Снежные мелодии

В городе на удивление снежно и очень людно — что в канун Рождества абсолютно обычное дело. Эллен зябко ёжится, плотнее натягивает капюшон на уши и тут же прячет руки в карманы куртки. Не сказать, что она не привыкла к морозам — но это всего лишь вторая в её жизни зима, поэтому холод она до сих пор воспринимает как своего рода дикость. Маленькие побочные эффекты продолжительного проживания в стране, где зимой часто идёт дождь и температура опускается чуть ниже обычных двадцати пяти-тридцати градусов, а у тебя при этом есть ещё и тёплая шерсть. Нетерпеливо переступив с ноги на ногу, она достаёт из кармана телефон и сверивается со временем — раз десятый за последние пять минут. Однажды она услышала, что девушкам на свидания опаздывать простительно, и Оджи ей сказал то же самое. Впрочем, он сам так не считал, пусть своего неодобрения в адрес непунктуальных людей никогда и не высказывал открыто — поэтому лишь подтвердил, что это считается чем-то вроде неписаного правила. На слове «правило» он тогда сделал особый акцент, и Эллен этот вызов не принять не смогла, урок тщательно усвоив и припрятав до удобного момента в будущем. Момент наступил, и вот она стоит — пришедшая на полчаса раньше назначенного срока — на центральной площади, рядом со ставшей уже родной башней с часами. До срока, кстати, остаётся минут пять — и пусть Эллен убеждает саму себя, что ей не хочется злорадствовать, она понимает, что не отказалась бы посмотреть на то, как Оджи будет оправдываться — если действительно опоздает, конечно, а она в этом сильно сомневается. Людей на улице так же много, как и падающего снега, и Эллен бросает все попытки вглядываться в лица прохожих спустя полминуты — как только у неё начинает рябить в глазах. Остаётся лишь покорно ждать, пытаясь время от времени уличить среди однотонных шапок хотя бы проблеск знакомых золотых волос. Оджи из толпы выныривает ловко, как быстрая рыбка, чудом ухитрившись никого не толкнуть — но даже он, без малого семнадцать лет здесь проживший, немного шокирован оживлённым движением, поэтому Эллен заставляет себя стоять на месте, не желая быть сметённой суетливыми прохожими. Украдкой поглядывает на дисплей и довольно хмыкает — в запасе у него ещё целых три минуты. Дышит он часто, прерывисто — и изо рта у него вырывается ещё одно облачко пара, когда он замечает Эллен, сложившую руки за спиной и скромно вычерчивающую ботинком полукруги на побелевшей мостовой. — Я что, опоздал? И глазищи ещё такие виноватые и испуганные, как котёнок нашкодивший, ей-богу. — Нет, это я пораньше пришла. Чуть расслабляется и утомлённо нагибается, упираясь ладонями в колени. — Уже устал? — Эллен обеспокоено к нему склоняется, и это заставляет его оживиться. — Просто торопился, — бедному парню говорить даже трудно из-за сбившегося дыхания, но он всё равно рывком выпрямляется и расправляет плечи. Красуется, сказала бы Эллен, если бы не красное от холода и быстрого бега лицо и растрепавшиеся волосы, сейчас больше похожие на колючую копну сена, поэтому она лишь усмехается и складывает руки на груди. Оджи сам понимает, что выглядит немного нелепо, и пытается пригладить рукой торчащие пряди. Украдкой на неё смотрит. — Ну что, пойдём? — и звучит это так неуверенно, будто он разрешения у неё спрашивает. Эллен приходится вспомнить, что он её, вообще-то, на свидание пригласил, и всё игривое настроение куда-то резко улетучивается, а сердце пускается в пляс. — А, да, конечно, — а слова буквально выдавливать приходится, потому что из груди словно весь воздух вышибло. Бредут они куда глаза глядят, поскольку Эллен понятия не имеет, куда люди ходят — и чем вообще занимаются — на свиданиях; свои попытки этим интересоваться она пресекла на корню, помня, чем её всплески любопытства обычно заканчиваются, но сейчас она об этом немного жалеет. Оджи — всё ещё раскрасневшийся от быстрого бега и старательно на неё не смотрящий — осведомлён явно не лучше, поэтому они гуляют в тишине, смущённо друг от друга отвернувшись, и отдёргиваются каждый раз, как обожжённые, случайно соприкоснувшись руками. Даже люди, идущие мимо и оживлённо друг с другом или по телефону болтающие, украдкой посматривают на них с недоумением. Если честно, Эллен кажется, что голова её сейчас разлетится на части от переизбытка противоречивых мыслей, ведь тот момент, которого она ждала почти два года — может, не ждала непосредственно, но втайне надеялась — происходит прямо сейчас, и она не может набраться смелости им воспользоваться — не чувствуя готовности им воспользоваться. Первый год — эксперимент, интеграция в чужое общество, поиск и принятие себя, своих новых обязанностей, и, разумеется, ответственности — за всё, что она сделала, и за то, что должна была делать. Второй год, что вот-вот подойдёт к концу, она посвятила тому, чтобы окончательно влиться в новую жизнь и уничтожить последние остатки чувства вины за содеянное — а перед этим тщательно заглаживала последствия содеянного, чтобы полученное прощение ощущалось в полной мере заслуженным. Два года чувствовались непрерывной проверкой истинной природы её чувств — действительно ли она так к нему привязана, или же это была всего лишь мимолётная влюблённость, отчаянное желание привязанности, вызванное одиночеством, множеством сомнений и единственным за долгое время проявлением к ней искренней и бескорыстной доброты? Два года (во второй особенно) она пыталась приобрести необходимые социальные навыки, восполняла недостаток необходимой информации и делала всё возможное, чтобы избавиться от ненужных (более) секретов — поэтому теперь как и Оджи был в курсе всей её истории, так и Эллен знала о нём практически всё — от любимых видеоигр (и того факта, что он в принципе их очень любит) и немного неловких, но милых привычек, до таких мнений о людях и мире, которые прилюдно высказывать он себе никогда не позволял. От прежней скованности не осталось и следа — ничто им не мешало на пустом месте затеять дискуссию, задушевную беседу, спор или шутливую перепалку. До этого момента не мешало. Магия слов какая-то, думают уже они оба одновременно — стоит заменить «прогулку» на «свидание», как вся близость и непринуждённость, так долго и тщательно выстраиваемые, вмиг исчезают, уступая место одной лишь дурацкой неловкости. Одновременно они думают ещё кое о чём — в сторону кондитерской даже не поворачивать. Вряд ли Канаде настолько нечем заняться, что она будет вглядываться в прохожих на улице и прицельно там кого-либо высматривать, но Эллен из принципа и вредности не хочет попадаться на глаза подруге раньше, чем нужно, и Оджи, похоже, с ней согласен. А свою порцию тайяки на случай наилучшего исхода событий она заблаговременно припрятала дома. Пытаясь отвлечься от тяжёлых мыслей, Эллен замечает в череде нарядных витрин и переполненных зданий полупустой светлый магазинчик и хочет потянуть внезапно остановившегося друга за рукав, но следит за его взглядом и одёргивает руку. Стоят они напротив парка с одиноко пустующей детской площадкой, тёмно-синими силуэтами горок и башенок, среди которых лишь присыпанная снегом, а оттого ещё более белая клавишная дорожка змейкой извивается в вечерних потёмках. Оджи и Эллен по привычке заговорщически переглядываются, и глаза у них одинаково блестят от нетерпения. — Как-то там слишком тихо, не думаешь? — непринуждённо спрашивает Эллен, отставляя назад правую — стартовую — ногу. — Жутковато, я бы сказал, — в тон ей отзывается Оджи, подобравшись. — И уныло. Тоску нагоняет. — Вот сейчас и развеселишься, — хмыкает Эллен и срывается с места, едва не обдав Оджи взметнувшимся из-под ног снегом. Хочет развернуться и поддразнить, поманив рукой, но, ринувшийся вперёд чуть ли секунда в секунду с подругой, он только этого и ждёт — не оставляя места даже для секундных, мимолётных шалостей. Эллен запрыгивает на клавишную дорожку, отозвавшуюся бодрым звоном, разворачивается и гордо нос задирает, несмотря на то, что лёгкие у неё огнём горят. — Неужели хватку теряешь? — спрашивает она у измождённого Оджи, из последних сил подошедшему к дорожке и выдохнувшему с таким облегчением, словно он со дна морского только что поднялся и сделал спасительный глоток воздуха. — Не я теряю хватку, — отвечает он, делая вдох чуть ли через слово, но с привычной невозмутимостью, — а ты бессовестно пользуешься моим беспомощным положением. — Я всегда так делаю, — беспечно подёргивает плечами Эллен, но взгляд отводит в сторону. — И тебе советую. Отдышавшийся Оджи вновь вздыхает — не устало, но утомлённо. — Вот всё в тебе хорошо, Эллен-сан, — забирается он на дорожку рядом с ней, внимательно и нарочито в глаза заглядывая, — но врёшь ты всегда плохо и не к месту. — Это я-то вру? — девушка недобро прищуривается, не упустив мимо ушей то, как он к ней обратился, и вновь подбирается, будто бы изготовившись к прыжку. — А если я скажу, что и сейчас тебя обгоню, тоже совру? — А вот и нет, — усмехается Оджи, не поведя и бровью. — Потому что тут ты меня не обманешь. Я просто жалок. — Да, — даже слишком легко соглашается Эллен, — ибо очень неубедительно прибедняешься. Оджи радостно хлопает в ладоши. — Вот видишь, как много у нас общего! Я не умею давить на жалость, а ты — строить из себя злюку! Щёки у Эллен вспыхивают, и Оджи разом стушёвывается, опасаясь, что действительно хватил лишнего. Не стоит заставлять её лишний раз вспоминать то, через что она давно уже переступила. Но прежде, чем он успевает извиниться, Эллен упирает руки в бока и нетерпеливо притопывает, разрушая звоном неловкую тишину. — Так дальше стоять и будем? — Только не скачи слишком быстро, — предупреждает Оджи с нескрываемым облегчением. — Я ведь отставать не буду. Представь, какая здесь какофония разразится, пожалей свои уши. — А свои уши тебе, значит, не жалко? — ехидно спрашивает Эллен, украдкой поправляя выбившиеся из-под капюшона волосы. — А их я уже давно закалил. — Чем же? — Своими первыми попытками играть. Хочет добавить «и ты со своей Мелодией Печали пару раз неплохо подсобила», но молчит, ибо одного раза, когда он ненароком чуть её не обидел, уже более чем достаточно. Эллен смотрит на него пристально, словно догадавшись, что сказал он не всё, что в голове держал, а затем поворачивается и легко перепрыгивает на следующую клавишу, которая отзывается уже чуть выше. Оджи видит, как трудно ей себя сдерживать — шутки шутками, а даже из такого специфичного инструмента у неё непременно получилось бы извлечь прекрасные звуки и сложить в прекрасную мелодию. Но Эллен ждёт, и Оджи не испытывает её терпение зря, аккуратно перескакивая буквально на одну клавишу поодаль, и стоит только ему коснуться ногами припорошенной белой крошкой светло-голубой пластины, как Эллен с изяществом практически мотылиным перепархивает на три хода вперёд. Обещания свои она всегда держит. Оджи чуть улыбается и старается следовать за ней в таком темпе, чтобы действительно не превратить складный перезвон в сущую пытку для слуха — ровно до тех пор, пока Эллен, остановившись, не протягивает ему немного застенчиво руку — а он, приняв, успокаивающе сжимает пальцами её всё ещё тёплую ладонь — и дальнейшую часть тропы, до самого конца, они проходят шаг в шаг, даже на землю спрыгнув абсолютно синхронно. За это время они не произносят ни слова, но молчаливая слаженность — и предыдущий маленький разговор — своё дело сделали, ледок растопили. Не останавливаясь, они выходят из парка, продолжая держаться за руки, и вновь ступают на всё такие же оживлённые и светлые улицы, любуясь причудливо украшенными витринами и пропуская торопящихся невнимательных прохожих. Замедлив шаг, Эллен поднимает голову, пытаясь всмотреться в затянутое облаками беззвёздное небо. — Подумать только, завтра уже Рождество. То есть, нормальное, спокойное. Без всяких внезапных вторжений, — ухмыляется она, переведя взгляд на Оджи и несколько напряжённо ожидая его реакции. — И не говори, — вздыхает он в ответ. — В прошлом году так себе я его провёл. Вообще не шевелился, окаменел как будто. Эллен, не сдерживаясь, шумно вздыхает в свою очередь и закатывает глаза. — Завязывал бы ты с остротами «я чуть не умер и буду теперь об этом шутить», — несильно толкает его в плечо. — А то ведь с ними рано или поздно можно очень опасно переборщить. — Ключевое слово здесь всё ещё «чуть», — спокойно парирует Оджи, намеренно игнорируя намёк. — Умереть у меня была далеко не единственная возможность, но что-то ни одна их них до сих пор не сработала. Как, собственно, и эта. Эллен хочет похвалить, как он сказал «[она] не сработала» вместо «[я] не воспользовался», но подбирает слова мягче, отвлечённее, ведь улучшающееся настроение лучше поощрять без риска вновь его сбросить до отметки на шкале, опасно близкой к минимуму. — Не то что бы это от тебя сильно зависело, — и почти вопреки ровному, констатирующему факт голосу, в глазах у неё загораются озорные искорки. — Зато у меня на одно постыдное воспоминание меньше станет. Предыдущее постыдное (как она считает) воспоминание было замято тогда, когда Эллен вручила Оджи подарок на день рождения в качестве компенсации за испорченный предыдущий, так что теперь дело оставалось только за испорченным (на этот раз уже не по её воле, но вопреки её ответственности) Рождеством. — Ничего постыдного здесь нет, — мягким, но не терпящим возражений тоном вновь возражает Оджи. — Если бы не вы, то никакого следующего Рождества бы не было. Ничего бы не было. Эллен смотрит на него с благодарностью и украдкой расправляет подогнувшиеся ушки на высовывающемся из куртки капюшоне своего худи — особенно ей дорогого, ибо полученного в подарок от далеко не безразличного человека в честь очень даже символической даты. — И то верно, — она позволяет себе добавить нотку лёгкого самолюбия, и Оджи этим заметно доволен. — Определённо есть повод порадоваться, если самая большая проблема в жизни на данный момент — это то, что тебе хочется слопать подарок для своей же подруги, не дожидаясь праздника. Постепенно и совершенно неосознанно они утопают в разговорах так же, как остатки жухлой травы — в свежем снегу, и не замечают того, как черту города покидают, неторопливо вышагивая по пустынной гладкой дороге, ведущей к заброшенной часовне. Ветер здесь дует сильнее не в пример, а крупные белые хлопья падают гуще и чаще, но Эллен и Оджи лишь прижимаются друг к другу чуть ли не плечом к плечу, продолжая самозабвенно щебетать. А поговорить всегда есть о чём — обсудить былые дни (эту тему Эллен затрагивает уже почти без опаски), поделиться планами на будущее — например, мечтой путешествовать по огромному неизведанному миру, чего Эллен дождаться просто не может спокойно. Манит её, казалось бы, всё — пустыни и джунгли, города и деревни, леса и степи, равнины и горы, загадочный Восток и суетливый Запад... … — А ещё в Грецию хочу, — продолжает она свой рассказ мечтательным тоном, взмахивая нетерпеливо руками время от времени. — Хотя бы в те же Афины и хотя бы ради атмосферы. Вот ты попробуй только представить: гулять бы сейчас по солнечному городу, речь греческую послушивать — да ну не смотри ты как, правда ведь красивый язык! Оджи поступает, как сказано — смотрит с меньшей иронией, делая вид, что вовсе не из интереса к своей персоне и своему настоящему имени Эллен так живо до (древне)греческой культуры и мифологии в частности допытывается. — Да хоть вы меня в город не пускайте, так я на скалы залезу морем полюбоваться! Может, заодно получится настоящей сиреной себя почувствовать? Обстановка располагающая, сходства некоторые есть, — девушка коротко посмеивается, зажмурившись от летящих в лицо снежинок. — Хотя к чему это всё, я же не совсем на сирену похожа, скажи? — Разумеется, — с готовностью отзывается Оджи. — Ты же поёшь гораздо лучше. — И всё? — Эллен недоверчиво выгибает бровь. Оджи склоняет голову набок, придирчиво её рассматривая, осторожно вытягивает руку и заправляет за ухо прядь уже намокших от талого снега волос. Эллен от его прикосновения чуть вздрагивает, но не отстраняется, приподняв уголки губ и прикрыв умиротворённо глаза, но надолго себя отвлечь не позволяет, выжидающе приподняв веки. — А ещё ты намного красивее, — её согревает и немного смущает вплетённое в его тихий голос благоговение, но даже оно не отвлекает её от очевидной очередной насмешки. — Я ждала чего-то в духе «ты же людей не ешь». Оджи неопределённо плечами пожимает, в сторону поглядывая. — Я могу ещё многого о тебе не знать. Эллен со вздохом сжимает его руку. — Не буду даже спрашивать, почему ты такой. — И правильно, — одобрительно кивает он в ответ. — Потому что я сам не знаю. Сделав вид, что во всём виновата лишь приземлившаяся ей на кончик носа крупная снежинка, Эллен нарочито громко фыркает, но руку его не отпускает. — Так если ты сам не знаешь, то мне же что прикажешь с этим делать? — Ничего, — лицо его при этом неизменно спокойно, и только в глазах различима едва заметная лукавинка — впрочем, настолько безобидная, что придавать ей негативный окрас просто нет смысла. — Мы ведь, по сути, в одном положении. Я не знаю о себе всего, ты знаешь обо мне столько же, сколько знаю я сам. Значит, и разбираться с этим нам тоже вместе придётся. — Хочешь сказать, это и в обратную сторону работает? — Эллен об этом спрашивает с иронией, но когда Оджи находится с ответом, голос его звучит уже без прежней веселости. — Боюсь, что нет. Не могу сказать, что знаю тебя так же, как ты себя. И что когда-нибудь узна…— и он даже закончить не успевает, как Эллен недовольно сдвигает брови и делает решительный вдох, а Оджи предубедительно замолкает в ожидании. — Так! — с размеренной, тщательно рассчитанной силой и щепоткой бесцеремонности дёргает его на себя, ткнув пальцем свободной руки в грудь и в глаза нарочито требовательно заглядывая. — Включай-ка свою способность оценивать здраво и признай, что всё-таки знаешь, чего бы ты там об этом не надумывал. Если сам говорить не хочешь, скажу я — знаешь, уж поверь. Не то что бы я обладала таким уж глубоким и непостижимым внутренним миром. — Способность оценивать здраво подсказывает, что ты просто пытаешься меня утешить, — всё ещё тихим, но уже менее грустным тоном отзывается Оджи со слабой улыбкой, без труда выдерживая требовательный взгляд — коих за свою жизнь он повидал немеренно — и украдкой сжимает в своей ладони её руку, которой она продолжает настойчиво упираться ему в грудь. — Конечно пытаюсь. А что же я, отрицать это должна? — признаёт она, не дрогнув — и в свою очередь смыкает вокруг его ладони свои пальцы. — Но я ведь не только тебя успокаиваю, а правду говорю. Можешь верить, можешь нет — я хотела бы, чтобы верил, но всё же — но ты меня почти с первого дня нашего знакомства насквозь видишь. — Не то что бы ты усердно пыталась что-то скрыва… — Пыталась, — доверительно понизив голос, снова перебивает, чуть приподнявшись на носочки и своё лицо к его лицу приблизив. — Но у тебя были определённые преимущества. Прерванный уже дважды, Оджи лишь едва поднимает брови в немом вопросе. — Тебе врать мне было просто стыдно. Голос её подрагивает лишь на мгновение, но своё испытание Эллен переносит с должной выдержкой, а вот Оджи к подобным высказываниям привыкнуть всё ещё трудно — и он давно отдышался и успокоился, но по его коже постепенно вновь расползаются красные пятна, и отнюдь не от мороза. — А теперь давай, скажи, что я тебя переоцениваю. — И облегчаешь мне работу, — неуверенно пытается отшутиться Оджи, но заставить себя вновь смотреть подруге в глаза не может. Опустившись и твёрдо встав на ноги, несколько мгновений Эллен лишь молчит, внимательно на него глядя, пока налетевший порыв ветра не срывает с её головы капюшон и взмётывает распущенные волосы, на что девушка рефлекторно дёргается в сторону Оджи, а он тянет её за руку и к себе прижимает, пытаясь капюшон обратно натянуть, пока ему самому ветер тревожно треплет порядком отросшие на затылке волосы. — Мне не хватало решимости говорить об этом чаще, — начинает Эллен голосом ещё более тихим, настроенным на откровения, поэтому теперь Оджи смотрит, слушает и внимает, боясь спугнуть момент, — но сейчас сами обстоятельства располагают. Почти, — в ответ на его выжидающее молчание неохотно немного отстраняется и голову поднимает, в глаза жалобно заглядывая, — не здесь, в такую-то отвратную погоду. — Какой она буквально десять минут назад не была, — не пряча своего недовольства, ворчит парень, не спеша её отпускать, и на этот раз сам уже расправляет прилёгшие почти вплотную к голове ушки. С подарком для подруги он явно не ошибся — в своём отныне любимом худи Эллен на кошку похожа как никогда — ушки чёрные торчком, из нависшей под капюшоном тени золотые глаза поблёскивают лукаво, и даже уголки рта вверх тянутся ехидно, очень по-кошачьи как-то. — Но ведь какой бы она не была, спрятаться от неё нам есть где, — она осторожно от него отстраняется, но оперативно берёт за руку и ненастойчиво, неуклонно ведёт за собой в сторону уже показавшегося вдали здания часовни. — Хотел бы я сказать, что больно много ей чести будет, чтобы мы от неё прятались, — снова с подчёркнутым недовольством отзывается Оджи, охотно за подругой следуя, — да вот только здесь это будет бессмысленным и глупым хвастовством. — Ты умными словами сейчас не разбрасывайся, — многозначительно приподнимает брови Эллен, к нему на ходу обернувшись. — Они тебе ещё потребуются для объяснения вопросов чуть более… щепетильных. Оджи и сам это понимает — но, как водится, чем ему страшнее, тем он разговорчивее. Мимо развалин снаружи они проходят в тишине, нарушаемой лишь свистом ветра, и в главный зал часовни заходят, не проронив ни слова — только звуки шагов разносятся по всем уголкам пустующего помещения, словно от стен отбиваясь. Погода, видимо, им назло улучшается — не было бы заигравшего на витражных окнах тусклого, совсем ещё бледного света ранней зимней луны, если бы не разошлись на небе тучи, что до этого скрывали даже звёзды, но Эллен точно не хочет возвращаться на улицу. Что может придать уверенности лучше, нежели место, ставшее домом? — Интересное дело всё-таки, — негромко произносит Оджи, когда они сходят до самого низа лестницы и опускаются на сиденье в первом ряду. — Я ведь раньше сюда приходил, чтобы побыть один. — А потом сюда пришла я, чтобы здесь поселиться, — кривовато усмехается Эллен, чуть назад откидываясь и любуясь одним из витражей. — Лишила тебя и кучу других людей последнего оплота уединения. Головы она не поворачивает, но чувствует, что Оджи на неё смотрит. — За других отвечать не стану, — начинает вкрадчиво, но достаточно мягко, чтобы она уловила направление его мысли, — не моё это дело, в конце концов. Но за себя скажу, что ничуть не возражаю. Эллен понимает, что мысль не закончена, и молчит выжидающе, исключительно по витражу продолжая скользить взглядом и прислушиваясь — к тому, как голос у него начинает едва заметно, постепенно сбиваться от волнения. — Я ведь приходил, чтобы мне стало лучше. Ну и, после твоего здесь появления это тоже… — запинается ненадолго, — никуда не делось. Эллен всё ещё к нему не поворачивается, а напротив, смыкает веки, дальше откидывается и глубоко вдыхает — воздух в часовне почти такой же морозный и пробирающий, как снаружи, лишь с лёгкой примесью запаха старого камня. — Приятно слышать, — роняет негромко, почти безучастно, набираясь сил для слов, что произнести будет труднее. — Если так было с самого начала, могу только позавидовать твоей неприхотливости, — приоткрывает один глаз и на Оджи наконец посматривает. — Не самым я тогда была лёгким в общении человеком. — Не может же всегда всё быть легко, — философски пожимает плечами парень, замешкавшись ненадолго, будто думая — придвигаться ли ближе к ней. — И подруги твои наверняка бы сейчас сказали, что я тот ещё везунчик, раз мне с тобой поладить оказалось гораздо легче. — А ты преимущества со счетов не сбрасывай, — повеселевшая Эллен надеется, что и дальше у неё получится говорить столь же искренне, но плавно и непринуждённо, как сейчас. — Одно дело — наткнуться на какую-нибудь Канаде, которая очень не против укоротить тебя за твои проделки на хвост, а совсем другое — в один день человека встретить, а через неделю уже прикидывать, насколько хорошим отцом он будет для ваших де- Не раз уже её надежды рушились с треском — и сейчас ей стоило бы дать себе больше труда задуматься над своими словами. Доселе молчавший Оджи медленно моргает, обдумывая услышанное. — Однако не думал я, — и говорит с такой же расстановкой, опасаясь неверный тон подобрать, — что у тебя настолько далеко идущие планы были. Спрятавшая заалевшее лицо в ладонях Эллен издаёт сдавленный звук, отдалённо похожий на отчаянный вой. — Максимализм у меня был, — и выдаёт совсем не прежним, а отрывистым, высоким, чуть ли не плачущим голосом. — В терминальной стадии. И замешательство такое же! Сказать ей нужно гораздо больше, поэтому руки от лица приходится отнять — и Оджи пробирает невольно от плещущегося в её широко раскрытых глазах — что в полумраке часовни кажутся ещё более светлыми, почти горящими — страха, перемешанного с трепетным волнением. — Думаешь, каково это — считать, что всегда будешь одинока, только сама сможешь о себе позаботиться, — голос девушки, выделяющей почти каждое слово, дрожит так же, как её плечи, но в остальном держится она с достоинством почти завидным, — а потом понять, что это не так? Глубоко вдыхает, когда дрожь мешает говорить дальше, и продолжает, относительно успокоившись: — Понять, что кому-то искренне не плевать не только на то, что ты можешь и умеешь, а на тебя саму? Не желая её перебивать, но стремясь подбодрить, Оджи осторожно накрывает ладонью мелко подрагивающие пальцы подруги. — Но потом ты начинаешь думать и постоянно сомневаться — а искренне ли это с его стороны? А искренне ли это с твоей стороны? Что это вообще за чувство такое, от которого так хорошо, и так же… плохо при этом?! Эллен содрогается, когда от груди к горлу резко поднимается волна пробуждающегося плача. Ненавидит она такие моменты, когда снова превращается в запутавшуюся, испуганную, сбитую с толку и беспомощную в своих метаниях девчонку, но отступать уже поздно. Достаточно было ожиданий, раздумий и проверок. — Ты не подумай, что плохо было от самой этой привязанности, — на пару секунд прихватывает нижнюю губу зубами и зажмуривается, сдерживая первые слёзы, — но разве можно быть спокойной и счастливой, когда тебе внушают, что это неправильно? Что нельзя тебе такое чувствовать? Оджи уже подобрал слова, какими можно ответить, но сейчас лишь крепче сжимает её ладонь в своей, позволяя закончить. — О таких сомнениях говорить ещё долго можно, и большую часть ты всё равно уже знаешь, — ему хочется думать, что это его маленький жест позволил ей слегка утихнуть, — но каково постоянно видеть человека, считать его к себе близким, достойным доверия — но не понимать до конца, что же ты к нему чувствуешь? Её решимость почти физически ощутима, когда она сжимает пальцами его ладонь в ответ, поднимает приопущенную голову и смотрит прямо в глаза, пока у самой они от влаги поблёскивают. — Каково это — не знать, действительно ли ты его любишь? Эллен кажется, что руки дрожат у них обоих — не настолько сильно, чтобы причинять ощутимый дискомфорт, но достаточно для того, чтобы рисковать расцепиться. И Оджи по-прежнему непроницаем — погружён в свои мысли, поскольку участившегося и углубившегося дыхания не прячет, а дрожь в руках не старается выровнять, но ни одной чистой, ясной эмоции на его лице нельзя прочитать. Эллен радуется только отсутствию дежурно-вежливой, услужливой улыбки, которой удостаивались почти все постоянно окружающие его люди — всегда можно быть популярным, но доверять лишь единицам. Оджи ненадолго ослабляет хватку, разжимая сомкнутые вокруг её ладони пальцы, чтобы перехватить обратно — не настолько плотно, но от того ещё более уютно. — А каково тебе после всех переживаний, — даже его глаза до конца не открыты, прячась под завесой полуопущенных век и длинных ресниц, — узнать, что всё это искреннее участие на первых порах было вызвано одной только жалостью? Теперь пришла очередь Эллен молчать в ожидании — но она себе позволяет совсем чуть-чуть сдвинуться, приблизиться. Воздух рядом точно согрелся, ведь Оджи замечает, как мало пара она выдыхает — или же дышит настолько затаённо? Что ж, её можно понять — услышать такое в ответ на столь проникновенное признание. Но она явно требует закончить начатое. — Достоин ли таких глубоких чувств и столь высокого доверия человек, который тебе помогал не потому, что слишком много думал о том, как тебе нужна поддержка, а потому что жалел, как всех, кто на его глазах попадал в беду? Дыхание девушки глубоко и неровно, но выражение её лица начинает приобретать эмоции отличные от предыдущих — недоумение, беззлобную снисходительность, и такого отклика на свою речь парень не ждёт — но должен же он договорить, должен же он высказать то, что его тяготит, когда ему предоставили на это драгоценное право. — Ты можешь сказать, что на этом всё не закончилось, на одной жалости ведь дружбу — настоящую — не построишь, — следя за её реакцией, забывает следить за собственным вновь повышающимся голосом, — и я сам не могу описать, насколько ты мне дорога и ценна как человек, как личность, но… Ему кажется, что всё его тело, с ног начиная, вновь покрывается слоем камня — лишь снаружи, оставляя внутри всю мятущуюся, пульсирующую жизнь. — …как так вышло, что ты сразу увидела и приняла меня таким, какой я есть, а я тебя просто… пожалел? Он был готов к тому, насколько стыдно в этом будет признаваться — но не готов встретить её суждение этого откровения. Воздух точно не согрелся, потому что каждый вдох изнутри болезненным холодом сжимает горло — до тех пор, пока ему на щёку не ложится согревшаяся в его руке ладонь Эллен — мягкая и тёплая с шероховатыми, мозолистыми, легко щекочущими кожу подушечками пальцев. После этого глаза не раскрыть уже невозможно. — А с чего у тебя такие категоричные выводы? — от звука её вдумчиво-неравнодушного, певучего голоса петь хочет само сердце. — Почему ты так уверен, что я не повелась первым делом на то, что лежало на поверхности? Она разворачивается к Оджи полностью, чтобы осторожно соприкоснуться с его второй, холодной рукой настолько же замёрзшей своей, и склоняет голову набок пытливо. — И почему ты считаешь плохим то, что нашёл меня — какой я тогда была! — достойной сочувствия? Видимо, чему-то из возвышенных речей подруг она всё же научилась в своё время. Оджи её вопросом растерян — но он же принёс ему облегчение. — Для человека, который помог мне вспомнить себя настоящую и справиться с собственным прошлым, — пользуясь тем, что обстановка становится доверительнее, а температура — понижается, Эллен придвигается ещё ближе — находясь теперь едва ли в четверти метра от него, — на своём ты как-то слишком зацикливаешься. Она улыбается и вытягивается стрункой, когда Оджи, сбрасывая понемногу оцепенение, неторопливо берёт её за свободную руку. Вместе с морозом вступает в свои права и луна — серебристый свет смелее льётся через окна, рисуя синие тени на стенах, голубоватым мрамором заливая пол, сиянием ночного светила отражаясь в глазах Эллен и белым золотом — неестественным, непривычным, по-своему чарующим — подсвечивая волнами лежащие на плечах и затылке волосы Оджи. Бывают такие люди, которых как не пытайся в ночь затащить, не вписываются они в неё, чужими выглядят, неуместными. Эллен всегда забавляло то, как её темнота принимала будто родную, не причиняя дискомфорта в ответ, когда как Оджи бледный свет луны и цвета сумрака превращали в фарфоровую куклу — правильную, прекрасную, даже подвижную, но лишённую и намёка на жизнь. Ей же льстило, что Оджи при всей своей неуместности темноты не боялся — потому что знал, что там комфортно ей. Оджи не мог не радоваться тому, что при всей своей склонности прятаться в тени, таким чувством защищённости её окружавшей, Эллен смогла принять и полюбить свет — настолько, что ныне предпочитала жить больше днём, нежели ночью. — Глупо было бы считать, — нарушает установившуюся морозную тишину Эллен, внимательно разглядывая погружённого в размышления парня, больше похожего на меланхоличную статую, — что можно так и взять и с первых же секунд человека действительно насквозь увидеть. Вот ты, например, — заставляет ресницы приподнять и к разговору проявить больше внимания, — при нашей первой встрече не мог никак узнать, что от смерти спас не просто кошку, а существо вполне себе разумное. Человекоподобное даже. Руку от щеки убирает — от чего вновь подставившийся холоду Оджи едва заметно брови недовольно приподнимает — и задумчиво прикладывает палец к подбородку. — Можно сказать, что ещё и волшебное. — Это точно, — и Эллен чуть втягивает голову в плечи, снова зарумянившись, когда Оджи негромко отвечает, а углы рта у него приподнимаются в еле видной, но от чего-то такой согревающей своей искренностью улыбке. Окутавшая парня аура сонной меланхолии не мешает ему продолжить. — А ты вряд ли могла догадываться, что я хотя бы воды боюсь, — предполагает будто, озорно щурясь, и Эллен фыркает только, сдерживая смешок — совсем ведь дразнить не пытается, как можно! — И совсем не ожидала, что когда-нибудь ты на меня наткнёшься, как на фонарный столб какой-нибудь, — решает припомнить что-то более личное и оттого неловкое, — только потому, что решил, будто идти по улице, но смотреть только на консоль — хорошая идея. — Представляю масштабы твоего последующего разочарования в людях, — усмехается Оджи, задирая к потолку голову. — Мол, подумать только, и у этого дурака действительно столько фанаток? — Не столько дурака, — в тоне её позванивает недовольство, но чувствует он даже не лёгкий подзатыльник — так, едва ощутимый шутливый шлепок ладонью, — сколько любителя прибедняться почём зря. — Учусь себя недооценивать у лучших, — подкалывает намеренно и громко, особенно последнее слово выделяет, раздумывая, последует ли за первом подзатыльником второй. Эллен вздыхает с такой же театральной усталостью и взъерошивает ему ладонью волосы. — И вот с человеком, которого ты плохо знаешь, ни за что бы ты не стал себя так вести. Не то что бы я жалуюсь, — скрашивает (недо-)жалобу широкой, обнажившей заострённые клыки усмешкой, и сам Оджи не может не улыбнуться шире в свою очередь, заражаясь её приподнятым настроением. Быстро уступившим место настрою чуть более серьёзному. — В любом случае, — Оджи настораживается, когда девушка набирает в грудь воздуха для решимости — чем бы это всё не закончилось… — сбивается, то ли потеряв, то ли не желая неудобную мысль вслух озвучивать, — ну, откуда я знаю, как оно всё будет, вдруг уже через пару лет разбежимся… Оджи опускает плечи и смотрит на неё с таким бесконечным вниманием, словно силясь наконец выискать глубоко запрятанный внутри источник кажущегося неиссякаемым пессимизма. — У тебя что не долгосрочный план, то крайность какая-то, — придвигается совсем вплотную, но по-прежнему только за руку держит, никаких действий смелее не предпринимая — и не позволяя без разрешения. — Сойтись ещё толком не успели, а ты уже о расставаниях думаешь. Настолько не веришь в то, что это чем-то хорошим закончится? — Да ну тебя, — отворачивается Эллен насупившись и нарочито плечом его толкнув, но он чувствует, как трудно ей снова заставлять себя выдавать мысли давно затаённые и сокровенные. — Я надеюсь, что это вообще никогда не закончится. Ожидавший более оптимистичной альтернативы Оджи от настолько оптимистичной альтернативы даже шею вытягивает, оторопев. Его беспомощным состоянием не преминув воспользоваться, Эллен поворачивается обратно и хищновато-довольно скалится. — А ты думал, я шутить буду о том, о чём столько размышляла? — Ни о чём я не думал, — тактично осаждает её Оджи, покачивая головой. — Пытаться предсказывать ход твоих мыслей это заведомо опасно. И в большинстве случаев обречено на провал. — Да ладно, у тебя неплохо получается, — беззаботно отмахивается Эллен, в свою очередь уже явно наметившая какой-то план. Постукивая ногой по полу от нетерпения, она на несколько мгновений доверительно склоняет голову к его плечу и понижает голос. — Проверить можем, если хочешь. Догадаешься, о чём я сейчас думаю? Оджи, не шевелясь, следит за ней внимательно — за тем, как она вкрадчиво, медленно тянется рукой к воротнику его куртки, его ладонь в своей сжимает с заметной силой, и выпрямляется, при этом умудряясь расстояние между ними только сокращать. Стоит только ослепительной догадке сверкнуть в его мозгу, как Эллен хватает его за воротник, рывком к его лицу тянется так быстро, что скорости обдумывать происходящее не хватает- Отстраняется столь же резко, испуганно зажав рот руками, пока Оджи, силясь никаких лишних звуков не издавать, потирает ушибленный её лбом нос и жмурится от ноющей, пульсирующей боли. Исходящий от девушки волнами страх и захлёстывающее чувство стыда он ощущает почти как свои собственные. — Я- я- прости, пожалуйста, я ведь не хотела- я ведь не думала- Оджи нерешительно приоткрывает сначала один глаз, затем и второй, убедившись, что слёзы не потекли. — Могла бы предупредить, что в лобовую атаку идёшь, — ворчит добродушно, внутренне молясь, чтобы не слишком сильно покраснеть — потому что прекрасно понял, что она на самом деле собиралась сделать. — Я бы хоть наклониться успел. Притихнувшая Эллен отводит от рта ладони, да так и застывает с неловко поднятыми перед лицом руками, виновато на парня глядя. Явно чем-то помочь хочет — но боится теперь даже приближаться, и от застывшего в её глазах отчаяния сердце в груди Оджи мечется пойманной птицей. — Ну вот и поделом мне, — отшучивается чуть натянуто — мешает от всей души смеяться всерьёз ошарашенный вид подруги. — Меньше надо было ударяться в лишние размышления и отвлекать тебя от дела. Эллен медленно глаза закрывает, пытаясь улыбнуться в ответ, но внутри полнится лишь мыслями о том, какая же она идиотка, что такой ответственный момент — и так испортила. Должно же в ней хоть что-то оставаться стабильно неизменным. Впрочем, два года рефлексии даром не прошли, отразившись в способности быстро искать из ситуации выход — посещает её догадка столь озорная, что её можно считать хорошим способом как извиниться, так и начатое завершить. — Если позволишь, — складывает на коленях руки и придвигается опасливо, в глаза предпочитая пока не смотреть, — я попробую помочь. Как могу. Спешно прикусывает грозящее сорваться раньше времени «как и собиралась». Оджи окончательно свои руки от лица убирает, от боли почти не морщась, и с любопытством на неё смотрит, покорно ожидая действий. Быстро, украдкой незаметно выдохнув, Эллен его лицо ладонями обхватывает, снова тянется — осторожно, неторопливо — и быстро касается губами самого кончика носа, отстранившись прежде, чем успеть понять, почувствовала ли она что-либо толком. Оджи, видимо, тоже мало что понял — и дёрнуться ведь не успел — но любопытство в его взгляде уступило место выражению, больше похожему на заинтригованность. Прежде, чем Эллен начинает оправдываться, он подаёт голос. — Но ты ведь тоже ушиблась, — в ответ на недоуменный взгляд подруги кивает на её лоб. — Так и что мне не помешало бы… извиниться. Сердце девушки прихватывают с обеих сторон страх и радостное предвкушение, когда Оджи её руки касается и выжидающе смотрит, разрешения спрашивая. После слишком, как ей показалось, торопливого кивка, вперёд наклоняется и ненадолго — но не настолько мимолётно, как она — мягкими, неожиданно тёплыми губами ко лбу прижимается. На это время Эллен дыхание задерживает и с такой силой его ладонь на пару секунд сжимает, что ей кажется, будто она слышит скрип натянувшихся суставов — удивительно, как её ушей что-либо достигает сквозь оглушительный шум стучащей в висках крови. Когда Оджи поднимает голову, и она снова может на него взглянуть, лицо его полно почти той же самой бережной обходительности и нежности, с какой он на первых порах с ней — нервной, вспыльчивой, обидчивой и многое не забывшей — обращался. Почти, поскольку теперь она искренна и полна участия к человеку действительно не последнему, не к загадочной незнакомке, не желающей называть своё настоящее имя, а к подруге — со всеми её радостями, горестями и тайнами на уме, известными ему как свои собственные. Время шуток заканчивается, подведя их к нечто более сокровенному, что упускать никак нельзя. Даже танцующий на стёклах свет и растущие тени на стенах словно замирают, когда Эллен вновь ухватывает — на сей раз обеими руками — воротник его куртки и одну ногу поднимает на уступчатое сиденье, коленом в него упираясь и приподнимаясь, Оджи аккуратно смыкает пальцы на краях её капюшона, потихоньку его снимает, открывая шелковистые волосы и остроконечные уши, а тянутся они оба навстречу давней мечте. Ни о каком холоде речи больше не идёт — даже оставшуюся без капюшона Эллен таким сильным — но столь же приятным и желанным даже — жаром накрывает, что она тянет сильнее, а целует настойчивее, уверенее. Довольно свободная куртка плотно, ощутимо вдоль её тела натягивается, когда Оджи одну руку опускает и сжимает крепко на её талии, а затем и всю ближе к себе привлекает — так, что теперь она биение не только собственного сердца чувствует. Неприятно проходится по горящим щекам и губам назло ещё сильнее похолодевший воздух, когда между ними снова устанавливается расстояние в несколько сантиметров — всего лишь в несколько — и окрылённая Эллен с радостным смехом бросается Оджи на шею, с таким энтузиазмом его при этом толкнув, что парень едва спиной на на сиденье не заваливается, но вместо этого лишь подхватывает подругу, без труда обе руки на её узкой спине смыкая, и прячет из озорства лицо в её волосах. Когда девушка успокаивается и его отпускает, отсаживаясь, углы рта у неё всё ещё так и тянутся в гордой победной улыбке, и Оджи заинтересованно руки на груди скрещивает, ожидая, что вопрос его она поймёт без слов. Свои руки Эллен довольно расставляет по бокам. — Давно хотела это сделать, — провозглашает абсолютно беззастенчиво и самодовольно, смело и с некоторым вызовом парню в глаза глядя. — Если совсем быть точной, — картинно начинает на пальцах пересчитывать, от усердия нахмурившись, — один год и девять месяцев. — Ну и как, — спрашивает Оджи с демонстративной непринуждённостью, скептически брови приподняв, — стоило оно того? Желаемого эффекта он добивается лишь наполовину — девушка смешивается ненадолго, но в руки себя берёт поразительно быстро. — Время покажет, — вновь усмехается клыкасто, а в ответ на вопросительный взгляд парня насмешливо, коварно почти добавляет, — а то ты думаешь, что мне одного раза хватит? Не дожидаясь ответа, она обратно придвигается вплотную, кладёт на плечо Оджи голову, и одобрительно, умиротворённо улыбается, когда он на её локте устраивает ладонь и склоняется, касаясь щекой макушки. — Не хватит, конечно же, — констатирует тихо, как нечто само собой разумеющееся, и заметно прилагает усилия, чтобы не засмеяться, — но времени наверстать у тебя теперь предостаточно. — Достойная плата за все ожидания, я считаю, — невозмутимо соглашается девушка, кивая и невольно отвечая на заданный ранее вопрос. В тишине и окружении высоких синеватых стен проходят несколько минут перед тем, как Эллен поднимается на ноги и скромно потягивает Оджи за руку. — Зайти ненадолго не хочешь? — и предлагает с таким тактом, что Оджи чувствует почти учительскую гордость. — Согреешься хоть, а то тебе домой ещё сколько идти. — Не могу не воспользоваться особым случаем, — отзывается парень галантно, но не скрывая лукавства, и Эллен тут же строго нахмуривается. — Даже не надейся, что один всё слопаешь, Канаде не тебе индивидуально это собирала. — А ты уж сразу во всех смертных грехах винить торопишься, — деланно обижается Оджи, ладонь из её руки высвобождая и устраивая у себя на колене. — Не поделишься хоть, за что таким жадиной меня вдруг заклеймила? — Клеймить я пока никого не клеймила, — многозначительно произносит Эллен, шагнув ближе, — но глаз спускать не буду. Профилактики ради. Недолго подумав, заканчивает выразительно: — Чтобы зубы не слиплись. Оджи заговорщически щурится, не в силах промолчать. — О, понимаю. Нежелание лишиться возможности наверстать упущенное, — не останавливает поток его мыслей даже чем-то недобрым осветившийся взгляд девушки. — Но зачем волноваться о последствиях, если можно всё сделать… заранее? Ему всё-таки приходится понять, что запасы своей смелости он переоценил, когда длинные пальцы Эллен крепко сжимаются на его плечах, и под её напором ему приходится отодвинуться, уперевшись в возвышающуюся за спиной вторую секцию, но и отступать без боя он не настроен, вновь найдя под ладонями линию её талии. — Я не настаиваю, — протягивает девушка вполголоса, наклоняясь так близко, что прерывистое её дыхание согревает кожу, — но ни в коем случае не возражаю.