Мой Лорд Каин. Том 1. Кровь и Серебро

      Я впервые видел Авернус и его окрестности со стороны. И надо сказать, зрелище было удручающее.       Деревни и фермы по всей округе лежали в руинах, и только воронье кружило над черно-белыми полями, где гарь и пепел перемешаны с застывшим кровавым месивом и припорошены чистым снегом. Странные твари носились по полям и перелескам, осаждая мелкие замки и опасаясь трогать лишь резиденцию Монрейнов. То здесь, то там поднимался дым, а воздух был пропитан навязчивым запахом серы и гари. Не знаю, демоны там или нет, но все это значило только одно — голод для всего Верфалля, который неминуемо вымрет, если осаду не снять.       Черный рой собрался воедино на опушке редкого и чахлого леска в паре недель конного пути на восток от границы термогентских чащоб. Я оперся рукой о старый потрескавшийся ствол, скользя взглядом по окруженной пологими холмами долине. С земли все могло бы выглядеть вполне мирно… Если бы не тяжелое, неестественно розовеющее небо, в котором то и дело вспыхивали огненные искры. Несуществующая шерсть на загривке вставала дыбом от знакомого ощущения опасности, неявного привкуса угрозы и чуждости. Того самого, что всегда исходил от культистов. А ветер… Ветер был теплее, чем ему полагалось в это время года.       Сам Авернус удачно занимал один из холмов на севере долины, господствуя сразу над несколькими торговыми путями, перекрывая тракт, ведущий к рудникам, и Большую Королевскую Дорогу. Герцогский замок оседлал соседний холм. Не позавидую я тому, кто рискнет вести сюда войско. А впрочем, тут воевать скоро станет некому. И как еще городские стены стоят!       И вот вопрос — напролом туда переть или по-тихому?       Паладин… Мне нельзя раньше времени привлечь его внимание. И Мортаниусу, который так и не отозвался, доверять тоже нельзя.       Я перевел взгляд на башни герцогского замка, над которыми еще трепыхались флаги — золотое крылатое солнце на голубом поле. Нанести визит или нет? Стоит мне объявиться пред светлы очи Люмена де Монрейна, как король об этом узнает — почтовые голуби быстры на крыло. Но мне покуда не нужно внимание короля. Что не дозволено вассалу, то дозволено вампиру, и решение о встрече принимать буду я.       А небо, между тем, побагровело, и город, без того выглядевший странно, стал казаться совсем зловещим. Громада Собора, угловатая, чуждая, резала небо иглами шпилей, а оба кольца стен и башен съежились, словно в страхе. Внешние южные ворота были попросту выломаны изнутри, вырванные, разбитые в щепы створки кого-то придавили, и полуобглоданная рука корягой торчала наружу. Воронье кружилось тучами, злобно каркая и время от времени срываясь вниз, чтобы потом снова взмыть с окровавленными клювами.       Мне все больше становилось не по себе.       Навязчиво казалось, что на меня кто-то смотрит, в упор сверля взглядом спину. Я вытащил меч из ножен, обернулся, прислушиваясь, принюхиваясь и всматриваясь в полумрак под деревьями, но там не было никого. Отовсюду пахло кровью. Поднял голову голод, вынуждая меня шарить взглядом по долине и прицениваться к тварям, мелькавшим тут и там. Я привычно пустил нетопырей-наблюдателей, и теперь крошечные черные тени вились по всей долине, давая мне увидеть ее со всех сторон и внимательно рассмотреть то, что изрыгнул из себя Собор. Под тяжелым светом алеющего неба на полях и в руинах копошились порождения чьей-то безумной фантазии. Знакомые рогатые громилы, выглядевшие так, будто шлюха согрешила с быком, копались в прокопчённых развалинах домов, стремясь выковырять из погребов и подвалов скулящих выживших. Отвратного вида уродцы, поросшие гребнями, шипами и жвалами со всех сторон, словно безумный маг накидал в один чан разных гадов, перемешал черпаком, а потом так и выпустил, гоняли ополоумевших коров, коз и лошадей. По узким городским улочкам среди мусора, помоев и нечистот, которые, похоже, не вывозили месяцами, шныряли мелкие крылатые бестии, подозрительно похожие на соборных горгулий. Что-то постоянно шевелилось в тенях, булькало, пузырилось и шипело.       Тяжелыми, удушливыми волнами отовсюду накатывал страх: от забившихся по домам горожан, от выживших вилланов, от гарнизона замка, живущего на осадном положении. Над всем этим царило что-то огромное, глядящее из витражей и окон Собора сотнями глаз. Что-то ждало там, внутри. И что-то продолжало неотрывно смотреть мне в спину, только теперь уже мечтая живьем содрать с меня шкуру. Я тщетно вслушивался, не находя врага.       Увы, но тихо пройти и забрать то, что мне нужно, не выйдет. Обо мне знают. Знает и некая женщина на том конце связи. Удивлена, но ждет и манит предвкушением, уверенная в своей победе… Что же, посмотрим, кто кого.       И чувствуя, как нарастает охотничий азарт, жажда схватки, крови и странная тревога, словно кто-то намного сильнее чем я уже занес невидимую лапу, чтобы одним ударом размозжить глупую жертву или разматывает аркан, чтобы стреножить перед решительным прыжком, я сделал шаг с опушки. Под багровое небо. Под стремительно наливающийся жаром ветер. Под первые огненные слезы, с гулом падавшие на почерневшую землю.       Где-то с лязгом захлопнулась пасть невидимой ловушки и показалось, что аркан все-таки затянулся на шее.       И тащил он меня прямо к собору, разжигая злобу и желание убивать.       Кажется, впервые со дня смерти мне придется драться всерьез. В одиночку. Пешком. Дорого бы я сейчас отдал за того коня… Вот и повод понять, наконец, на что я способен. На что годны все мои неумелые «я так хочу», «а что если…» и «оно само получается». Дуракам и новичкам везет, как говорится… Я лишь надеялся, что это везение не закончится до того момента, когда я найду время и возможность изучать магию всерьез — найти учителя, засесть за книги, начать понимать, что я делаю. Я ведь и не задумывался, куда, например, деваются вещи и оружие, когда появляется рой или меняется облик, почему я могу свободно направлять потоки крови или разделяться на сотни крошечных глаз и ушей, ведомых единым разумом, почему мне подчиняется туман и при желании я могу раствориться в нем. Чувствовал, что если начну задумываться и сомневаться, не понимая причин и принципов, то могу потерять эту власть. Считал ее природным свойством вампиров, ведь легенды всегда приписывали им невероятное могущество.       Не думал и сейчас, неспешно шагая под огненными небесами к разбитым воротам Авернуса с зачарованным бастардом наголо. Никуда не торопясь, но приближаясь к цели быстрее любого всадника.       Я же нежить. Вампир.       Одного этого достаточно, чтобы иметь Власть и диктовать свои условия в игре на выживание.       Дорога легко ложилась под ноги старыми, выветренными плитами. Вокруг ревело пламя пожаров. Земля обернулась жидкой грязью. К небу поднимались клубы черного жирного дыма. Ухо ловило вой и приглушенные крики жертв, скрежет, свист, рычание и голодное подтявкивание. Мельком подумалось, что герцог Люмен уже никому ничего не расскажет и не доложит, если ему не повезло и он обретался в замке, а не в столице. Впрочем, хорошие каменные стены и катакомбы могут выдержать пожар. Надо будет потом туда наведаться. Всегда выгодно иметь обязанного тебе герцога под рукой.       Да, кто другой на моем месте, может, кинулся бы спасать людей. Это благородно. Порядочно, соответствует законам чести и все такое. Сохранить жизни простолюдинам — значит, сохранить ремесло и рабочие руки, не остаться без приплода и урожая на будущий год, не остаться, в конце концов, без крови. Но беда в том, что мне некуда их спасать. И некогда. Моя цель — Круг. Паладин. А сейчас и вовсе та ненормальная сучка, которая навязчиво веселится мне в голову, растекаясь похотливыми образами. Жаль, что я не могу приглушить эту связку. Она просто есть и постоянно зудит на краю сознания.       О выживших придется думать потом. Когда все это закончится.       …И тут меня заметили.       Стая воронов, оголтелых падальщиков, видать, признала во мне свежую мертвечинку, не беда, что ходячую. Вопящая черная туча, полная тупой ненависти и нерассуждающего желания сожрать, ринулась на меня, привлекая внимание остального голодного зверья.       Личный щит, которым я привык спасаться от дождя и снега, лишь отчасти остановил озверевших птиц, не давая им впиться в лицо и глаза, но прогибаясь под ударами встрепанных тушек. Спасали быстрота и ловкость — для меня птицы как сквозь воду летели. Но размахивать мечом в попытках их поубивать все равно было глупо. Я уворачивался, ускользал, выхватывал тушки одну за другой, впиваясь когтями. И горячие капли взмывали в воздух смертоносным ореолом тонких игл. Безумные птицы напарывались на них, но все равно продолжали нападать.       Ко мне скачками неслись с десяток длинных чешуйчатых и словно бескостных тварей. Птичья стая с испуганным граем взмыла вверх. Я обернулся к новой напасти, лениво вскидывая вдруг блеснувший холодным белесым свечением меч и принимая первую зверюгу на острие. Быструю зверюгу. Кровь из пробитой грудины хлынула на лезвие, залила перчатку, тут же жгутом поднялась в воздух. Стая отступила, присела, подвывая и тявкая, начала заходить с флангов. Я чувствовал их жизнь, слышал, как бьются сердца на четыре такта. Мне не нужно следить за каждой. И пока в их жилах течет кровь, я могу сделать с ними… все.       Еще одна тварь прыгнула в надежде откусить мне голову, но рухнула, захлебываясь хриплым воем от вскипевшей в жилах крови. Я мог ухватиться за каждую каплю, за каждую кровеносную жилу, за каждый наполненный живительной влагой мускул и орган… И я ухватился. И еще одна гибкая текучая туша просто взорвалась, разлетелась в клочья, обдав меня брызгами и ошметками, когда я усилием воли выдернул из нее кровь до последней капли, и она потянулась за мной покорным блестящим шлейфом.       Власть пьянила. Я смотрел вслед удирающей стае и улыбался. Запах, теплый, металлический, щекотал ноздри. Хотелось еще. И еще. И еще. Ощутить, как сминается в пальцах сжатого кулака чужая жизнь, высвобождается мощь, покорно ложится к моим ногам, а я могу пить ее, сколько захочу, когда захочу и если захочу, ибо вкус крови преисподней — горек, как пепел.       Безумие? Плевать.       Я могу уничтожить каждого демона и каждую тварь в этой долине. Я чувствую их, как чувствую то, что поджидает меня в глубине Собора.       Мне не нужно оружие, чтобы Авернус умылся кровью врага. Достаточно лишь моей Воли.       Забавно… Как там говорила старая кормилица, слезы Вестника?..       Вокруг с ревом падает пламя, каждый раз вздымая облака пара, но я не сбавляю шага, закутавшись в шлейф силы, видя и слыша биение сотен алых точек. Вот на меня несется красношкурая рогатая туша. Короткий жест — и то, что под шкурой, брызнуло сизо-алыми влажными ошметками во все стороны, а в мой шлейф влилась свежая горячая струя.       Я. Хочу. Крови.       Пусть сегодня здесь цветет кровь.       Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, откуда пришло алое небо, плачущее огненными слезами. Чтобы понять, кто и как это сделал. Не нужно считать, сколько жертв в муках умерли на алтарях за сорок лет — здесь каждый камень пропитан болью, страданиями и страхом. Надо быть слепым, глухим и тупым, чтобы этого не услышать.       Я — слышу. Я возьму боль, страдание и страх. Выпью с кровью жертв. Перекую в оружие. Воздам содеявшим сторицей, чтобы жертвы обрели свое отмщение.       И уничтожу каждого, кто встанет у меня на пути.              Зверь шевельнулся во мраке. Поднял голову с лап. Повел огромными чуткими ушами. Там, высоко, за толщей камня, что-то началось. Воздух стал гуще. Тяжелее.       За толщей камня слышалось ритуальное пение и шорох десятков ног.       Жертва!       Зверь довольно заворчал, поднимаясь на лапы и шевеля мандибулами. Пища — это хорошо. Это сила. Это власть. Мелкие глупые людишки сами дарят ее день за днем, жертва за жертвой. Скоро, совсем скоро власти станет достаточно, чтобы наконец покинуть это место.       Зловеще-заунывное пение медленно приближалось. Он знал: процессия в белых рясах, возглавляемая некромантом, спускается по узкой винтовой лестнице, неся в руках факелы и лампады, а двое в середине шествия ведут на цепях одурманенную жертву. Чей-то первенец, сын или дочь. Иногда это крошечные сочные младенцы, которых можно съесть прямо с нежными косточками.       Они так забавно пищат. Скоро, совсем скоро…       «Я смог бы убить даже самого Каина!..»              Город был вымощен плотью и кровью. Раздавленные, изуродованные, разорванные, наполовину съеденные тела лежали там, где их бросили. Кровь, смешанная с дерьмом и мусором, стекала по улицам и кое-где заливала даже пустыри под стенами, пятнала потеками камень. Солдаты пытались отбиваться на лестницах и боевых галереях, но так и остались там. Дома выгорали снаружи и изнутри, звериный вой запертых там людей нестерпимо резал чуткие уши. Но то, что ввергло бы меня в ужас при жизни, после смерти лишь соблазняло. Когда-то я ощутил бы страх. Теперь остался только голод.       Крики жертв лишь заставляли принюхиваться и облизывать клыки.       Я тек сквозь путаницу узких кривых улочек, стараясь избегать больших пожарищ — нагромождения балок, мостков, лачуг бедноты, купеческих лавок, навесов, амбаров выгорали дотла. Моя бригантина слабо светилась мелкими рунами, впервые полновесно оправдывая свое предназначение. Что-то было в этом пламени такое, что заставляло всерьез его опасаться. Где-то не выдерживал даже камень, и дома рушились сами в себя или перегораживали завалами улицы. Запах дыма и паленой плоти забивал нюх, мешая выслеживать добычу, но из-под обвалов я легко ускользал, стоило лишь услышать треск не выдержавшего камня и дерева. Шел в обход или перепрыгивал на ту сторону, если не было другой дороги между лепившихся вплотную домишек Нижнего города. Мелкие твари стаями сыпались мне на голову с крыш вместе с черепицей, вынуждали передвигаться рывками, выбирая между горящими руинами и безобразной свалкой где-нибудь в узком переулке. Некоторые попадали мне на меч, других пробивали заостренные алые жгуты. Кровь заливала лицо, руки, доспехи, быстро высыхая от жара, но чем больше ее лилось вокруг, тем сильнее власть кружила мне голову. Между домов маячили крылатые тени покрупнее, но не совались, раз увидев, как моя воля превратила их сородича в бесформенный мешок с костями и мясом. Зато я успешно добирался до них.       О, этот сладкий миг агонии, яркой вспышкой прорезающий хаос, что царит вокруг, эта горячая горькая влага, дарящая силы, унимающая голод, это упоение охотой! И не на людей, чьи привычные металлические нотки манили, как сдобная булка — на противника почти равного, сильного и быстрого, способного взбодрить и дать ощущение настоящей схватки. Захватчикам не место на моей земле, и я охотился на них, балансируя на грани прыжка в омут вседозволяющей мощи. Каждая жизнь в округе, что алела в моем сознании призывным огоньком, была мне подвластна, и я мог взять ее, собрать по крупице бесценную алую влагу и направить ее.       Одна, другая, третья жизнь…       Десятая.       Я шел к Собору, притягивая к себе все, до чего мог дотянуться, чувствуя, как на том конце связи неуверенно дрогнула та, которая, без сомнений, начала это безумие. Я шел и откровенно веселился, телекинезом отрывая крылья и лапки мелким бесам. А вокруг меня все так же с ревом падало с небес пламя.       Что, страшно стало, да?       Над моей головой стремительно пронеслась тень. По-совиному беззвучно, не сбив наземь ни единой черепицы, легко перепрыгнув дочерна прогоревшие балки соседнего дома, темная жилистая фигура, показавшаяся почему-то знакомой, скрылась за поворотом. Лишь единожды гулко хлопнул плащ за спиной.       Или это были крылья?..       Враз слетел охотничий дурман. Я без раздумий ринулся следом. Увы, незнакомца и след простыл.       Зато вместо него на пустыре перед стеной внутренней городской цитадели обнаружился демон.       Крупная тварь, казавшаяся черной в тусклом багряном свете, заживо рвала человека, стремясь добраться до печени. Придавленный массивной лапой бедолага орал, захлебывался слюной пополам с кровью и слабо сучил руками, но зверь не обращал на это ни малейшего внимания. Он продолжал жрать, вгрызаясь добыче в живот и утробно урча, хотя ему вполне хватило бы сил просто перекусить человека. Здоровенная, словно раздутая под хитиновым панцирем туша непонятно как держалась на тонких задних лапах. Зверь поднял окровавленную морду и уставился на меня горящими щелками глаз. Не знаю, был ли он разумен, но во взгляде читалось голодное нетерпеливое желание вырвать мне сердце и сожрать, пока я еще жив. Нет, дружок, боюсь, все будет наоборот. Я рассмеялся и приглашающе взмахнул мечом. Зверь прыгнул, бросив издохшую добычу.              Жрецы пели, и от их речитатива нетерпение только накалялось. По стенам и сводам ритуального зала плясали тусклые отблески огней, темные, исписанные кровавой клинописью стены никогда не знали иного света. Жертва, распятая на столбах на выступе над ямой, слабо мычала.       — Хаш’ак’Гик! Хаш’ак’Гик! Хаш’ак’Гик!       Зверь ходил кругами в ожидании. Толпа в белом билась в экстазе, то воздевая руки, то падая ниц. Но вот к жертвеннику взошел некромант — зверь хорошо знал его шаги, дыхание и сладковатый запах.       — О, великий Хаш’ак’Гик, мы слышим Тебя! — торжественно громыхнул голос, многократно повторяемый гулким эхом.       Да, да, великий, всемогущий, всемилостивый и всеблагой…       — Мы дрожим! Мы повинуемся!.. — завел многоголосый хор.       Это прекрасно…       — Ныне мы приносим эту жертву на Алтаре Мира!       — Первенца своего мы жертвуем Тебе!       — Жертвуем! Жертвуем!       — Яви нам Свою милость!       — Отврати гнев Свой от верных рабов своих!       Да, да, не тяните! Хватит распинаться!       Голоса грохотали, повторяя одни и те же слова, все быстрее, быстрее, быстрее… Жрецы поддавались нетерпению своего бога, общая жажда накрывала их податливые мозги.       — Кровь, кровь, кровь, кровь!..       Некромант с горящими дикой зеленью глазами подступил к перепуганной жертве, шурша полами парадной багровой мантии. В его руке тускло блеснул атам. Зверь замер, дрожа от накатывающей жажды и шквала слепого фанатичного обожания пополам с животным ужасом. Раскручивалась тугая спираль годами копимой мощи. Еще немного…       — Пусть эта кровь накормит Тебя в Вечности!       Еще!       Кончик атама надрезал кожу на горле жертвы, когда что-то сбило некроманта с ног. Толпа, не поняв, что произошло, продолжала ликовать.       А на костяную подстилку с противным шорохом и скрежетом мелких осколков спрыгнуло… нечто. Зверь раздраженно удивился, не понимая, кто посмел прервать его трапезу. Кто посмел отнять Его жертву?! Гневно раздулись ноздри, он обернулся и двинулся на звук. Но странное существо в темноте не пугалось, лишь смотрело, опасно прищурившись, сияющими морозным огнем глазами. Зверь склонил голову, втянул носом воздух… и отпрянул, недовольно зарычав. Толпа наверху испуганно умолкла и отпрянула, слитно выдохнув.       «Я не чую крови! — ударил по мозгам толпы его ментальный голос, валя людей на камень дикой головной болью. — Сперва перерезают глотку! Кровь стекает! Потом оно падает в яму! Жертва отвергнута… Вы познаете мой гнев!!!»       Но существо осталось стоять на ногах и даже не испугалось. Лишь как-то очень знакомо вздернуло бровь… Осанка… Мимика… Сложение… Запах… Запах! Зверь приблизился вплотную, нависая над хрупким гостем своего узилища, наклонился к самому лицу, обдав смрадом застарелой крови. Во мраке он мог видеть лишь очертания, не различая деталей, но страшная догадка уже сверлила разум, заставляя всплывать призраки прошлого и причиняя невыносимую боль.       Он почти коснулся мордой лица напротив. Вдохнул знакомый грозовой отголосок…       И обмер.       «Невозможно… Нет! Этого не может быть…»       — Тебе лучше держаться подальше, — предупредил знакомый голос, лязгнув стальными нотками. Так извлекают из ножен клинок рыцари, готовясь к поединку. Волна воспоминаний смывала привычный кровавый угар, расшатывала уверенность. Он ощутил желание забиться подальше в угол и тут же взъярился от этого.       «Нет! Этот голос… Невозможно! Я знаю этот голос, но он пал. Бездна! Он кончился там…»       Зверь сдал назад, удивленно и неверяще моргая. Как же так? Ведь оттуда не выбираются! Никто не выбирался!.. Давно треснувший рассудок не хотел верить, но…       — Я не погиб в Бездне, — отчеканил гость, щурясь и приглядываясь. — Хотя меня убивали мои собственные братья!       О, как знаком этот тон… Когда Паладин злился, упираясь насмерть и ничто не могло сдвинуть его с места.       «А-а, оно помнит это! — внезапно развеселился зверь, садясь. — Да, я слышал, что оно с ними сделало!»       — Турел?!..       Гость от изумления подался вперед и уставился так недоверчиво, что зверь скрежещуще рассмеялся, представив и вспомнив это выразительное лицо при свете дня.       «Турел, да, — ядовито подтвердил он. — Так меня звали… Тогда. Брат».       Последнее слово он добавил, словно вспомнив, что оно должно там быть. Гость растерял весь запал и нападать не собирался. Кажется, у него даже слов внятных не осталось. Само его присутствие странным образом разгоняло удушливый ватный мрак пропитанного страданием подземелья, делало разум ясным, заставляло вспоминать, мучительно, медленно… Со страхом ожидая момента, когда в голову снова придут Они.       «Ты наконец-то пришел за мной…»       Да, это будет приятно — умереть от руки брата…       — Что? Нет, я не собираюсь тебя убивать!       «Тебе стоило бы это сделать, — Турел развел мандибулы в горьком оскале. — Я слышал, тебя теперь питает иная сила».       — Слухи не лгут, — скупо ответил Паладин, явственно не желая вдаваться в подробности. Его жутковатый топазовый взгляд изучающе скользил по Турелу, словно он видел гораздо больше, чем мог позволить мрак катакомб. Оглушенные ментальным ударом люди там наверху так и валялись в беспамятстве, некромант куда-то уполз. Сейчас в здравом уме никто из них не сунулся бы даже заглянуть вниз.       Он вновь лег, молчаливо приглашая брата сесть рядом, но тот не спешил доверять и остался на ногах. Почти такой же, как и раньше, жилистый и стройный, но как будто стал легче и совершенно явно — опаснее.       «А твои крылья?» — с затаенной опаской спросил Турел.       — Я не могу летать, — мрачно буркнул гость.       Турел бы никогда не подумал, что испытает вину, услышав нотки глухой обиды в голосе Первого брата. Соперничество было привычно им, как и постоянные стычки за первенство, но это…       Брат был бы целиком прав, реши он сейчас довести правосудие до конца. Но он почему-то медлил.       — Остальные были гротескны, но это… — гость покачал головой, словно то, что он видел перед собой, потрясало до глубины души.       Турел гордо выпрямился, мелочно довольный тем, что произвел на брата впечатление. Мандибулы разошлись, и звериная пасть расползлась в улыбке от уха до уха.       «Да, я изменился. Я стал богом! А ты нет. Я теперь сильнее тебя, Разиель. Сильнее даже, чем Каин! Представляешь, да? Мы могли бы сместить старого безумца с трона, ты и я!»       — Не поминай всуе, — поморщился Разиель. — Того и гляди явится…       «Явится? Это хорошо! — обрадовался зверь. — Пусть приходит, поболтаем. Мне тут не с кем болтать, не с людишками же!»       — Турел? — гость настороженно отступил на шаг. — С тобой все в порядке? Почему ты вообще сидишь в этой отвратительной яме, если тебе… поклоняются?       «В порядке?! — тут же взъярился тот, легким рывком взлетая на ноги и вновь нависая над братом. — Почему сижу?! Ты думаешь, я остаюсь в этом дерьме по собственной воле?! Ты думаешь, я бы сидел тут, если бы мог выйти?!?»       В могучей глотке клокотало гулкое рычание, ярость сотрясала стены. Но Разиель встретил ее, не дрогнув, лишь тихим, ровным голосом произнес:       — Турел. Успокойся.       И это подействовало. Зверь поник, захлопнул пасть и бессильно убрел в угол. Ярость схлынула так же быстро, как и накатила, оставив опустошение и непривычный холод в груди. Тусклый багровый огонь в глазах угасал. Он следил, как приближается Первый, заворожённо глядя в сияющие провалы глаз брата, в которых серебряно-голубой огонь заливал и зрачок, и радужку, и саму склеру. А волосы он носит на прямой пробор и собирает в хвост, щегольски оставляя свободные пряди… свободный плащ, кутающий фигуру, не может скрыть грации и стати убийцы.       Но вот Первый кладет руку на мощный бронированный локоть Второго — выше не достает.       — Как ты здесь оказался?       Турел растерянно замер, чувствуя, как нарастает страх, а вместе с ним — то самое присутствие.       «Я? Как?.. Я был… призван. Прямо из покоев цитадели Най Саяр. Прямо с наложницы… Не знаю, что стало с девкой. Потом была темнота. И великий голод. Много месяцев. Да, наверное, месяцев… Они пытали меня и играли со мной. Как с дичью. Они… Ты же знаешь, каково заживлять раны в голод. Я пытался бежать много раз. Постоянно! Но они умеют пытать не только тело… Они… Поверь…»       Мысленная речь становилась все более сбивчивой и невнятной, образы ускользали, перемешивались, огромная туша забилась в конвульсиях, вынудив Разиеля отскочить и приготовиться к бою. Багрянец в глазах сменился зеленью, зверь дергано, марионеточно вскинул голову, распахнул пасть, и искаженное шелестящее многоголосье заполнило яму:       — Час пробил!       «Брат… Помоги мне!..»       Это была последняя осознанная мысль Турела Таннара, Второго Рыцаря Ночи из Клана Каинитов.       В Собор в это время входил высокий мужчина в черных доспехах с двуручным мечом за плечами.