Omegavers story's

      — Эти.       — Осаму, нет.       — Почему?       — Потому что они абсолютно не нужны на конец июня!       Чуя устало выдыхает и протирает веки. Вот какого черта этот альфа его потащил в единственный и заслуженный выходной по магазинам? А ведь парню так хотелось сегодня и поспать, и вообще ничего не делать — просто поваляться на диване и позалипать в телевизор. Но у мужа были другие планы.       Абсолютно, мать его, другие.       Шатен выдыхает и тыкает омегу в лоб, намекая, чтобы прекратил хмуриться, на что тот только закатывает глаза. Рыжик плюхается на диванчик и стягивает с себя шарф. Жарко.       Спустя несколько минут приходит и Дазай, так любезно ходивший за кофе. Возможно, Чуя и сам отправился на ресторанный дворик этого торгового центра, если бы его не тошнило при всей этой какофонии ароматов отовсюду.       — Спасибо, — Дазай-тян размешивает сахар (который терпеть не мог) и пытается разлепить глаза. Они ходят тут уже больше пяти часов, он устал и хочет домой. Кажется, еще немного, и он просто начнет ныть, аки маленький ребенок.       — Ты устал, — шатен мягко оглаживает чужую щеку, распуская рыжие пряди и делая новый хвост. — Извини, что вытащил. Поехали домой?       — Поехали.       Омега не замечает, как они вообще доезжают до дома, как ноги его автоматически несут из машины на второй этаж собственного жилища, и совершенно пропускает мимо мозга момент, когда он, уже переодетый в домашнюю одежду, валится на мягкую и теплую кроватку, о которой так упорно мечтал весь день.       Осаму его не тревожит — уже стало совестно за свои действия, но он ведь не только для себя! Осторожно ложится рядом, стараясь не будить задремавшего супруга и притягивает в объятия. Мягко и трепетно, словно это его самое ценное сокровище. Хотя, почему «словно»? Сам не замечает, как проваливается в сон, прижимая к себе любимого лисенка сильнее.       Только вот Чуя чувствует давление и приоткрывает сапфировые очи. Мягко проводит по чужим рукам ладонями, заставляя расслабиться и дать возможность выбраться из объятий. Рыжеволосый с нежностью смотрит на супруга, не находя в себе каких-то сил, чтобы как-то негодовать и за ранний подъем, и за поход туда, куда (по мнению Чуи) им не надо было. Такой спокойный, такой нежный, такой любимый. Невесомо касается губами чужого виска, накрывает альфу легким одеялом и уходит в коридор.       Все-таки любопытство берет верх.       Да, как бы Дазай-тян не отрицал, но дома, перед своим зеркалом, ему хочется рассмотреть обновки внимательнее, примерить с чем-то уже имеющимся.       Чуя крутится у зеркала, задрав футболку. Осторожно оглаживает виднеющийся живот и встает боком. Действительно, небольшое округление уже можно заметить невооруженным взглядом.       Омега тянется к первой покупке и довольно рассматривает себя в новой удобной кофте, которая не задирается в критическом месте и вполне себе греет — середина зимы, тепло немаловажный фактор.       Негромко хихикает, надевая капюшон «лисьей» толстовки. «Теперь точно лисенок», — утвердительно хмыкнул Осаму, когда Чуя вышел из примерочной, за что получил в плечо. За недолгими раздумьями приходит идея сделать фотографию.       Рыжик открывает камеру на телефоне, пытается встать в красивую позу. В итоге, после получасовых попыток, просто плюет на это дело и садится на колени, накидывая капюшон с лисьими ушками и фотографируясь именно так. Простенько и по-домашнему.       — Красавец мой ненаглядный, а где остальное? — Чуя резко вздрагивает от голоса позади себя и поднимает взгляд от снимка.       — Я думал, ты спишь, — парень выключает смартфон и поворачивается к Осаму, получая смазанный поцелуй в уголок губ.       — Уже нет. И не зря, — шатен проводит ладонью по обновке, слегка сжимая натуральную шерсть между пальцами. — Лисенок.       Дазай-тян закатывает глаза и садится нормально — ноги затекли от неудобной позы. На колени тут же ложится альфа, под вздох супруга. Ну что за великовозрастный ребенок?       На улице стемнело, единственное освещение — подсветка круглых лампочек вокруг зеркала в пол, в котором отображается пара. По комнате рассеян мягкий теплый желтый свет, от которого, как думается Осаму, кожа Чуи кажется еще мягче и нежнее, а легкая, едва заметная россыпь веснушек по щекам и курносому носику, лишь придает аккуратный золотой отсвет.       — Мой лисенок, — тихо шепчет Дазай, поднося левую руку к губам и осторожно целуя аккуратное колечко из белого золота на тонком пальце, вызывая румянец на припухлых щеках — беременность несет свои последствия. — Любимый. Родной. Единственный. Мое сокровище.       Шатен приподнимает толстовку и щекой потирается об покрывшуюся мурашками кожу живота. Солнышки. Два лисенка. Два только его сокровища. Один хоть и злится за такое прозвище, но, глубоко в душе, ему нравятся такие ласковые прозвища мужа. Да, довольно приторно-ванильно, противно по омежьи, но ему все равно нравится.       Чуя запускает свободную ладонь в шелковистые мягкие каштановые пряди, начиная массировать чужую головушку. Какими бы колючками он не бросался — он все равно его любит. Чисто, искренне, от всей души, довольно наивно, в каком-то смысле, но любит. Крики, ссоры, пару раз были на грани разрыва отношений, но все равно сейчас живут под одной крышей, под одной фамилией, с общим ребенком и теплыми объятиями.       Да, возможно, Осаму слишком беспокоится, зря переживает, торопит некоторые события, связанные с малышом, но от чистого сердца. Переживает за любимого омегу — он слишком дорожит обоими.       Дазай еще раз ласково проводит кончиками пальцев по животику и поднимается, нежно целуя розоватые припухлые губки, получая шепот в ответ:       — И я тебя люблю, Осаму.