Мой Лорд Каин. Том 1. Кровь и Серебро

      Я гнал коня галопом, злясь на себя же. За то, что связался с этими людьми без толку и связал себя обещанием не трогать их. А вот не надо было! Я привык выполнять обещания. Куда проще и спокойнее было бы убить, получив весьма скудные ответы. Я жрать хочу, в конце концов!       Их незаслуженная ненависть терзала мне мозг, злила, вздыбливала несуществующую шерсть на загривке. Они так желали распотрошить меня и насадить на кол, что я с трудом сдерживался, чтобы не разорвать их самих вместо их предубеждения к вампирам. И ведь они видели во мне только лишь нежить, они не знали меня! Надо было, демоны их побери, просто вытрясти нужные сведения, а потом плотно пообедать! Нет, решил поиграть в человечность… Идиот. Наверняка кто-то из них поскачет докладывать о новой неведомой твари.       Но магичка… Пожалуй, только из-за нее я действительно отслежу и убью только тогда, когда они рискнут меня сдать.       «Злишься?»       Я вздрогнул, застигнутый мягким вниманием Намирэ. Гнев словно налетел на преграду и перестал раскручиваться дальше. Только сейчас я заметил, что перепуганный моей вспышкой конь раздувает бока и покрыт пеной. Тронул его разум, успокаивая, и натянул поводья, вынуждая перейти на рысь. Надо найти место для привала, дать животине отдохнуть.       «А я не должен? Они слепые фанатичные придурки! Которыми командует баба, потому что у самих мозгов нету!»       «Злишься, что не убил их».       «А ты бы хотела?»       Дорога, точнее, малоезженная тропа, пролегала среди поросших низким кустарником и травой меловых холмов, изредка утыканных чахлыми перелесками. Тучи разошлись, позволяя неяркому осеннему солнцу осветить начавшие рыжеть склоны. Меж холмов гулял ветер, а в россыпях белесых валунов то и дело вскрикивали гнездящиеся там птицы. В жухлой траве сновали мелкие грызуны и насекомые, наполняя воздух деловитым стрекотом, шорохом и писком. В небе кружили, высматривая добычу, коршуны, а в разломах и зарослях прятались местные мелкие лисы, сейчас такие же ржаво-рыжие, как трава. И вся эта мелочь, едва почуяв меня, испуганно замирала, затихала, старалась слиться с самой землей, как будто их здесь нет.       М-да.       Через полчаса, переведя коня на шаг, я свернул туда, где в склоне виднелась прикрытая ветками кустов дыра пещеры, пустой, как доносило мне чутье. Здесь можно будет задержаться, пока Блаурик отдохнет.       Он, по крайней мере, привык ко мне и перестал шарахаться, хотя сейчас дрожал от усталости.       «Хотела чего? Чтобы ты жалел и щадил людей?»       «Да».       — Я не указующий перст тебе. При всех заданных правилах только ты сам решаешь, как поступать.       Она соткалась из темноты пещеры внезапно. Мгновение назад не было ничего, кроме мысленного внимания — и вот женщина в черных шелках, с неизменным кинжалом в тонких пальцах выплывает мне навстречу. На свету невесомая ткань играет оттенками, уходит то в зелень, то в синеву, перламутр или золото. Или вовсе становится дымом, текущим по ветру.       Она совсем маленькая, ростом едва мне по грудь. Голос звучит спокойно и уверенно, но я ощущаю, что это маска. Взламывать не рискну. Нет у меня пока таких прав. Да и казалось, что так внезапно и кстати прокативший с магичкой фокус в этот раз не сработает. Леди от меня подобного ждет и будет защищаться.       — Я могла бы сказать тебе, чего хочу, — продолжила она. — Но это возымеет такое же действие, как удар кувалдой по голове со всей дури. По праву создателя реальности моя воля тебя просто сломает.       — А ты хорошо прячешь страхи под безмятежностью.       Она улыбнулась и подошла к лошади, погладила по мягкому носу, спустила с пальцев еле заметную на свету золотую искорку, на мгновение растекшуюся по влажной шкуре еще более прозрачным сиянием. Блаурик взбодрился, вскинул голову и захрапел. Выглядеть при этом сиал гораздо лучше.       — Конь приметный. Тебя опознают.       Приметный, не спорю. Но пользы от этого больше, чем неудобств.       — Такая лошадь поднимает над простолюдинами и разом дает право приказывать, — ответил я, расстегивая подпругу, снимая седло и потник. Возня с конем… умиротворяла. Его предстояло вычистить, напоить и задать корма. А потом подумать, куда завернуть за овсом. И к кузнецу — перековать, пока копыта не попортил.       Намирэ заскользила по округе, выискивая хворост и явно намереваясь развести костерок в устье пещерки. При этом продолжала говорить, отвечая на незаданный вопрос. И ни ей, ни мне не требовалось повышать голос, чтобы друг друга слышать.       — Пришлось научиться, проведя целую жизнь исключительно среди людей. Я не посоветую тебе ни щадить их, ни убивать, хотя сама я их терпеть не могу, а некоторых — ненавижу. И местные — такие же, как везде, ничего нового, но все всегда зависит от личности. Пощадил же ты магичку.       — Она… кое-что поняла.       — Что ты не двуногая говорящая пиявка, да, — скривилась Намирэ. — Но врага в тебе все равно видит. И факт твоей внезапной разумности ее вряд ли остановит. Она скорее усердные тренировки начнет.       — Она сэрафанка… Выжившая во время резни, и то лишь потому, что ее отряд отсутствовал в Цитадели, когда туда явился некий Ворадор.       На самом деле ее память хранила лишь смутные образы, лишь отголоски воспоминаний о давнем кровавом кошмаре, устроенном неким старым вампиром, чье имя тянуло за собой лишь тень из слухов и сплетен.       — Это Мастер вампиров Носгота. Одиозный, высокомерный, древний кровавый монстр, как считается. Впрочем, не исключаю, что он хороший наставник. И он предан своему народу — это вне всяких сомнений.       — То есть, я могу рассчитывать на его поддержку?       — Можешь. Но до какого предела — этого я не знаю.       Что ж, вполне достаточно для начала       Намирэ вернулась с охапкой сушняка, пока я вываживал коня, давая ему остыть и не подпуская пока к ручью неподалеку. И это выглядело странно — роскошная леди, совершенно не боясь испортить наряд, взялась готовить место для костра. Листва и ветки не цеплялись за подол, да и полно, ткань ли это вообще?       — Зачем? — спросил я, повесив коню на морду торбу с овсом.       — Разговаривать уютнее, глядя в огонь. Да и время коротать тоже, не находишь?       И ведь не поспоришь.       — Так что тебя заставило сохранить сэрафанке жизнь? Неужто жалость?       — Нет, не жалость, — я покачал головой. Жалость — отвратительное чувство, мерзкое. Да и она не первая, кто выполз из грязи и хоть чего-то добился. Нет… Просто она не испытывала нерассуждающей ненависти. Она думала.       — Но умный враг еще хуже, разве нет?       — Лучше иметь дело с умным врагом, который однажды может понять свою неправоту. Тупые фанатики не остановятся, даже если им под нос сунуть десяток доказательств.       — А если это умный фанатик? — она склонила голову, ожидая ответа так, будто от него что-то зависело. Легко опустившись прямо на землю, она коротким взмахом руки запалила хворост. Я ощутил всплеск ее силы, словно по лицу мазнуло легким бризом.       — Постараюсь переиграть его и выжить, — я присел по другую сторону, протянул руки к огню, но не ощутил жара, лишь легкое тепло, неспособное согреть. А обжечь? Не стану проверять, пожалуй. Пахло сухими листьями, дымом и пламенем. Да, у пламени есть свой запах, кто бы мог подумать.       — Переиграть и выжить мало. Нужно не дать шанса мстить. Никакого. Никак.       Это предупреждение? Я по глазам вижу, что сказано неспроста. И она знает достаточно, чтобы предостеречь меня чуть ли не от всего сразу, но не станет этого делать. Оговорка про кувалду — более чем красноречива.       — А ты?       — Что я?       — Почему ты нежити не боишься? Боялся даже некромант.       Этот вопрос и впрямь не давал мне покоя. Я успел привыкнуть к постоянному страху всего живого: моих жертв, тех, кто меня окружает, почти всей живности. Привыкнуть и смириться. И, пожалуй, меня это мало заботило.       — Ну почему же, боюсь, тогда, когда стоит. Диких упырей, например, зомби, всякую голодную погань. Личей бояться стоит. Но у меня старший брат в разы пострашнее тебя будет, — в тихом голосе зазвучали нежность и теплота, с которыми говорят только о самых близких родных. — Он меня растил, сказки на ночь рассказывал. Я привыкла к вашему холоду. Я знаю, когда слушаться чувства самосохранения, а когда — брата, пока розгами по заднице не прилетело, — Намирэ улыбнулась, вспомнив о чем-то сокровенно своем, а я живо представил себе Эрику, летевшую мне на шею, когда мы с отцом возвращались с охоты. Сестра ничуть не походила на этот осколок притухшего пламени напротив меня, они были совершенно разные. Но я отчетливо мог понять и привязанность к неизвестному мне мужчине, и эту тоскливую грусть от долгого ожидания встречи. За ее скупыми фразами стояла семья. Почему-то думалось — семья большая и не менее, а то и поболее странная, чем она сама. За ее словами скрывался непонятный мне мир, частью которого — она ждала этого — должен был стать и я сам. Ее мучили страхи и сомнения, хорошо прикрытые красивой безмятежной маской, через которую было сложно, но возможно пробиться. Я не мог увидеть настоящего лица, но чувствовал, как оно то и дело проглядывает в эмоциях, и образ самоуверенного демиурга трескается, как пересохшая глина.       И все же, между мной и ее разумом стояла непреодолимая стена. Мне не доверяли настолько, чтобы открыться. Что ж… Все еще впереди, но… хочу ли я туда лезть?       — Что делать собираешься? — кинула она изумрудный взгляд сквозь огонь.       — Домой ехать, прежде всего. Я должен узнать, что там делается, разобраться с делами, передать их… Возможно. А логово Напраптора как раз недалеко, с него и начну.       Леди кивнула. Это, похоже, вполне вписывалось в картину событий.       — У тебя там остался кто-то близкий?       — Нет… Нет. Сестра давно вышла замуж и уехала, я не знаю, жива ли она после чумы. Да и если найду… ей нужен ли будет брат-нежить? Но все-таки я обязан убедиться в благополучии края.       — Что ж, здравое решение, тем более, время есть и не торопит.       — А сколько у меня времени?       — Не могу сказать, прости. На этот счет история слишком туманна. Но ты почувствуешь.       Ветер гнал по небу рваное покрывало туч. Пламя костерка клонилось и отчаянно цеплялось за сухие трескучие ветки, словно каким-нибудь порывом его могло сорвать и унести прочь. Время стало тягучим и текучим, как свежий мед, голод отступил, превратившись в тень. Я замер, всем телом чувствуя, как Время готовится к прыжку. Пока можно длить этот миг замершего бытия, смотреть на женщину напротив, не понимая, что ты к ней чувствуешь. Вожделение, желание? Нет, оно ушло. Отныне я, похоже, лишен всего того, что тянет мужчин к женщинам. Ее красота радует глаз, но не манит спокойное холодное тело.       Такова цена за бессмертие?..       Время прыгнуло, едва хрупкая рыжеволосая фигурка снова превратилась в безжизненный фарфор и исчезла, подхваченная ветром. Я остался один на один с внезапным пониманием своего нового одиночества, которое придется принять, и насущными надобностями. Мир снова стал обыденным. Вернулся голод. Да так, что я на собственную лошадь начал поглядывать с гастрономическим интересом.       Пришлось подниматься и идти искать жрать.       Интересно, ждет ли она привычной женщинам любви от меня?       

***

Той же ночью.       Фалькенест,       Цитадель Ордена Сэрафан       Величественные залы, коридоры, галереи, мосты и башни не утратили своей красоты с годами. Вершина мастерства человеческих зодчих, главная крепость канувшего в реку Времени Ордена, все еще стояла, раскинувшись вольно на полуострове, клином врезавшемся в воды Великого Южного Озера, рожденные разливом реки Тары. Не просто замок — огромный богатый город жил под защитой двойного кольца белых стен в четыре человеческих роста. Город, в котором со времен почивших рыцарей все было подчинено одной-единственной цели, одному смыслу — священной войне с нежитью и прочими порождениями Тьмы. Фалькенест по праву считался одним из самых крупных городов известных земель Носгота. С властью города и Ордена некогда считались короли и герцоги. Взять город приступом не мог никто…       Кроме того единственного раза, когда зло с болот проникло в самое сердце оплота Рыцарей Света. Поначалу люди поговаривали о предательстве, но после десятка повешенных за слишком вольный язык винили во всем лишь коварство Тьмы. А как же иначе?       Впрочем, нежить, таившаяся по старым склепам, не особо интересовала что рыцарей, что нынешних преемников серебряного воинства. Пусть себе сидит и жрет незадачливых искателей сокровищ. Вампиры — вот истинное зло, подлежащее полному и скорейшему истреблению!       Вот только зло нынче воевать отказывалось, затаившись по норам, будто его и не было. А если вампиры и охотились, то так, что на несчастный случай свалить проще. Однако, Клан Ворадорим еще существовал в землях восточнее, хотя старый Василиск давно не покидал пределов своих владений, разводя собственных людей, как скот. Это немаленькое королевство, широко врезающееся в формальные владения Львиного Трона, крайне нервировало герцогов и графов, и даже самих львиных владык; то просительные, то гневные письма не раз прилетали в Цитадель с голубями, но Орден предпочитал сохранять статус кво и не лез на кровавые болота. А нынешнее войско, занявшее их место — и подавно.       Город и его немалый гарнизон кормились с десятков деревень и ферм, разбросанных в междуречье Тары и вливавшейся в нее Церны. Сестры-реки, огибая дикий и необжитый Хрустальный Кряж, где Орден держал свои рудники и каменоломни, сливались в одно целое, набирали мощь, впитывали в себя десятки речушек и без счета ручьев и устремлялись по равнине в океан. По широкой серебристо-голубой глади могли бы сновать малые и большие суда, но лишь рыбачьи барки покачивались на волнах. Носгот оставался пустынной и почти обезлюдевшей за последние пять столетий землей, невзирая на то, что все крупные войны отгремели. Живые жались поближе друг к другу, сбивались в подозрительные стаи в деревнях и защищенных замками землях. Между этими островками безраздельно царствовали зверье, нежить, безбашенное ворье, отказавшееся платить подати Лордам, и оголтелые порождения магии. Торговцы отправлялись в путь на свой страх и риск, нанимая чуть ли не армии для защиты караванов.       И оттого влияние Цитадели оставалось огромно несмотря на то, что самих рыцарей уже как бы и не существовало.              Человек по имени Тьен Сарве в эту ночь был разбужен резким настойчивым сигналом связи прямо в мозг. Настойчивый зов пробился сквозь сон, взбаламутив сумбурные образы резким чувством тревоги. Он ворчливо продрал глаза, сел, нащупал на столике рядом с кроватью огниво и кое-как, на ощупь, запалил свечу. Дрожащее слабое пламя осветило старика с жестким морщинистым лицом и недовольно поджатыми губами. Ночная сорочка сбилась на бок, обнажив костлявое плечо. Бритый наголо череп украшала лишь одна татуировка: вертикально перевернутый символ Бесконечности.       «Какого демона…»       Человек с кряхтением встал, вделся в тапочки и поплелся в уборную, не спеша откликаться на зов и спросонья шаркая ногами. Он терпеть не мог, когда его будят внезапно.       Вернувшись в спальню, человек взглянул в окно: луна стояла высоко. На дворе глубокая ночь. Кому понадобилось в такое время? Причина должна быть очень веской, чтобы кто-то из подчиненных рискнул послать вызов. Он дернул витой позолоченный шнур у столбика кровати, и спустя минуту, на звон колокольчика явилась такая же заспанная служанка, пожилая и толстая.       — Рабочую одежду мне и чай в кабинет.       — Да, милорд, — женщина кое-как изобразила книксен и удалилась, не выказывая недовольства, но слишком явно ворча мысленно. А человек с забытым именем Тьен Сарве сел обратно на кровать, растер виски и голову пальцами и заставил себя окончательно проснуться. Дела, похоже, не ждали.              В кабинете, заваленном фолиантами, свитками, гравюрами, письмами, артефактами и Древние знают, чем еще, свечи горели только на небольшом алтаре, выхватывая из темноты грубую каменную чашу с водой. Ее толстые края покрывали глубоко врезанные руны, замкнутые в узор.       Человек, известный всему Носготу, как Мобиус, взял в руки небольшой хрустальный фиал, вынул тугую пробку и осторожно уронил в чашу одну тягучую каплю. Вода взбурлила, пошла наливаться свечением, а потом остекленела, стоило лишь сосредоточиться на недавнем вызове.       Главное, чтобы по собственной воле с ним не заговорил чай. Это было бы намного хуже…       Гладкая поверхность потемнела, отразила блики прогорающего костра и затененное капюшоном женское лицо.       — Милорд! — свистящий шепот отдался неприятным эхом в голове.       — Я слушаю тебя, Эсстар.       — У меня срочное донесение, милорд. По всей вероятности, последнее.       Женщина говорила сухим, надтреснутым голосом, то и дело нервно облизывая губы, и это заставило Мобиуса насторожиться. Эсстар Кливи самообладание не подводило никогда. Даже в тот день, когда она, вернувшись со своим отрядом в Цитадель, застала там лишь горы обескровленных трупов.       — Говори, — сухо дозволил старый маг.       — Возле Колонн объявился невероятно сильный вампир.       Та-ак…       — Как выражается сила?       — Местные убили мужика по заказу какого-то некроманта, а чуть больше, чем через месяц он явился, стал кружить около деревни. Я россказням не поверила, думала, они там перепились все и какую-то околесицу несут. Не поехали мы, я думала проучить пьянь, а с вампиром позже разобраться… такие молоденькие вообще часто сами дохнут по неосторожности. Простите меня, милорд!       — Дальше, — прервал излияния Мобиус. — По существу.       — Он сегодня вышел прямо на нас, — голос женщины дрогнул ужасом, чего за ней, одним из самых хладнокровных боевиков Малека, никогда не водилось. — Среди бела дня! Он не нападал. Он пришел поговорить и держал в узде свой голод. И даже дал слово никого не трогать, если мы промолчим о нем. И действительно ушел! Но… пытаться атаковать было бессмысленно. Его движения невозможно увидеть, и он сильнее… сильнее всех вампиров такого же возраста, которых я встречала. Он мне мозги наизнанку вывернул в поисках того, что ему надо!       Однако. Мобиус лишь слегка изогнул бровь, выражая удивление. Эсстар не лгала — ложь Страж Времени мог распознать с первой фразы, тем более, у своих же подчиненных.       — Как он выглядел и о чем спрашивал?       — Белый. Белый, как лунь, серебряный даже. Выцветший какой-то. Спрашивал о том, что происходит в мире, хотел понять, кто у власти. Спрашивал о Круге Девяти.       Мобиус почувствовал, как глубоко внутри, где-то в животе зарождается холодок страха. Белый вампир у Колонн. То, что не должно было случиться. То, ради предотвращения чего была затеяна эта война, сейчас почти сошедшая на нет. Хищники затаились, перестали порождать себе подобных. Ворадор после наглой резни, устроенной им здесь сорок лет назад, залег на болотах и носу не кажет, в Термогентском лесу пропадают лишь незадачливые путники, которых манят болотные огни. И вот теперь — этот, взявшийся непонятно откуда. Действительно Наследник или случайный мутант — не разберешь, но интересовался Кругом он вряд ли как очередной проситель.       Древние были склонны к мистицизму, витиеватым загадкам, зловещим пророчествам. Перед тем, как окончательно исчезнуть с лица мира, они оставили множество фресок и храмов, предназначенных лишь для одного: провести по Пути предсказанного героя, который спасет их народ, вернет величие старым Родам, повергнет в прах врагов… и так далее. И лишь одна фреска в глубине Цитадели Слез, на стене ритуального зала Кузницы Духа, который ныне принадлежал Господину, отличалась от десятка геройских лиц, одинаковых, словно снятых с одного образца. Наследник Баланса, белый воин с черными крыльями, не Спаситель, но Хозяин. Обоих изображали с черным клинком в руках. Один сражался с Врагом Народа, второй… Второй всего лишь был осенен Колесом Судьбы, и как понимать один-единственный рисунок, маг до сих пор не знал. Но Древние пять веков как вымерли, все, что от них осталось — старые руины, горстка артефактов, фрески… и тела, кое-где намертво вмерзшие в тысячелетний горный лед. Уцелели лишь их слабые потомки, проклятые вечным голодом и кровавым безумием.       Белый не должен был возникнуть среди них. Вообще не должен был появиться! Однако ж…       «Вот и ты, наконец. Ну, здравствуй. Давно не виделись, Каин».       Бессмысленно пытаться переиграть Судьбу, Предназначение, Предначертание. Можно только оседлать поток Времени, чтобы его… направить. Ведь любое предсказание, любое пророчество — это всего лишь красивый набор слов, который можно трактовать, как угодно и как удобно. Почему? Да потому что ни один провидец никогда не будет точен в своих словах, пребывая в трансовом бреду. Или… запутывая падких на красивости остолопов, которых можно подбить на что угодно, вложив в умы Идею. Знай говори, каждый додумает сам в меру ума и доверчивости.       И белый, кем бы он ни был, тоже поведется и поведет за собой других. И сделает то, что выгодно ему, Мобиусу, выплясывая под дудку равнодушной Судьбы.       А если для этого потребуется пустить в расход одну внезапно поглупевшую бабу, рискнувшую заговорить с врагом вместо того, чтобы убить его, отступить или обмануть… Что ж, туда ей и дорога.       — Благодарю за верную службу и ценные сведения, дитя мое. Круг не забудет твоей верности.       Женщина горячо кивнула и нахмурилась, желая спросить что-то еще — о своей участи, видимо — но маг плеснул по воде, разрывая контакт. Выслушивать жалобы и давать обещания, которых не собирался выполнять, он не считал нужным.       Пока еще Время играет на его стороне. Пока рано объявлять шах и мат белому Королю. Черный Меч, которому назначено стать Принцем, еще не появился на черно-белом поле ландора.       Мобиус довольно прищурился, предвкушая партию, и ушел в одну из самых дальних орденских библиотек. Для начала следовало кое-что уточнить.