Если ты идёшь через ад...

Я многого ожидал, в том числе и очередного мата. Слов о том, что я мудак последний и так далее и тому подобное. Но Настя умела удивлять. – Настюх, – я даже засмеялся, – да он же… блин, давай поищем, он просто тебя испугался… почему-то. Я немного стушевался, потому что Настя смотрела совсем уж странно. – Ну не делай из меня идиота, Насть. Сестра сжала мою ладонь. – Дима, я верю тебе. Верю, что видел на улице, может, даже принёс в ту ночь или… хотел принести. Настя вздохнула. – Я кошатница, ты забыл? Если бы в доме был кот, я бы это точно знала. Я уже не знал, что сказать от недоумения. – Возможно, он выбежал… ну, когда Саня пришёл, или когда уходил, – попыталась она сгладить ситуацию. «Да он орал перед твоим приходом как резаный», – промелькнуло у меня в голове. Но вслух я это почему-то не сказал. – Дим, – сестра положила вторую руку мне на грудь, – я всё понимаю. Замещение, эскапизм, выдуманный друг… – На-асть? – я охуевал уже капитально. – Ты намекаешь, что я «белочку» словил? Сестра прикусила губу и молчала. И явно очень старалась не выглядеть… сочувствующей. «Надо найти этого чёрного, глазастого… весь дом переверну… покажу Настюхе и она…» – Может, мне у тебя остаться? – Настя не сдержалась и заглянула мне в глаза с жалостью. – Блядь! – Прости! – она обняла меня крепче. – Димка… – Настя отстранилась, погладила меня по щеке и добавила, улыбаясь: – Побрейся. – Настюх… – я сжал веки, открыл глаза и добавил: – Я позвоню. – Хорошо. Я всегда с тобой, брат. – Спасибо, – отозвался я уже на автомате. Закрыв дверь за сестрой, я зашёл на кухню и присел за стол. За эти двое суток я не раз думал, что хуже в моей жизни ничего быть не может. И каждый долбаный раз ошибался. Не могла Настя мне врать и, тем более так жестоко издеваться. И вот почему она так долго «смотрела» Санин рисунок – пыталась найти кота. Я вспомнил, что она и в туалет заходила, и в ванной руки мыла. Ебаный-пиздец, неужели я, и правда, поехал крышей? Но если я не помнил, что ударил Саню, если я вообще оказался на такое способен, чего удивляться, что якобы притащил котёнка? Который ещё и странно подрос. «За время пути собачка могла подрасти». И потом, я и правда его не кормил, и ссанина его воняла бы уже охеренно. Да и прибирался я. Ну как не заметить было? Ещё вспомнил, что во время ссоры с Саней видел котёнка на шкафу. Но наша большая встройка была вплотную к потолку. Еба-ать… Я схватил бутылку водки и засунул её в холодильник. А шерсть? Они же лезут, жесть как. Я у Насти сроду эту шерсть на одежду цеплял и на стульях, и на диване, и на креслах… Осматривался параллельно, но не видел ни шерстинки. Ни на себе, ни где-то ещё. И на кровати… Я сорвался с места и пошёл в комнату. Одновременно ещё и принюхивался. Сначала тоже осмотрелся, поискал кота, заглядывая под и за всё, куда он мог заныкаться. Походил по квартире, позвал его. Прошёлся взглядом и руками по нашей с Саней постели. Кошачьей шерсти не нашёл. Сел на кровать и прислушался. Ти-ши-на. Как в гробу. Я уронил голову на руки. Оставалось только признать Настину правоту. Опять к горлу подкатила тошнота. Каким же беспросветным мраком стала моя жизнь всего за пару дней. Я оказался способен поднять руку на любимого человека. Я видел реалистичные глюки. Я… сходил с ума? Что делать дальше? Из каких кусков себя собирать? Я прилёг на кровать и закрыл глаза. Голова опять кружилась, как с похмелья днём. Мозг вымотался и физически, и психологически, отказываясь даже воспринимать информацию, и тем более её обрабатывать. – Мр-р-р, – раздалось за моей спиной, и я не вздрогнул даже, а дёрнулся. Резко сел и медленно повернул голову. За мной на кровати лежал кот. Нет, развалился вальяжно и смотрел на меня… насмешливо? Я поднялся, повернулся. По спине неприятным сквозняком скользнули мурашки. Как я мог спутать с котёнком… это? Передо мной лежал здоровенный взрослый котяра. Да не путал я ничего. Он же был мелочью. Я его чуть ли не пальцами поднимал и… А шарик тот? Котёнок был в два раза меньше обычного воздушного шара. Или я так допился, что… притащил в дом вот это? Но Настя не могла такую зверюгу не заметить. Я сглотнул, с силой потёр лицо руками. Глюк не исчез. Судя по всему, было именно так – даже по трезвой я наблюдал перед собой галлюцинацию. Реалистичную до невозможности отрицания. Кот демонстративно потянулся и встал на лапы. Я сморгнул, и он тоже. Точнее, плавно закрыл и открыл… красные глаза. За ним начала стремительно сгущаться темнота. Словно воздух внезапно почернел и собирался в густой туман. А вот мне резко стало не хватать кислорода. – Что за?.. – прохрипел я. Кошак начал расти с такой скоростью, что через пару мгновений мне впору было ощущать себя Маугли. Передо мной на кровати стояла чёрная пантера. – Ёбаная срань, – выдал я, глядя на это… порождение моего больного сознания. Мурашки уже даже не носились толпами, а облепили каждый миллиметр тела и тряслись, вздыбливая волоски. – М-мой-мр-м. Оно ещё и говорить пыталось? Зверюга выросла так, что я уже смотрел на неё снизу вверх. А потом она улыбнулась. Как человек, блядь. Растянула пасть в ухмылке и бросилась на меня. Повалила и прижала к полу. Я даже рыпнуться не успел. А когда попытался, понял, что всё тело онемело, как десна под заморозкой. Вокруг заклубилась чернота, обнимая тварь и выбрасывая отростки, которые распадались на рукоподобные куски и тянули ко мне свои длиннющие «пальцы». И этот монстр опять выдал уже очень внятно: – Мой! И лизнул меня в лицо. Вот это я почувствовал. Ох, как почувствовал. Его язык был шершавым и огромным. Мерзкая липкая слюна осталась на подбородке, щеке и лбу. Меня затошнило, а тварь оскалилась, зарычала, запрокинула голову. Рык перерос в жуткий потусторонний смех, резко оборвался через мгновение, и чёрная гнида ухнула мордой вниз, вгрызаясь зубами мне в грудь. Боль пронзила такая сильная и настолько настоящая, что я потерял сознание. Очнувшись, я ещё долго лежал на полу. Мозг принимал сигналы тела медленно. Наконец я смог пошевелиться. Судорожно ощупал грудь. Она ныла, но никаких повреждений, к счастью, не было. Я всё же смог подняться и с трудом доковылял до кровати. Заколотило так сильно, что я едва не прикусил язык. Руки вообще дрожали, как у припадочного. Я никак не мог унять судороги. Залез на кровать, скорчился, скрючился, обнял себя как мог. Когда попустило, ощутил жесточайшую жажду. Дополз до кухни, нахлебался воды из-под крана. Отдышавшись, налил ещё кружку из чайника. Она была хоть немного тёплой, а то от ледяной уже сводило зубы. Я забыл включить свет в кухне. Он падал только из окна – слабый свет луны и огней города. В каждом тёмном углу мне мерещился чёрный туман и омерзительная морда твари. Выйдя с кухни, я стал включать везде свет. Ткнул включатели ванной и туалета. Даже в прихожей зажёг. Машинально глянул в зеркало и отшатнулся, расплёскивая воду. Но кружку не выпустил, сжав пальцы до боли. Моё лицо почернело от… шерсти. Правый глаз стал красного цвета, а зрачок вытянулся чёткой линией, как у монстра. – С-су… ка-бля, – услышал я свой осипший голос, будто со стороны. Кружка таки выпала из руки, ударилась о пол, но толстое стекло не разбилось, а я дёрнулся и заорал. Однако вместо крика из груди вырвался лишь хриплый, почти беззвучный вопль. Как свозь вату, как в кошмарном сне. Когда силишься кричать, но лишь тщетно напрягаешься. Я судорожно вцепился в лицо, пытаясь содрать с себя эту уродливую живую маску. Только никакой шерсти, кроме трёхдневной щетины не чувствовал. Дёргал кожу до боли, пока окончательно не осознал, что на лице ничего нет. Убрав руки, увидел ухмылку. Свою? Рефлекторно коснулся рта. Нервно сжатые губы были неподвижны. А потом морда твари запрокинулась и захохотала. Завибрировала, став бледнее, прозрачнее. И сквозь неё я видел своё лицо и животный ужас в неморгающих глазах. «Не бойся», – услышал я шёпот в своей голове. Чудовищный, зловещий. Кровь стыла у меня в жилах, а в ушах кошмарным эхом громыхало: «Мой-мой-мой!» Я сполз на пол, и из груди, наконец, вырвался вой: – Съе-би-ись на-ахуй и-из мен-я-я! Адская мразь опять смотрела на меня, ухмыляясь моим ртом. Но от моего крика снова задрожала, пошла пятнами. А моё лицо местами проявлялось сквозь эту гнусную морду. Невольно я начал шарить и скрести по полу руками. Натолкнулся на кружку, сжал её и швырнул в зеркало. Тварь пронзительно завизжала, рассыпаясь осколками. Густой чёрный туман вырывался из каждого и, собираясь хлопьями, нависал надо мной. Опять стало трудно дышать. Мне удалось отползти в комнату. Но башка кружилась дико. Грудь сдавливало нереально. Я вытянулся на полу, судорожно вдыхая. Кажется, провалился в липкое забытье. Когда открыл глаза, тумана уже не было, и я мог дышать ровно. Тишина, окружающая меня, давила надгробной плитой. В большой комнате я ощущал нечто, наверное, напоминающее клаустрофобию. Даже осмотрелся, чтобы убедиться, что не заперт в узком ящике. Взгляд упал на отражение собственных ног в зеркальной двери шкафа. Что-то шевельнулось между ними. Громадный чёрный хвост поднялся, а его кончик загнулся. – Вс-се зеркала не разобьёш-шь, – услышал я неестественный, жуткий шепот. – Смирись. – С чем? – не мог понять я. – Ты мой. – Нет, это ты мой. Долбаный глюк, – теперь я ещё и с привидением разговаривал. – Я нужен тебе. Я нервно заржал. – У тебя больше никого нет. Я подавился смехом и резко сел. – Ёб-т-твою-мать! Это ты заставил меня сотворить всё это! На меня потоком обрушились воспоминания. Эта мерзкая тварь будто накручивала меня, толкала, провоцировала. В ответ она торжествующе расхохоталась. Несвойственные мне ранее чувства – ревность, злоба – родились и трансформировались вот в такое чудовище. Под отвратительный аккомпанемент хохота монстра я закрыл глаза и полетел сознанием в прошлое. Перед мысленным взором появилась сестра. Моя чудесная красавица улыбалась мне. Мы карабкались по жизни вдвоём. Прошли через многие трудности. Она помогала мне во всём. Поддержала, когда я метался в панике эмоций, физиологии, загоняя себя в замкнутый круг. Не понимал, что со мной творится, не хотел признавать себя. Смех твари стал тише и начал надламываться, обрываться, словно ей не хватало сил. Чем больше я вспоминал сестру, тем слабее становился смех. И вдруг прекратился совсем. Воздух рванулся вверх, точно сильный ветер дул прямо из пола подо мной. Мне опять стало трудно дышать, но теперь от того, что воздуха было слишком много. Я открыл глаза. Тьма невнятной массой клубилась под потолком. Спустя мгновения ветер стих, а в густом тумане сформировались глаза и пасть. Тварь злобно зарычала, а я улыбнулся. Нашёл слабое место этой дряни. Рано она торжествовала. Хмыкнув злорадно, я сказал: – Тщеславие – твой самый любимый грех, ага. И добавил, уже откровенно смеясь: – Кошка драная. А потом, снова закрыв глаза и увидев Настю, услышал чёткое: «Я всегда с тобой, брат». Мерзкая ёбань на потолке истошно завопила. А я, вдохнув свободно, смог подняться. Слабость в теле ещё ощущалась довольно сильно. Доковылял кое-как до кровати, лёг и снова закрыл глаза. Мысли унесли меня в то утро, когда я лежал и несколько минут, не отрываясь, смотрел на лодыжку Сани, по которой медленно поднимался луч солнца. Моего любимого художника явно посетила утренняя Муза, раз он выбрался из тёплой постели так рано, и сидя в одних трусах, полностью погрузился в работу. Не замечая ничего вокруг, водил по листу бумаги карандашом. Поджал под себя ногу, согнулся при этом в три погибели. Но в этой позе были видны ямочки на ягодицах. Я обожал смотреть на такого Саньку: окрыленного пришедшей идеей, словно светящегося изнутри, со сверкающими из-под ресниц счастливыми глазами. Такого его всегда хотелось особенно сильно. Его улыбка, его губы, которые я совсем недавно целовал… Воспоминания о прошедшей ночи, нежным шёлком прошлись по телу. Захотелось немедленно прикоснуться, прижать к себе и опять вдохнуть знакомый и любимый запах Саниного тела. Но я лишь удобнее устроился на кровати, помня, что отвлекаться в такие моменты Саня не любил. В конце концов, можно было и дальше наблюдать за тем, как луч продолжал скользить по Саниной ноге. Это зрелище завораживало и гипнотизировало. Будто тайный любовник, ворующий редкие моменты вседозволенности, он ласкал Санину щиколотку, поднимался выше, словно целуя её своим горячими губами. Во рту вдруг пересохло от мыслей, что кто-то на самом деле мог бы проделать всё это с Саней. Моим Саней! Стало жизненно необходимо развеять морок, заклеймить, зацеловать эти согретые солнцем ноги, вызывая ещё больший жар, довести до стонов и крика, до беспамятства и хриплых просьб. Убедиться, что не нужен будет ему никто другой. Никто и никогда. Бесшумно поднявшись с кровати, я подошёл и опустился рядом с Саней на пол. Продолжая рисовать, не поворачивая головы, второй рукой Санька на мгновение зарылся всей пятернёй в мои волосы и снова вернулся в свой мир. Ещё несколько секунд, словно проверяя собственную выдержку, я наблюдал за тёплым воришкой, который успел подобраться к подколенной ямке. Признав полное и безоговорочное поражение, сдаваясь захлестнувшему желанию, я придвинулся ближе, загораживая, отбирая у солнца своё. Провёл языком по коже, смывая присутствие другого, пусть и выдуманного соперника. Санька крупно вздрогнул, замер и посмотрел вниз на меня. Продолжая водить языком по ямке, руками я гладил его ногу. Сначала невесомо, едва касаясь волос. А потом чуть сильнее, но очень медленно и нежно. В наступившей тишине было отчетливо слышно участившееся дыхание Сани. Его кожа под моей ладонью покрывалась мурашками. Усилием воли я заставил себя оторваться от случайно обнаруженной новой чувствительной точки на, казалось бы, изученном до последней родинки теле любимого и развернул Саню лицом к себе. – Нет! – монстр разорвал мои воспоминания своим визгом. – Его больше нет! – И пусть, – лыбился я счастливо и, уплыв обратно к Сане, прижал его к себе. – Он тебе изменил! – А я его ударил. – Он трахается с тем уёбком! – А я его люблю. – Он тебя… – Исчезни, а? Задрал отвлекать. Тварь пыхнула возмущением, задохнулась, заворчала. Мне уже было реально не до неё. У меня с Саней секс практически намечался, а тут какая-то блядь потолок мне пачкала. – Мя-я-яу-у… – раздалось жалобно. Я вздохнул и открыл глаза. – Ну что ещё? Мелкий сидел на полу и смотрел на меня своими большущими глазами. Выглядел он жалко. – Брысь, – бросил я ему. Глаза твари опять покраснели. Пасть оскалилась вполне себе немаленькими зубами. Шерсть этого мелкого убожества встала дыбом. Сам он выгнулся дугой, попятился, одновременно рыча. При этом дёргался ржачно. Фантом-калека, бля. Меня разобрал дикий хохот. Призрак завыл протяжно и кинулся прочь из комнаты. – Нассышь в тапки – придушу! – крикнул я вдогонку. – Шавка подзаборная. А я вернулся к Сане и любил его, и он наслаждался со мной. Это было так реалистично и так по-настоящему, что я опять улетел в эйфорию, кончив вместе с ним.