишь? — обратился он ко мне без какого-либо перехода. — Слышу, — выдохнул я, — Можно мне воды? — Мичи, воды ему дай, графин… А, всё, конец графину. Тогда сходи за водой куда-нибудь, ему ещё рот прополоскать нужно. Шустрей давай. Пацан, ты меня ещё слышишь? — Да слышу я вас! — огрызнулся я, не в силах сдержать мучительное раздражение от того, что меня со всех сторон дёргали, никак не давали мне воды, и желания просто уснуть и проснуться уже здоровым. Без этой… головной боли, амнезии, тошноты и чёртовой палаты. — А вот реветь не обязательно было, — фыркнул врач, переключаясь на вторую руку, — Наревелся уже. Ты чего так всполошился-то? Мне, конечно, говорят, что я нагоняю ужас на пациентов, но это обычно происходит уже после знакомства. Я торопливо поднял освобождённую руку и ладонью стёр действительно посыпавшиеся из глаз слёзы. Значит, это его я так испугался и… а… чего я испугался, в самом деле? Просто поддался внезапной паранойе и решил, что он — убийца, пришедший завершить начатое? Я промолчал, решив не говорить ему, что перепутал его с преступником, из-за которого и нахожусь сейчас в таком состоянии. — Уши давно чистил? — неожиданно спросил он меня, и я моргнул, вдруг понимая, что вижу уже вполне отчётливо. Новый врач оказался крашеным блондином с исколотыми вдоль и поперёк ушами, на которых висели колечки и серёжки самых разных видов. Выглядело это, мягко говоря, устрашающе и совсем не по-врачебному. — Н-не знаю, — не понял я вопроса. Как я вообще должен был бы на него ответить, с моим-то диагнозом? — Тогда по старинке. Смотри, чтоб не выпал, — и он сунул мне под мышку обычный ртутный градусник. Значит, до этого он планировал использовать ушной термометр, для чего ему и понадобилась информация о моих ушах. В палату почти вбежала медсестра с подносом, на котором стояли графин и стакан. — Джуничи-сенсей, кабинет для томографии подготовлен, — отчиталась она, поставив поднос на тумбочку и выудив откуда-то небольшой тазик. Мне наконец-то дали прополоскать рот и попить, отчего я мгновенно избавился от большей части своего раздражения. — Отлично. Убери тут, — блондин скривился и кивнул на пол, — И успокой того громкого придурка, которого в зал ожидания выпихнули. Громкий придурок? Я вспомнил услышанный знакомый голос и враз уверился, что это был Кинта. Меня что, и правда караулят под дверью? Захотелось смеяться, но сил хватило только на улыбку. Джуничи-сенсей проворчал что-то про сходящих с ума пациентов с перепадами настроения, но я малодушно решил, что это он о своём. Мне всё-таки совсем не хочется думать, что с моей психикой и правда проблемы. На дорогу на каталке до томографического кабинета я практически не обратил внимания, борясь с накатившей на меня сонливостью. Видимо, такое побочное действие у обезболивающего, которое мне вкололи. И саму процедуру тоже не запомнил, хотя то, что меня продолжали дёргать, пока перекладывали на аппарат, дико раздражало. А на обратном пути в мою каталку чуть ли не врезался Кинта, которого даже вдвоём не смогли удержать Мичи-сан с медбратом. — Кью, ты в порядке?! — от его громкого голоса я зажмурился, и ужасно захотелось наорать на него в ответ. Но неожиданно для себя я проглотил злость и выскреб откуда-то силы, чтобы улыбнуться ему. — Ага, всё нормально, — я сам себе не поверил, но очень постарался, чтобы поверил он, — Я просто упал с кровати. Неловко вышло, да? Взгляд Кинты из встревоженного вдруг стал супервстревоженным, и он быстро глянул на Джуничи-сенсея. Тот равнодушно пожал плечами. — Хуже вроде не стало, хотя посмотрим ещё в ближайшие пару дней. Но мы — я имею в виду Иши, разумеется, — возможно, недооценили первичную травму. Посмотрим, короче. Хэй, у меня что, настолько жалкий вид? Почему Кинта смотрит на меня так, будто я уже на смертном одре, и он не может придумать, какие цветы принести на похороны? Кстати о цветах… Когда меня уже вкатили в палату, я скосил глаза и увидел, что на тумбочке, где раньше стояли герберы, больше ничего нет. Ведь Джуничи-сенсей говорил что-то про то, что графина больше нет. Наверное, при падении я столкнул всё с тумбочки. — Цветы жалко… — тихо пробормотал я, закрывая глаза и больше никого и ничего не слушая. Тёплый и глухой, как вата, сон быстро окутал меня целиком, пряча от болезненного и страшного мира, в котором кто-то хочет меня убить. Примечания автора: *Ты никак не можешь закончить с этой серией, а ведь, помнится, год назад ты был на третьей книге — «Тайна египетского креста» упоминается в заключительной главе арки «Трагедия на острове Кирисаки».