Души твоей окна.

И в очередной раз, благо, к этому она оказалась готова после разговора с глазу на глаз с Мещеряковым, на который он её с трудом уломал. — Кира, ты… ты… — Нравлюсь тебе… — устало вздохнула девушка. — Да, — Илья понурил голову. — Я не могу быть тебе просто другом. — А ты был им? — вдруг горько усмехнулась она. — Что? — Вот поэтому, я тебе не верю больше. И никогда не поверю. — Кира, о чём ты? — О чём? Это ты всё уничтожил, Илья. Сам своими действиями. Ты думаешь я ничего не вижу? Ну конечно, я же такая дура, каких ещё поискать. — Кира! Да я никого умнее и лучше тебя не знаю! — Илья, я не слепая. Я вижу, что ты страдаешь. И я пытаюсь тебе помочь. Но ты отталкиваешь меня. — Да это ТЫ меня отталкиваешь. — Ты так и не понял, — вздохнула она. — И никогда не поймёшь. Иди, Илья. Этот разговор дальше не имеет смысла. Уйди. — Нет, извини, но я хочу разобраться. Объясни пожалуйста, как можешь. Я пойму тебя, ведь мы друг друга как никто знаем. — Правда? Ты ничего не знаешь обо мне. — Не говори так! — Кроме любимого цвета, автора, музыки, дня рождения. Ты ничего не знаешь обо мне. А я знаю о тебе всё. — В таком случае… и ты ничего не знаешь. — Давай, проверь, — усмехнулась Сменкина и скрестила руки на груди. — Хорошо. Эмм… — он приложил палец почти к нижней губе, задумываясь над вопросом. — Сейчас, ты сказал, что мы знаем друг друга, извини, что повторяюсь. А через несколько моих фраз, ты закричишь, что я читаю мысли, потом на мой ответ ты скажешь, что ты меня понимаешь. — Нет! — Давай посмотрим, — она чуть пожала плечами. — Мы остановились на том, что всё знаем друг о друге. И я ничего не знаю о тебе. Хорошо, скажи, чего я о тебе не знаю. — Например в восьмом классе после второго урока, когда я… — Залез на крышу. — Что? Эээ… это было потому, что я… — Прятался там от хулиганов. От Димы и Валеры, — глаза Муромова медленно расширялись. — Там, ты столкнулся с девочкой. Точнее, налетел на неё. Она схватила тебя за ворот рубашки и отбросила от себя. Ты проехал штанами по непокрытой крыше, ещё точнее, по бетону, эту девочку зовут Лена. Она тебе понравилась. Вы немного поговорили и на прощание она поцеловала тебя в щёку, так? — Т-ты что мысли читать научилась? Тебе же там не было! — друзья медленно осознавали, насколько же она права. — А кто потом тебя бинтовал? — Ну руки ладно. — Ещё спина и рёбра, шея и голова. — У тебя всегда была хорошая память. А остальное-то как? — Тебе всё перечислить? Если я бинтовала тебе спину, голову и шею, значит, я аккуратно снимала с тебя рубашку, помятый так воротник может быть только, если тебя держали приподнятым над землёй за него, либо схватили и отбросили. Больше подошло второе. — Почему? — Ты проехал штанами по крыше. Бетонная пыль въелась позади в твои брюки. Мне хватило одного взгляда на твои штаны, чтобы понять, что ты протёр их почти до дыр в свободном падении, в конце концов не твоя же мама и не ты сам потом тебе заплатку с внутренней стороны пришивал. — Какую заплатку? — Илья стал вертеться, пытаясь посмотреть. — Если бы ты научился правильно чистить и стирать свои штаны, давно бы заметил, что на них заплатка под цвет твоих брюк, так что потёртости незаметно. — Да мне и заплатка незаметна. Почему я её не чувствую- то? Ты же знаешь, что на мне только штаны, да рубашка… — Без трусов? — спросил Фил. И тут же получил от мужской руки в перчатке с размаху по затылку ладонью. Двое только перевели на него взгляд. — Я что, не могу аккуратно что-то пришить? — Ну хорошо, а как ты узнала, что меня поцеловали и главное ИМЯ! И с чего ты взяла, что мне Лена понравилась-то? — Первое, твоя щека, пока ты корчился, и я перевязывала тебе голову и шею, у тебя на щеке был след как от несильного укуса. Ты меня так в детстве укусил, намереваясь сделать тоже самое, пока я тебе не двинула. — Ооо, да, помню. Первый пинок в моей жизни. Улетел носом в траву, земля встречай меня, космонавт вернулся. — Да уж, — Кира почти рассмеялась. — Имя ты назвал сам. Ты потом мне два с половиной часа щебетал про девочку, с которой столкнулся. А понравилась она тебе… у тебя был рассеянный взгляд. — Так я же всегда рассеянный с твоих слов. А, и ленивый. — А я не сказала — ты, я сказала, взгляд рассеянный. — Как ты это поняла? — очень удивился Илья. — Во-первых, что я не запомню глаза лучшего друга? — Я тебе… лучший… друг? Ты что, шутишь? — А ты смеёшься? Да, ты всегда был мне лучшим другом. — А что во-вторых? — А во-вторых, я действительно научилась тебя понимать, я поняла какой ты на самом деле, ещё мальчишкой второклассником, когда ты лежал в спортзале с окровавленной головой и не меньше сотни раз сказал в бреду «извини», пока я оказывала тебе первую помощь, а потом — это мы четверо сидели с тобой в больнице, глаз не закрывая. — Вот как? Значит, врач и вправду не соврал, когда сказал, что скоро ко мне придёт моя подруга и одноклассники, которых он отправил в столовую, попить сладкий чай, потому что они не спят уже вторую ночь. — Ну что, будешь дальше проверять? Так кто из нас знает всё, а кто ничего не знает? — Но ты назвала лишь физические признаки. Так и я мог определить, — девушка усмехнулась. — Да ладно? Что ж… но ведь ты в отличии от меня и не пытался Понять меня. — Я тебя понимаю! — совпало всё, что она сказала. — Тогда во сколько я встаю утром? — Эээ… ты будишь меня в шесть, а значит, встаёшь в пять, так? — А почему готов завтрак? — Но так было раньше! Ой… Четыре утра? Кира! — Было раньше? Кто из нас любит, Муромов? — Я! — И что же ты делаешь для меня? — Но я готовлю тебе завтрак! — Ты это делаешь, словно следуешь какому-то плану, а цель у тебя одна и эта цель — я. Ты не желаешь дружить. Тебе нужна Именно Я. — Но… если я не могу по-другому, — он опустил голову. — Почему же я могу? — Ты не любишь! — Правда? Я могу готовить тебе завтраки, обеды и ужины, не рассчитывая ни на что, в отличии от тебя. Я помогаю тебе! Я никуда не ушла! Я по-прежнему глажу тебе одежду! Я подсказываю на уроке биологии! Я поддерживаю тебя! Я делаю всё, чтобы тебе было легче, чтобы ты был счастлив. Потому что это с того самого момента было моим единственным желанием. Чтобы ты просто был счастлив. — Да не могу я быть достаточно счастлив без тебя! — А где Ты без Меня? Я всё время с тобой провожу. Я с друзьями почти не общаюсь. У меня в голове только как сделать для Ильи то, да как сделать это?! А почему? ТЫ можешь мне ответить? — Ээээ… — А я могу. Я могу терпеть всё. Всё, что ты делаешь, могу страдать от твоих действий. Я же тебя знаю лучше, чем саму себя. Твои слова, всё, что ты делаешь имеет Одно направление. И это направление — Я. Ты только и делаешь, что пытаешься добиться меня! Не моего расположения, а меня. Ты думаешь, между нами ничего бы не могло быть? Могло. Я бы тебе позволила. Если бы НЕ ТЫ! Ты изменился, Муромов. Очень сильно. И ты не видишь этого сам. Я тебе не друг и не говори мне этого. Я вижу каждую твою мысль, направленную в мою сторону, я знаю, что ты подойдёшь и начнёшь мне говорить о своих чувствах, о том, что не можешь по-другому и что я тебе нравлюсь. — Да! Нравишься! Это что, так плохо? — Илья взрывался. — Нет. Но… в чём измеряется твоя «любовь?» — Что? — Что ты делаешь для меня, кроме завтрака, бесконечных криков, выкидывания рубашек в форточку, бросания мне в лицо упрёков и выплёскивания на меня каждое утро всего того, что ты накопишь ночью, своей ненависти в мою сторону. — Я тебя не ненавижу! Ты что меня не слышишь, что ли? — Я слышу, а вот ты — нет, — Кира как-то потерянно смотрела в пол-ёлочку. — Что? — он резко подошёл, схватив её за плечи. — Да я дышать без тебя не способен! — он медленно повышал голос, смотря прямо, ей в глаза. — Ты не представляешь, какой разряд ударяет в меня, когда я тебя целую, в какую пропасть меня забрасывает, когда я просто вижу твои глаза, какая дрожь одолевает меня, стоит мне только даже случайно коснуться тебя! А ты мне говоришь, что ты Любишь, а я НЕТ? Что тогда для тебя любовь? — А по-твоему, любовь — это только физическое желание быть рядом, это только касания и поцелуи? А любовь не может быть проявлена через заботу о ближнем? — Что? … — Муромов медленно осознавал. — Любовь не может быть просто в том, что кто-то каждый день что-то сделает для тебя и даже не скажет этого, что тоже будет страдать, но если страдаешь ты, подойдёт и заберёт твою боль на себя, будет всё переживать один и просто улыбнётся тебе? Разве в семье нет любви? Разве в дружбе её тоже нет? Ну и что ты замолчал? Видишь, я ведь говорю тебе это каждый раз, а потом ты просто взрываешься, от того, что не понимаешь. Не понимаешь Меня. — Да мне надоело! Замолчи! Мне больно! — Илья схватился за голову. — Я знаю. Я знаю, что такое боль. Я переживала это не один раз, — он вырвался из её рук. — Успокойся. — Да я говорю ни о тебе, это мне плохо! МНЕ ты понимаешь или нет??? — он сорвался с места и убежал наверх по лестнице. — Илья! Там моя комната! Твоя внизу! … Хотя, пусть. Отойдёт немного, — Девушка тяжело вздохнула и вдруг медленно опустилась на колени в центре комнаты, друзья, всё это время смотрящие на неё, очнулись. — О, Боже, — Вик подлетел к ней. — Кир. Кирочка, — Велл ласково отняла руки Сменкиной от её лица. Оно всё было во влажных дорожках. — Успокойся, — Вик погладил её по волосам. — Кира — Арт, резко оказавшийся впереди, прижал к себе девушку, — да не сдерживай ты себя, мы твои друзья и понимаем. Тебя никто не осудит. Ты сильная, но любому человеку иногда нужно выплакать своё горе. Говорил он, сжав крепче спину девушки, плачущую теперь навзрыд. Это не была истерика. Это кричала и обливалась слезами её душа. Она не билась. Такого не было никогда. Она просто сидела на коленях, не в силах остановить слёзы. — Кира… — теперь уже все её обняли. Даже Фил. Вик вообще повис у неё спереди на шее. Велл отпустила, стирая своим платком слёзы, катящиеся по её лицу на пол. Он включил музыку на весь второй этаж и ничего не слышал. А Арт всё так же прижимал подругу к себе и никому её полностью не отдавал. Друзья знали, что она ему очень нравилась и Мещеряков просто не мог позволить, чтобы при нём она страдала. Поэтому они и позволяли Арту так её успокоить. Видя, что он едва держится, чтобы не начать шептать ей ласковые слова, чтобы, Боже сохрани, не поцеловать её. Он отпустил её, отдал своему другу, чтобы она всегда была счастлива. Сейчас Арту очень хотелось как следует врезать Муромову за её слёзы. — Тихо-тихо-тихо, — Мещеряков начал чуть покачиваться, пытаясь теперь усыпить её, тогда слёзы сами пройдут. — Арт, что ты… — Тш… — Мещеряков шикнул на прошептавшего Вика. Когда девушка уснула, он аккуратно встал на ноги и унёс её в их с Филом комнату. Затем спустился и посмотрел на её брата. — Вик, я еле сдержался, — вздохнул парень. — Я знаю, — парень положил руку товарищу на плечо. — Иди спать. — Угу, — тот буркнул и стал снова подниматься по лестнице. А ему, ему так хотелось сейчас войти в их комнату и поцеловать её, пока она спит. Чтобы хоть раз почувствовать вкус её губ. Илья уже давно знал его, а он нет. Но Арт не предаст друга, хотя скорее, Мещеряков сейчас думал о том, что ей это не понравится. И ещё о том, что перед безусловно любимой, но запретной для него девушкой он просто не сможет сдержаться, она снова будет плакать, хотя так хотелось ему сегодня собрать губами её слёзы и проглотить их, чтобы она никогда больше не плакала из-за его идиота друга. Арт вздохнул, посмотрев в потолок, и быстро пошёл в обратную сторону, проходя вновь мимо этой комнаты, на которой уже мысленно поставил замок.