Бремя свободы осилит счастливый

Спуск вниз занял у Оптимуса намного больше времени, чем он рассчитывал. Он планировал остановиться где-нибудь на верхних площадках, но, спустившись до уровней с рядами ниш для конструирования полных корпусов, не смог избавиться от ощущения, что остаётся ближе к Айакону, чем к Праймасу. И он, прижимаясь к стене и осторожно ступая по узким лестничным переходам, спускался ниже и ниже, пока не достиг пустых технических уровней, где стены от окалины казались пористыми, словно губка. Он угадывал в очертаниях резьбы глифы, однако даже не вглядывался и не пытался разобрать тип наречия, а больше смотрел под ноги. Пока что ни одна из поскрипывающих под его весом ступеней не проломилась, но он не решался полностью довериться столь древнему металлу. Наконец он спустился до самой глубинной площадки, ниже которой в трёх десятках мехаметров во всю ширину Колодца распростёрлись Врата Солус: двенадцать огромных лепестков-заглушек, сходящихся в центре. Оценив расстояние, Оптимус закрепил магнитный замок троса, спустился вниз — и несколько нанокликов медлил, опасаясь разжать пальцы и спрыгнуть. Война удивительным образом не добралась до глубин Колодца, как не добралось и восстановление. Металл выглядел древним, тысячи раз прокаленным, но чистым и неповреждённым. И всё же когда Оптимус ударился ступнями о поверхность Врат, на мгновение ему представилось, как та проламывается и его сжигает факелом глубинного пламени Солус. Имел ли он право возвращаться сюда, не имея в руках Всеискры? В стыках пластин под его ногами пробивался голубоватый свет. Столь слабый и не похожий на слепящее плазменное сияние, которое и в фазы покоя затопляло пеленой до четверти глубины Колодца. Даже когда Оптимус забирал Всеискру, жар кузницы Солус не подпустил его к самым Вратам; Праймас поднял Всеискру ему прямо в руки. Сейчас здесь было пусто. И тихо. Решался ли кто-либо до Оптимуса спуститься настолько глубоко? Осмеливался ли ступать прямо по камере искры Прайма-кузнеца? Непрерывно ожидая знака, что его присутствие здесь нежелательно, Оптимус прошёл к самому центру, где лепестки Врат не смыкались до конца, а пробивающееся сияние планетарной Искры сливалось в не больше его собственной искры слепящую точку. Не зная, что делать дальше, он опустился на колени. Он не принёс с собой Всеискры. В самом ли деле он верит, что Праймас удостоит его советом? Заслуживает ли он его? Джазз шутливо пообещал, что, так и быть, даст ему два полных цикла, а начнёт паниковать только потом. Но вряд ли дело дойдёт до его паники, потому что вопреки своим ожиданиям Оптимус внутри Колодца не ощущал почти ничего: лишь сомнение, что никто не должен тревожить покой этих плит, сберегающих мощь Солус Прайм, и смущение от мелькнувшей мысли посмотреть потом, когда вернётся в город, архивную запись с собственной оптики подробнее. Сияющая в центральной точке стыка плазменная «искра» медленно меняла яркость, словно пульсировала, и Оптимус осторожно протянул к ней руку. Дифракционный разряд оказался тёплым и чуть стрелял зарядом по пальцам, словно он и в самом деле коснулся чьей-то искры, — и Оптимус отвёл ладонь. Было тихо. Настолько, что он слышал гудение собственных систем. — Я не знаю, зачем я здесь, — наконец признался он вполголоса. — Не до конца верю, что ты дашь мне какой-то совет. Твои указания хранить Матрицу Лидерства были мне понятны, и понятными они остаются. Я не отказываюсь от взятого на себя долга, я понимаю тяжесть ущерба, который принесла тебе наша война. И хотя растущие рудные и энергонные массивы несомненно подтверждают твоё восстановление, я опасаюсь, что киберматерии оказалось недостаточно, чтобы возродить твою Искру в полной мере. А значит, я не оправдал твоего доверия. Во мне говорил голод и боль за всех, кто был ещё более голоден, чем я. И я признаю, что вернул наш народ к твоей Искре слишком рано, не дав тебе всех инструментов для полного восстановления твоего цикла. Но меня страшит возвращать Всеискру в мир, где в любой момент начнётся новая война, я не могу не думать, что за возрождением Колодца возродится и желание воспользоваться им как ресурсом, источником новых кибертронцев, новых воинов. Я ищу в себе силы смириться, что ты сам решишь, пришло ли время зажигать новые искры, но я боюсь войны за Колодец. И не знаю, что мне делать. Он ждал — ответа не было. Он всматривался в «искру», но та лишь едва уловимо мерцала. — Я понимаю, что если начнётся битва за Колодец, то с большей вероятностью победит моя фракция, но я не хочу такой победы. Не хочу дальнейшего существования фракций. Я хочу перестать видеть разницу между ними, непрерывно оценивать мир, исходя из существующего противостояния красного и фиолетового. Я устал видеть только два цвета — и согласен на серый, если такова будет твоя воля. Пригасив оптику, он опустил голову. Ответа не было. Вокруг всё так же царила тишина, спокойная, терпеливая, вечная. — …Если такова будет твоя воля, — повторил он, стараясь перебороть разочарование. Может быть, нужно открыть нагрудную броню, показать готовность вернуть Матрицу Лидерства, а вместе с частью великой Искры отдать свою собственному хоть целиком. Он медлил, против воли вспоминая тот смутный период на Земле, после битвы с Юникроном. Если Праймас решит забрать Матрицу, останется ли что-нибудь от личностной матрицы Оптимуса Прайма — или к Джаззу через пару джооров действительно выберется растерянный и слабо осознающий, где оказался, Орион Пакс? В мыслях всё крутились обрывки симуляции, в которых Ориона бы несомненно развеселило, что Мегатронус решил податься в архивисты, или в которых Орион, чтобы лучше понять свою роль, с тревогой пересматривал бы свои… Оптимуса Прайма… воспоминания из базы Нового Архива. И он бы увидел смерть Мегатрона, прошёл бы по источникам и увидел со стороны их бой и своё… нет, Оптимуса… поражение, увидел бы шаткость победы автоботской фракции. Единственный плюс, который Оптимус сейчас мог найти в лишнем подтверждении собственной слабости: Мегатрона убила рука Бамблби. Не рука Оптимуса, не рука Ориона. Ориону было бы легче принять исход того боя, потому что он бы знал, что Мегатронус жив. А ещё он бы рано или поздно признал, что мех под именем «Оптимус Прайм» это не совсем он сам, что вес долга, который на себе нёс Оптимус Прайм, вовсе не обязательно обрушится на него. Может быть, лишь на один-полтора ворна, не больше. Но даже тогда он, ответственно играя роль Прайма, соглашался бы, что принимать решения должен не он. Под предлогом сброса силового напряжения он бы достаточно регулярно посещал тренировочный зал «Немезиса», где Айронхайд, или Ультра Магнус, или Джазз действительно тренировали бы его, учили его лучше функционировать в непривычно тяжёлом корпусе, учили бы его сражаться. Орион не особо ждал бы этих занятий, но осознавал их необходимость — как осознал необходимость укрепления корпуса и перепрошивки процессора пять эонов назад. Смог бы он, видя истерзанных войной мехов вокруг, так и остаться Орионом? Нет. Стоп! Прервать симуляцию. Он думает не о том, совсем не о том! Вздохнув, Оптимус заставил себя активировать оптику. Перед ним всё так же мерцал плазменный сфокусированный разряд, только теперь показалось, что лепестки Врат Солус всё же чуть приоткрылись, на считанные микроны. В Колодце было ощутимо светлее, а «искра» в центре стала больше. Считать ли то знаком? Или ему лишь показалось, что свечение стало ярче, потому что оптика перестроилась под полумрак? А если перед ним знак, которого он ждёт, обещание это или предупреждение? Опустив взгляд, он посмотрел на собственную пыльную обшивку, на покрытую мелкими царапинами броню. Сам не зная зачем, он поднял ладонь между собой и тонким лучом, поднимающимся из центра. Сияние омывало его пальцы, отчего те казались тоньше, но даже так сильно отличались от первоначальной конструкции его ладоней: слишком широкие, слишком жёсткие. Сожжёт ли его пламя Солус или нет, он готов был к любому исходу. Его спонтанная экспедиция… его паломничество… его бегство из города привело его сюда, бежать дальше не было смысла. Он не должен бояться. Что бы ни решил в отношении Матрицы Праймас, он не должен бояться. И всё же Оптимус невольно улыбнулся, представил, как охотно бы Орион продолжил его дело по воссозданию Нового Архива, даже если бы по настоянию Совета ему и дальше придётся избегать Мегатронуса. Поморщившись, Оптимус вздохнул. Стоп. Хватит. Он здесь не ради личных симуляций. Он здесь ради совсем другого! — А ради чего? Оптимус торопливо активировал оптику и вскинул голову. По ту сторону луча, который вновь смягчился до светящегося марева, стоял мех. Совершенно незнакомый ему и… м-м… слабо похожий на вестника Праймаса, вполне типовой мех рабочего типа с тёмно-красной оптикой и инсигнией десептиконов на груди. — Я ищу ответов. — Каких ещё ответов? — Совет, что мне делать дальше. — Зачем это? — Потому что сам я не знаю. Десептикон рассмеялся, смех был хриплый, с всплесками статики, словно он давно не прочищал вентиляционную систему. Что-то в нём было не то, от него не ощущалось живого поля, но тревогу вызывало не это. Оптимус где-то его видел, когда-то давно и крайне мимолётно, но точно видел. — К-кто ты? — спросил он у меха. — Как тебя зовут? — У меня не было имени. Мой номер КМ-156. Быстрый поиск в архивной памяти не нашёл соответствий, а от понимающего взгляда десептикона… КМ-156 стало неловко. Вероятно, это упрёк в гордыне, что Оптимус ждал, будто Праймас явится к нему лично. — Откуда я тебя знаю, КМ-156? Мех удивлённо посмотрел на него, а потом хмыкнул и сплюнул в сторону. — Я же первая погашенная тобою искра, забыл? Каон. Трасса для безыскровых фабричных транспортников. Помнишь? Вздрогнув, Оптимус перефокусировал оптику. Этот мех… Неужели это?.. Так и есть, Орион тогда пытался найти Мегатрона, объяснить ему открывшиеся перед делом революции перспективы с получением в их ряды Прайма, если они согласятся на предложение Высокого Совета. Разговора тогда не состоялось, он просто не смог доехать до Каона, линии шаттлов уже были блокированы, полёты прекращены. А Ориона Пакса… нет, Оптимуса, по указанию Совета несколько циклов уже как Оптимуса… ждали. Кто-то передал информацию, каким путём он поедет. — Зачем?.. Почему со мной говоришь ты? Мех пожал плечами: — Я прощаю тебя. — Но… — Прощаю за то, что у тебя не было выбора. Прощаю за то, что ты был испуган. Прощаю за то, что ты вообще не понял, что меня убил. Забавно, что это должен сказать лично я, да? Обойдя центр, словно там находилось нечто осязаемое и невидимое, мех… КМ-156… подошёл ближе. Даже сейчас, когда Оптимус оставался сидеть на коленях, десептикон был не намного выше его. Должно быть, Ориону он был примерно по плечо. Их тогда было четверо, все со свежими десептиконскими инсигниями. — А… остальные? — Остальные? Ты о тех однопроцессорных, что даже не смогли тебя догнать, или об этих? Когда он кивнул через плечо, Оптимус увидел, как в полумраке проступают и обретают корпуса всё больше мехов. Их было не трое, нет, гораздо больше. Они не могли оказаться внутри Колодца, не могли никак!.. Он смотрел на ряды и ряды мехов, не столько видел, сколько угадывал, как всё больше и больше корпусов воплощается в туманной синеве. Всё больше и больше оптик, визоров и масок фокусировалось на нём, они выступали над плечами друг друга, чтобы посмотреть на него. Ряды становились всё плотнее, росли вверх, сливая корпуса в единую стену. — И это… — Да, — виновато улыбнулся КМ-156. — Ты убил нас всех. — Но зачем тогда?.. — Потому что у тебя всегда был выбор. Потому что ты был испуган. Потому что ты хочешь помнить каждого из нас. — Я должен! — Нет. Твой долг в другом. Подавившись статикой и очередным вопросом, Оптимус огляделся. Вся поверхность стен Колодца, вся, насколько достигал фокус его взгляда, была сплавлена из корпусов мехов, настолько плотно смыкающихся деталями друг с другом, что не разобрать было, где заканчивается крыло одного и начинается коленная броня следующего. Все оптики смотрели на него, и чем выше поднимался его взгляд, пока Оптимус ещё надеялся увидеть хотя бы край этого ужасающего гештальта, тем сильнее ему хотелось съёжиться на полу, дать пламени Солус всё же поглотить себя, пустить в переплавку, использовать живой металл его протоформы на конструирование более… незапятнанного меха. — Я… — Он вновь подавился статикой. Места на стенах Колодца не хватало, лица сближались всё теснее, и незнакомые ему имена всплывали в процессоре, стоило ему встретиться взглядом со спокойными взглядами давно погасших мехов. — Мы прощаем тебя, — раздался многоголосый шёпот. — Прощаем… Прощаем… Мы прощаем тебя, Оптимус Прайм, последний Прайм… Прощаем тебя… Погасив оптику, он опустил голову, изо всех сил сжимая кулаки, чтобы удержаться под обрушившимся на плечи потоком голосов. А те сливались, шёпот рассеивался статикой, ровным фоновым гулом. — Сколько? — потребовал он. — Скольких я убил? — Всех. — КМ-156 рассмеялся, а потом склонился к его аудиосенсору: — И ни одного. Ты привёл нас в Колодец, приняв решение за нас, дав нам свободу найти новый путь. За это мы должны благодарить тебя. И благодарим, Тринадцатый, искра от Искры моей. Вскинув голову, он посмотрел на Альфа Триона, голос которого узнал бы за всеми слоями белого шума. Старый мех выпрямился и положил руку ему на плечо. — Наставник!.. — Оптимус едва не вскочил, но в последний момент смутился и остался стоять на коленях. — Пришла пора тебе наставлять нас, искра моя. — Альфа Трион улыбнулся и, совсем как когда-то давно, погладил Оптимуса по шлему. — Ты понимаешь, что тебе предстоит? Помни, что ты никогда меня не подводил. — Но подводил других. Я совершил много ошибок и… — И тем самым подводил их ближе к принятию великого замысла нашего собрата Вектора. — Когда Альфа Трион усмехнулся над собственным каламбуром, его лицевые украшения заколыхались, и Оптимус улыбнулся. — Чтобы достигнуть высшей точки, Последний из Первых, нужно претерпеть низшую. Рассвет немыслим, если не было заката. Фраза начинается… — …когда ты очертишь, где изломила хребтовую ось предыдущая, — прошептал Оптимус, вспомнив принцип чтения ритуальных, ввергавших его в отчаяние тетрагексовых глиф. — Видишь, мой ученик, ты всё знаешь, — чинно кивнул Альфа Трион, но оптика его светилась весельем. — Я не понимаю, учитель. Я вижу сотни тысяч погасших от моей руки искр. Это знак, что я должен остаться с ними? Что мой путь закончен так же, как закончен их? — А чего бы ты хотел сам? Не бойся. Почему Альфа Трион упомянул Вектора Прайма? Тщетны ли попытки что-либо изменить, когда надо всем довлеет приговор-предвидение Вектора? — Я не знаю. Если я когда-то хотел чего-либо, это было слишком давно. Я хотел мира — и я получил мир. Я… — Ну же? Твоя искра тебя не обманет. — Всё предрешено? — решился он спросить. — Ты с самого начала знал, что во мне искра Тринадцатого Прайма, Прайма-миротворца? Поэтому ты выбрал меня? Ты знал, что эоны спустя я приду сюда? Ты уже знаешь, чего я хочу и чего я боюсь? Я хотел появления силы, которая уравновесит мою силу, не даст мне стать новым Сентинелом. Поэтому Мегатронус выжил? — Ты ждёшь подтверждения, отказываясь согласиться с ним. И ждёшь возражения, заранее дав собственным вопросам утвердительный ответ. Что бы я ни сказал, в твоём процессоре будет противоположное мнение. Я прав? Оптимус нахмурился и, совсем как в довоенные времена, почувствовал лёгкую досаду от шутливого похлопывания ладонью по затылку. — Я не могу предвидеть свою реакцию на чужой ответ, — аккуратно сказал он. — Но ты знаешь меня, учитель, наши искры были созданы рядом, твоё влияние на мои процессорные связи неоспоримо. Если ты хочешь добиться от меня конкретной реакции, ты знаешь, как повлиять на это. Но если мы оба порождены одним импульсом Искры Праймаса, если Праймас знает все наши искры по умолчанию, то он не может не знать, как привести нас на путь, что он наметил для нас. Что ждёт машинную расу кибертронцев? Поэтому я здесь? — Предрешённость удобна и успокоительна, и она же тревожит тебя, Оптимус. Но разве ты не убедился, сколь она незначительна, когда против неё выступает свободная воля, даже всего лишь одного меха? Дорога создастся там, где проедут несколько. Но сначала этот путь воплотится в мыслях одного, даже если колёса его едут по бездорожью. — Учитель, я об этом и говорю: если воля Праймаса, выразившаяся во внешних обстоятельствах, продиктует направление дороги, если я смогу вообразить только один безопасный вариант, по сравнению с которым все другие пути будут ошибочными, в чём заключается моя воля? — Будут казаться ошибочными, но могут не быть таковыми. Будут казаться неприступными, но не являться ими. — Но если я поверю, что путь невозможен? У меня один выбор: идти максимально неразведанным путём или стоять на месте. Что мне делать, если я не знаю, куда я должен ехать, а знаю лишь, что по любому из выбранных мною направлений за мною пойдут сотни и тысячи других мехов, и пути назад не будет? Если я, вопреки сомнениям своей искры, буду видеть лишь одну, ненадёжную трассу, чему мне верить: процессору или искре? Сколькими я имею право пожертвовать во имя своих представлений о возрождении планеты? — Точно ли тот путь, который ты видишь, Оптимус Прайм, ненадёжен и опасен? И хотел бы идти лишь по безопасному пути сам Оптимус Прайм? — Я не знаю. — Осознание незнания — первый шаг к обретению знания. На несколько мгновений Оптимус опустил голову. Так он мог хотя бы не видеть тысяч пригашенных оптик, терпеливо наблюдающих за их разговором. — Должен ли я смириться, — негромко спросил он, — что не в моих силах спасти всех? Должен ли я уничтожить десептиконов до конца? Или я должен рискнуть, своими руками запустить зажигание новых искр, которые, возможно, мне самому потом и придётся гасить вновь? Должен ли это быть я? — Ты никогда не смирялся перед новым вызовом, мой ученик. С другой стороны… — Альфа Трион убрал ладонь с его шлема и задумчиво огладил лицо. — С другой стороны, отказ выбирать новый путь сам по себе является новым путём, и я не вправе тебе в нём отказывать. Если ты действительно этого хочешь. Но помни, Тринадцатый, ты ушёл в Колодец, чтобы познать тяготы жизни наших младших братьев. И всё же не дай забыть себе, ради чего ты не захотел вспоминать себя. Твой выбор останется в твоей искре, как остался, когда ты познал их боль. Познай же и их радость, радость перерождения. — Я должен активировать Колодец? — Ты можешь, но ты не должен. Твой выбор изменит всё — и не изменит ничего. Все искры, что в многообразии своём воплощают суть сияния Праймаса, едины; равноедино разобщёнными они возродятся; одна за другой, каждая в своё время и едиными уйдут к Искре его вновь. Кто мы, чтобы вмешиваться в высокие материи, юный мой Орион? Оптимус улыбнулся, жалея, что в хаосе битвы за Айакон не попрощался с наставником, ведь был уверен, что тот уже покинул планету на одном из кораблей, выделенных для мирного населения. Альфа Трион кивнул ему, словно слышал его мысли. И, вновь погладив по шлему, улыбнулся: — А пока отдохни, Первый из Последних, тебе предстоит долгий путь. Что бы ты ни выбрал, всегда будут те, кто последуют за тобой. И всегда будут те, кто готов ехать с тобой рядом. Трассы Кибертрона широки, помни об этом. Оптимус хотел возразить, уточнить, правильно ли он понял указание, но сияние столба света в центре Врат становилось всё ярче, плащом накрыло тонкую фигуру Альфа Триона. Вскоре Оптимус уже не видел ничего, кроме переливов голубоватого света, и ничего не слышал, кроме затихающей пульсации собственной искры. Плазменный туман окутывал стены, обнял корпус, по швам и броневым стыкам подобрался к самой искре. Он был тёплым, не пылающим жаром горнила, а масляной мягкостью ванны.

***

— Э-эй! Мех?.. Мех!.. Оптимус! Кто-то тряс его за плечо. Тряс с такой силой, что от слишком сильного рывка аудиосенсор Оптимуса чиркнул по платформе, и он, поморщившись, вручную запустил протоколы выхода к активному режиму. Те сбоили, его тянуло назад в подзарядку, оптика активировалась не сразу и давала изображение тёмного зала вокруг… что?.. где он?.. будто из-под туманного облака. Он узнал расцветку и корпус Джазза. Распознал даже в темноте, так мерцал у того визор. — Что мы?.. Кто?.. Он пытался перефокусировать оптику, но что-то мешало. Осмотревшись вокруг, с трудом сев на платформе, которая была жёсткой, как медицинский ремонтный стол, он едва не достал шлемом низкий потолок и поспешил пригнуться. Утопленная в стену платформа? Они на корабле? Куда они?.. — Э-э… Орион Пакс? Орион, ты узнаёшь меня? — Оптимус, Джазз. Всё ещё Оптимус. — А, босс, хорошо. Давай, вылезай оттуда. Если тебя так достал вездесущий песок, мог бы и заранее сказать, что тебя до шлака достало подзаряжаться на земле. Я бы тебя ещё и утром чистил. — Песок?.. — Ну… да. Ты же поэтому сюда на подзарядку залез? Ты помнишь, где мы? Помнишь? Босс, лучше скажи, что помнишь, потому что Рэтчет мне голову оттяпает и вместо кормы приварит, если с тобой что-нибудь случится. — Я… С трудом сев, он опустил ноги и сильно ударился ступнями о пол. Место для подзарядки было устроено странно и оказалось гораздо ниже, чем он привык. Корпус ощущался тяжёлым, шарниры неотлаженными. Оптимус не был уверен, что сумеет прямо сейчас встать, чтобы ещё и не задеть неудобно низкий потолок ниши. Чья это платформа? Кто сделал её столь странно? Они были не на корабле, он слышал шум ветра — где-то наверху. Пещера? Какой-то бункер? Оптика всё не могла перестроиться, и он машинально провёл рукой по лицу. И едва не отдёрнул ладонь, почувствовав влагу. Нет, не энергон, не ранение — всего лишь омыватель, всего лишь его собственный линзовый омыватель. — Босс?.. Оптимус, ты тут, со мной? Какой цикл у нас сейчас? — Шестой. Двадцать второго декацикла. Восемьдесят седьмого орна. — Восьмой, у нас восьмой цикл. — Джазз наклонился к нему, и перечёркнутое световым визором размытое пятно стало лицом Джазза. — Я ждал два полных цикла, ну и ещё парочку джооров, на всякий случай, чтобы… ну… не лезть, куда не надо. Как мы договорились… Ты помнишь? А ты тут, оказывается, благостно себе в подзарядке статикой булькал! Когда Джазз вымученно рассмеялся, Оптимус сумел перефокусировать взгляд на дальнюю дистанцию и наконец осмотрелся. Узкая площадка, на которой стоял Джазз, огибала огромный цилиндрический зал по кругу, пола в центре зала не было. В десятке мехаметров ниже на противоположной стене он видел ещё одну узкую опоясывающую зал площадку, а примерно на том же расстоянии выше — ещё одну. И там, и там на небольшом расстоянии от поверхности уровня он различал идущие в стене длинные провалы. Колодец Всеискры. Конструкционные ниши на средних уровнях зарождения. Как?.. Как он здесь оказался? Он же спустился до самого низа, до самых Врат Солус. Спустился же? — Я не… — Мех, не смотри так. Знаю, не лучшая моя шутка. — Помоги мне подняться. Опираясь на плечо Джазза, он всё же встал, прошёл с его помощью к ограждению и заглянул вниз. Джазз крепко держал его за локоть. Внизу было темно, совершенно темно, ни отблеска плазменной «искры», ни биосветовых линий чужих корпусов. Оптика бликовала от непросохшего омывателя, и на мгновение показалось, что со стен колодца на него вновь посмотрели сотни тысяч угасших оптик, что в глубине провала нетерпеливо бьётся о преграду, пульсирует и мерцает сияние желающих обрести новое воплощение в новых корпусах искр. Он точно туда спускался? — Оптимус?.. Всё хорошо? Скажи что-нибудь. Отойдя на шаг от края, Оптимус оглянулся на конструкционную нишу, в которой очнулся. Та показалась удивительно короткой и тесной, словно не под его корпус. — Джазз. У тебя твой хлыст с собой? — спросил он, залезая ладонью в субкарман. Там оказалось пусто. Джазз удивлённо посмотрел на него. — Естественно. А что? Оптимус вновь проверил субкарман, огляделся вокруг, хотя фокусировка всё так же сбоила. По всей окружности их уровня размещались такие же утопленные в стену ниши, одна ячейка за другой. Все они были пусты и смотрели на него тёмными провалами, смотрели и ждали. — Тебе придётся спуститься вниз и забрать мой трос. — Забрать? А где ты его оставил? — Скорее всего перед нулевым горизонтом. Визор Джазза замерцал, а поле вспыхнуло тревогой, но он не стал переспрашивать. Заглянув за край, он снова посмотрел на Оптимуса. — Может, в шлак его, этот трос? Я тебе и так помогу подняться, ступени вроде крепкие. А если что, ты же знаешь, хлыст выдержит нас обоих. — Сходи, нельзя оставлять. — Точно? А тебя мне можно оставить? Босс, ты точно не наделаешь глупостей? — Иди. Я пока запущу диагностику. — Оптимус ещё раз проверил состояние грузового пространства. — Если увидишь мой датапад или что-либо явно чуждое этому месту, забери тоже. Но специально ничего не ищи. Джазз не уходил, пока Оптимус не опустил корму на пол и не прислонился спиной к основанию конструкционной ниши. Однако даже тогда Джазз напоследок совсем по-Рэтчетовски погрозил ему пальцем, а спрыгнул через край лишь после того, как Оптимус вздохнул, ещё надёжнее придвинулся плечами к стене и всей позой показал, что ни уходить, ни падать никуда не собирается. Протоколы диагностики почему-то не запускались. Словно нарушился глубинный прошивочный код, и системы не узнавали его команд. Ничего, просто нейросетевой сбой, Рэтчет поправит. Не зная, чем ещё заняться, он запрокинул голову и с любопытством осмотрел идущие по внутреннему потолку углубления глифы. Мало кому представляется возможность дважды оказаться в одной из конструкционных форм Солус Прайм — или хотя бы в достаточно активированном состоянии процессора, чтобы в блоках памяти что-то сохранилось.

***

К возвращению Джазза он успел уйти в подзарядку — и понял это, когда тот вновь похлопал его по плечу. — Оптимус?.. Босс, всё хорошо? Он активировал оптику. По сравнению с прошлым разом изображение стало полностью чётким, ясным, без единого артефакта. Да и корпус отзывался лучше, хотя, конечно, ощущения даже близко не походили на обычный выход из подзарядки. Словно его процессор пытались взломать, и нейросети были перегружены мусорными кодами. — Да, Джазз, я в норме. Спасибо. — Ты уж прости, что я так долго. Там ступить толком не на что, всё обваливается. Нашёл только трос, датапада нигде не было. — Я же просил не искать специально, — вздохнул Оптимус, но Джазз лишь развёл руками. — Тогда возвращаемся. — Точно сможешь? Как ты в целом? Что диагностика насчитала? — Жить буду, — старательно пошутил Оптимус, Джазз даже не улыбнулся. И хотя он предложил руку, чтобы помочь ему встать, Оптимус поднялся без его помощи. — Оптимус, я сейчас серьёзно. Чуть что не то, говори сразу. Мы притормозим. — Я в порядке, Джазз, не бойся. Просто… — Просто, м? Что — «просто»? — Странное ощущение. — Оптимус помолчал, не зная, как облечь в слова. — Словно корпус совершенно не мой. И потому мне требуется сознательный контроль за движением каждой оси и сервопривода. — Если ты считаешь, что это опасно, можем разбить здесь лагерь. Вряд ли нас кто-нибудь здесь побеспокоит. И вызовем Рэтча, он тебя посмотрит. — Нет, Рэтчет не нужен. Просто ощущение неудачной калибровки. Поднимаемся. Он старался не испытывать смущение от того, как предупредительно следовал за ним Джазз: не лез под руку, не поторапливал, но так и вёл его взглядом, будто боялся, что Оптимус в любой момент споткнётся и рухнет за ограждение. Оптимус же не спешил, больше из любопытства, чем из осторожности прислушивался к нейронным пикам двигательной системы, оценивал шершавое ощущение на обшивке пальцев от тысячи раз прокалённого, лишённого любой декоративной покраски металла поручней. Буквально процессором он осознавал двигательную цепь импульсов от одного шарнира к другому, от ступней к коленям, к тазовой секции, ко всему корпусу; слушал, как перекликаются эти импульсы с движениями ладоней, запускающими цепь действия выше, к локтям, а дальше к плечам и грудному сектору. Удивительно простые и столь же удивительно сложные и непрерывно балансирующие друг друга импульсы не стихали ни на крошечную долю наноклика, когда он поднимался дальше, ступенька за ступенькой. С каждым пройденным уровнем корпус слушался всё лучше. Словно всё это время и он присматривался к Оптимусу, опасливо оценивал, пойдут ли команды процессора на пользу или во вред. Словно он был живым и в любой момент способен был заблокировать выполнение всех осознанных команд. Представив, как пришлось бы уговаривать броню открыться перед, например, Рэтчетом — вопреки первому впечатлению и неуютному жужжанию ремонтных инструментов, — Оптимус фыркнул от смеха. — Босс? Ты что-то сказал? Притормозим? — Нет-нет, — помотал головой Оптимус и, отвернувшись от Джазза, сумел всё же умерить веселье. — Всё хорошо. Представил кое-что забавное. — Э-э… Не поделишься? — Про Рэтчета подумал. Так, глупость. О, это была бы славная битва! Особенно если речь идёт о его корпусе. Оптимус отлично знал, сколько слоёв бронированной обмотки Рэтчет наложил на открытые кабели, как чётко подогнаны друг к другу пластины гибкой и тяжёлой брони. И всё лишь для того, чтобы защитить его от взлома систем, даже если его вырубит в шоковый стазис прямо на поле боя. Было бы забавным проверить, сумеет ли Рэтчет без кодов Первого медика добраться до его медицинских портов сам. Выдохнув и заставив себя успокоиться, он невольно порадовался, что Джазз идёт за спиной и не видит его улыбки. Они уже достигли верхней четверти Колодца. И всё же с каждой ступенькой, приближающей их к поверхности, желание замедлить шаг становилось лишь сильнее. Правильно ли он всё понял? Матрица Лидерства всё ещё оставалась у него в груди, и вместе с ней его искру мягко грело плазменным жаром кузницы Солус. Ощущение было странным, осторожным и обманчиво ласковым. И всё же нечто субпроцессорное, сродни неизбежной вариативной оценке, что он не справится с задачей, уговаривало его прямо сейчас вернуться обратно к нулевому горизонту Колодца, всё же открыть нагрудную броню и отдать Матрицу. Этот выбор всё ещё остался за ним. Он остановился — и услышал, как прервались шаги Джазза. — Босс? — осторожно спросил тот. В горле першила статика, и Оптимус опустил голову. Краем оптики он всё равно видел провал Колодца, видел множество пустых ниш. Каждая из них: и верхние ряды для сверх-крупноформатников, и оставшиеся внизу ряды для малых корпусов — вскоре могут быть заполнены. Это должен сделать он, он не имеет права скинуть титул на кого-либо из своих офицеров, в его силах подарить новую жизнь следующей конструкционной линии кибертронцев, наполнить планету жизнью, мелкими радостями и бедами, горестями и открытиями. Правильно ли он понял, что, может быть, со временем и он сам?.. Ладонь Джазза коснулась его локтя. — Оптимус? Он расправил плечи. — Всё хорошо, Джазз, я просто задумался. — Можем отдохнуть, если хочешь. Не ответив, Оптимус пошёл дальше. Но стоило ему преодолеть пролёт до следующей площадки, как Джазз вновь придержал его за локоть. — Босс, давай всё же притормозим на пару кликов, не нравится мне, как у тебя поле лихорадит. Словно ты вот-вот вырубишься. А мне тебя, скажу прямо, тащить вверх будет не сильно-то сподручно. Пригасив оптику, Оптимус отошёл от края площадки и опустился на одно колено. Стояла тишина, немыслимая тишина, даже ветер наверху больше не свистел, не сметал вниз по стенкам Колодца шепчущие струйки песка. Словно Оптимуса оглушило взрывом, вышибло настройки аудиосенсоров. И оттого казалось нормальным совсем как на поле боя подчиниться руке Джазза и приподнять голову, чтобы тому было проще оценить состояние процессора хотя бы по косвенным признакам. — Всё хорошо, друг мой. Я… Шикнув на него, Джазз продолжил считать тактовую частоту, беззвучно шевеля губами. Когда он закончил, то наклонил голову набок и придирчиво осмотрел его корпус. Но не успел Оптимус повторить, что всё хорошо, Джазз вдруг крепко обнял его, прижал к себе с такой силой, что броня затрещала. — Я не стану спрашивать, что там случилось, — прошептал Джазз ему прямо в аудиосенсор и похлопал по спине. — Если ты не захочешь говорить, я пойму. Но если нужно спуститься ещё раз, в этот раз я пойду с тобой. Положив голову Джаззу на плечо, Оптимус вздохнул. Он шёл сюда, чтобы обрести ответы, а теперь, в точности как сказал Альфа Трион, искал в этих ответах двойное дно и жалел, что задал так мало вопросов. Представив, как выразительно — так, что заколыхались бы лицевые украшения — качает наставник головой, Оптимус улыбнулся. Помощи Альфа Триона, который с удовольствием и подкидывал ему загадки, и учил принимать даже не удовлетворяющие его желаниям ответы, Оптимусу не хватало как никогда. И самого Альфа Триона не хватало. Джазз не отпускал его. Вело ли его извечное любопытство или Оптимус в самом деле настолько шлаково выглядел, Джазз его не отпускал. Оптимус заставил себя медленно провентилировать и, прочистив навязчивую статику в вокалайзере, похлопал по спине Джазза в ответ. — Я не знаю, говорил ли со мной сам Праймас, — негромко сказал он и поднял голову, — но мне показали всех, чьи искры когда-либо были погашены моей рукой. Отодвинувшись, Джазз посмотрел ему в оптику. — Прям так уж всех? — Да, Джазз. Их было много, немыслимо много, я не мог и представить их количества. Но… — Но? — Но они на меня не злились. Как не злится песчинка, порывом ветра сдвинутая с поверхности, как не злится рудный кристалл, по поверхности которого бьют капли кислотного дождя. Это… Это сложно описать, Джазз, но у меня ощущение, будто у меня нет искры, потому что она осталась там, с ними. — Больше нет искры? Как это? Вообще нет? Чего они тогда дальше от тебя хотят? Оптимус нахмурился. — Я, наверное, неправильно выразился. Речь не о том, что у меня забрали искру, а скорее в том, что все искры в замысле Праймаса едины, назвали ли меня Последним из Первых или Первым из Последних. Речь о том, что остаётся неизменным, когда меняется всё. О том, что изменение служит сохранению, о том, что баланс невозможно нарушить, как бы я ни пытался. — Э-э… — Мне ещё надо будет это обдумать, Джазз. Пока что… — Он задумался на пару мгновений, стараясь собрать в памяти не только разговор, но и смутно перетекающие субпроцессорные импульсы. — Я бы не сказал, что от меня требуют что-либо конкретное, всё-таки я разговаривал не с самим Праймасом. И мне… Мне намекнули, что, как бы это ни звучало, в великом замысле мироздания Праймасу всё равно, какой путь я изберу: каждый из них одинаково значим. Хотя, не буду скрывать, мне также и намекнули, что явленные мне искры слишком давно видят лишь слепящее сияние Искры Праймаса, они уже восстановились и готовы к перерождению. Я не должен забывать, что дать им это в моих силах, даже если меня страшит неопределённость. — А, ну это же отлично. — Джазз похлопал его по плечу. — Всё-таки будем возрождать Колодец? И заняться этим надо прямо сейчас? — Когда я почувствую, что придёт время. Внимательно глядя на него, Джазз помолчал. — А когда оно придёт? — спросил он, когда Оптимус мягко прервал объятье. — Я не знаю. Но мне кажется, что таков будет мой последний долг перед Праймасом. — Мех, мне, честно сказать, не нравится, как это звучит. И что будет с тобой, когда ты его исполнишь, ты тоже не знаешь? — Я не Вектор Прайм, а всего лишь Оптимус. Может быть, после этого я с чистой совестью смогу назваться Орионом Паксом и удалиться на какую-нибудь удалённую планету, чтобы не маячить тут своими яркими автоботскими цветами у всех перед оптикой. Оптимус постарался обнадёживающе улыбнуться, но Джазз лишь крепче взялся за его плечо. — Просто на всякий случай: ты же понимаешь, что там полно искр, которые погасли, например, по моей вине или даже от когтей нашего клыкастого друга в серо-стальной броне? Просто держи в памяти, что Колодец набит, как гнездо глюкомышей, не потому, что у тебя боевой процессор отлажен по первому классу, а потому, что миллионы мехов тоже к этому приложили руку. — Да, Джазз, я понимаю. Возможно, каждому из нас правильно будет почувствовать то, что испытал я, а с другой стороны, будет лучше, чтобы большая часть мехов даже не задумывалась об этом. Я так и не знаю, что будет более правильным. Масштабы нашей войны… слишком кошмарны, чтобы слишком вдумчиво вглядываться в её оптику. — Как скажешь, босс, как скажешь. Э-э… Слушай, давай пока выпьем по кубу, а потом уже продолжим подниматься? Когда он, не дожидаясь ответа, полез в субпространство, Оптимус улыбнулся: — Если только ты поделишься чем-нибудь со мной, Джазз. — То есть? У тебя же было топливо, я точно помню. — Было. Но сейчас нет. — А, да без вопросов, босс. Держи. Голода он не чувствовал, но, благодарно кивнув Джаззу, пригубил куб. Топливо оказалось безвкусным: медицинский концентрат. Ох, Джазз… Не выпил он и трёх глотков, Джазз уже в который раз заглянул за край и снова посмотрел на него. — Знаешь, Оптимус, после того, как я посмотрел на нулевой горизонт вблизи, — Джазз покосился вниз, — что-то я начинаю верить старым россказням, как во время особо бурных ковок пламя из кузницы Солус выше башен Воса вздымалось. Не хотелось бы такой фемке под горячую руку попасть, особенно если она примется заполнять всё это. Он обвёл взглядом множество пустых ниш, и Оптимус не сдержал улыбки. — История не помнит случаев, чтобы формы заполнялись все. Крупноформатные, — он кивнул вверх, — заполняются намного реже, даже хотя их меньше, чем среднеформатных, и тем более малоформатных. Я полагаю, что Праймас сам решит, насколько полным будет перерождение. — Даже если, как ты сказал, ему всё равно и он готов эти искры сотнями выпускать, дай ему только повод? — Нам не стоит бояться порыва ветра, Джазз. Мы соударяющиеся друг о друга песчинки, не забывай. — И все же нам, мой мех, лучше подготовиться, что они могут быть заполнены все? Я правильно понимаю? — Я не знаю. — Пожав плечами, Оптимус отпил из куба. — Но в целом ты прав, лучше подготовиться. Хотя ты подал мне одну идею. — Поделишься? — Пока нет. Мне нужно многое обдумать. — Если ты будешь думать по пути и опять за эти два цикла надумаешь что-нибудь этакое… — Не хотелось бы признаваться, но у меня подозрение, что всё же мне полезнее будет эти два цикла провести на ремонтном столе Рэтчета. У меня половина систем не отзывается. — Шаттл или земной мост? — Шаттл. — Точно, босс? Точно-точно? Оптимус вздохнул. — Ладно: когда поднимемся, вызовешь земной мост. Но без кода срочности, обойдёмся без паники. Когда Джазз внимательно на него посмотрел, Оптимус сделал ещё один небольшой глоток, а потом запечатал оставшиеся полкуба и убрал в субкарман. — Ты всё? — Наверху допью. Давай подниматься. — Встав на ноги, он расправил плечи и пошёл к следующему пролёту первым, но сразу же остановился. — Спасибо, мой друг. — Не за что, Оптимус. Для тебя всё, что угодно. И Оптимус почти шагнул на первую ступеньку, когда в процессоре промелькнула мысль, словно бы принадлежащая вовсе не ему. — Джазз? — А? — Ты не перестраивал с нашей последней общей битвы свой корпус? Я имею в виду последние ворна два. — Да я постоянно его перестраиваю. А что именно тебя интересует? — Встроенные динамики. Ты сохранил для них опцию внешнего воспроизведения? — Само собой, — осторожно сказал Джазз. — А что? — Пока мы поднимаемся, сможешь для меня кое-что воспроизвести? — Воспроизвести? А, конечно. Какая информация тебя интересует? Что-то из аудиоотчётов моих мехов? По экспедиции? Или хочешь сделать по десептиконскому сектору собственный вывод? Посмотрев на Джазза, Оптимус едва сдержал дрожь от того, как странно ощущалось его поле, особенно когда тот подошёл ближе. Словно он Джазза видел в первый раз, в первый раз подозрительно присматривался к меху, который развязно подсел к их столу в переполненной заправочной, подмигнул и сказал, что прислан Альфа Трионом и теперь в одной с ними команде по охоте за квинтессонскими чертежами. Как же давно это было!.. — Меня интересует не информация, — прочистив статику, сказал Оптимус через силу, — просто музыка. Если тебе не сложно и моя просьба не слишком бестактна. Что-нибудь из популярного в довоенные времена, если у тебя что-нибудь сохранилось. — А! Музыку для тебя включить? Так бы и сказал. А я уже подумал всякого! Конечно, у меня немало довоенного осталось. Желаешь заслушать что-нибудь конкретное? — Скорее в мажорной тональности, чем в минорной, но не слишком торжественное. Что-нибудь лёгкое, на твой вкус. — На мой? Ты согласен даже на «Квинта под платформой»? Ну, помнишь, там ещё упоминалось много-много псевдощупалец и всяких-разных инфокабелей? Оптимус внимательно посмотрел на Джазза, тот так же серьёзно посмотрел на него в ответ. — Не в моих привычках вносить корректировки в чужие вкусы, Джазз, но ты в самом деле пять эонов хранил это… произведение? Джазз лишь широко развёл руками. — Если не обращать внимания на слова, там прекрасный ритм. Ты как-нибудь вслушайся в румитонную секцию, это же совершенство! — В следующий раз, пожалуй. Учитывая наше местоположение, я предпочёл бы что-нибудь более пристойное, если тебя не затруднит. — Э-эх, а я только понадеялся, что наш Оптимус Прайм, версия 2.0, готов пуститься во все тяжкие!.. Но, ладно, раскручу тебя в следующий раз. Подчёркнуто строго посмотрев на Джазза, Оптимус всё же улыбнулся, когда из динамиков негромко заиграла музыка. Это было что-то знакомое, но точно не айаконское. Пока не начались слова, он не мог узнать песню. — Можно чуть громче? — Слушаюсь, сэр Прайм, — подмигнул ему Джазз и добавил громкости.