Если ты идёшь через ад...

А после стало так стрёмно. Я посмотрел на смятую Санину футболку, чистой рукой, точно вор, запихал её под подушку и чуть ли не убежал в ванную. Там, помыв руки и зачем-то открыв шкафчик, мельком увидел его триммер с кучей насадок. И тут же закрыл от греха подальше. Не хватало ещё повспоминать, как Саня брился или, того хуже, просил иногда побрить его в «труднодоступных местах». Выйдя из ванной, попробовал поискать другие вещи. Заметил большие наушники и вспомнил про вторые – беспроводные. Нашёл их, положил в сумку и те и другие. Опомнился про нашу общую карточку. Она была оформлена на меня, но мы оба кидали туда деньги, когда копили на совместные покупки. И сейчас там была уже приличная сумма, так как откладывали на два отпуска. Следующим летом мы собирались всей компанией в Тель-Авив на Парад гордости. Марк звал нас всех уже не первый год. А мы и не были против, собственно. Главное, чтобы у всех совпали возможности. Даже ради стёба выбирали друг другу костюмы. И угорали, представив нашу компанию в блестящих переливающийся стрингах, с перьями на головах. Ещё думали проехаться, как Марк говорил, «к четырём морям» – к Средиземному, что было сразу «недалеко ходя», Мёртвому и Красному. Возможно, и на Кинерет съездили бы. В конце ноября мы с Саней планировали съездить в Калининград и покататься по побережью. Саня мой хотел к Балтийскому морю именно в это время года. Переменчивая погода и штормы его не смущали. Он, наоборот, восхищался такой стихией, к тому же мечтал найти янтарь. Не то чтобы питал какие-то особые чувства к этому минералу, но факт того, что роскошное бушующее море может подарить нам эту древнюю красоту, завораживал его. Как-то он прочитал мне слова из какого-то рассказа: «У памяти свойства янтаря. Словно крошечные пузырьки воздуха, на дни и годы в ней застывают только самые яркие моменты. Стеклянный зимний воздух навсегда остается в медовой сосновой смоле. Запах первого снега в четках из «дара солнца». Но что именно сохранит янтарь твоей собственной памяти? Она оставляет лишь самые важные кадры. Скользящее сквозь пальцы песком время делает окончательный монтаж». Я тогда слушал и ощущал удивительное тепло, умиротворение. Мне резко захотелось обнять Саню, прижать к себе одновременно и крепко, и нежно. В итоге я так и сделал. Шептал ему, как я счастлив от того, что в моей памяти есть такой потрясающий «кадр», как сильно хочу, чтобы наше с ним «кино» было длиною в жизнь. И Санька отвечал, что это желание безоговорочно взаимно, отзывался на мои ласки тягучей нежностью. Улыбался мечтательно, пока я легкими поцелуями и пальцами «пересчитывал» его родинки. А после, поймав мою руку, прижимался губами к запястью так сильно, словно хотел «услышать» пульс. Что мне оставалось сейчас? Сделать «окончательный монтаж»? Вот так, уткнувшись в его футболку, «пересматривать» иногда наше «кино», зная, что хэппи-энда никогда не будет? Я не хотел в это верить. Не хотел до зубовного скрежета, до желания опять что-нибудь разъебать. Что в ноябре уже точно никуда не поедем, я понимал. Мы не купили ещё билеты, не бронировали отели. Саня говорил, что позже будет и выбор, и цены хорошие. И спешить нам необязательно. Может, и мне не стоило сразу сдаваться? Может быть, ещё и съездили бы. Полтора месяца… Мало? Кому как. Цель-действие-результат. Цель у меня была очень чёткая, результат я хотел вполне конкретный. А вот с действиями пока получалась полная херня. Может, предложить Сане деньги? Во-первых, это в любом случае было честно. Во-вторых, возможно, это хоть как-то сбило бы Саню с продуманного им плана. И, главное, я не нарушал условий «договора». Слово я давал не говорить с Саней о наших отношениях. А вот обсудить вопрос общих денег или даже вещей – было вполне возможным и даже правильным. Я ж типа не держу. Чис-сто по делу. Хотя и тут я рисковал обломаться. Саня вполне мог спокойно заявить, чтобы я перекинул деньги на его карту. Или вообще сам поднял бы этот разговор. Но в любом случае это было хоть каким-то действием. Да, пожалуй, нужно было так и сделать. Я даже подумал сразу перевести деньги, но отмёл эту мысль. Мне нужен был хоть какой-то нейтральный повод для разговора. Уснул я под утро, когда уже голова разболелась и глаза слипались. Поставил будильник на десять, чтоб не дай бог не проспать. Но за час, пока ждал Саню, я понял, что лучше бы проспал, ну или встал бы минут за пять до его прихода. Ближе к одиннадцати меня уже физически трясло. Я не находил себе места. Меня швыряло от паники в апатию. То хотел наплевать на данное слово, упасть на колени, как только Саня войдёт, и умолять его дать мне даже не шанс, а хоть крохотную надежду. То думал поздороваться, уйти на кухню и просидеть там всё время, пока Саня собирался бы. Он не открыл дверь своим ключом, а позвонил. Увидев его, я едва сдержался, чтобы не воплотить в жизнь первый вариант прямо на пороге. Сжал дверную ручку так, что рука заболела. Саня не смотрел мне в глаза, нейтрально глядя куда-то в район шеи или словно сквозь меня. На лице у него не наблюдалось никаких последствий моего… поступка. Саня не выглядел злым, обиженным, грустным. Он даже не был чужим, не моим Саней, как мне показалось при разговоре по телефону. Его вид можно было назвать немного усталым, немного отстранённым. Как будто он пришёл с работы и ещё не увидел меня, ещё не… улыбнулся мне. – Войти можно? – Саня посмотрел мне в глаза. Взгляд, голос… Ледяное равнодушие. Но обжигали хлеще кипятка. Блядь, я ж стоял столбом и не впускал его в квартиру. – Д-да, я… прости… п-про-ходи, Сань. Голоса не было вообще. Я сипел кое-как. Отступил слишком резко, а ручку двери не выпустил. Ладонь словно вплавилась и потеряла чувствительность. Я дёрнул резко. По руке побежали мурашки, точно я её отлежал. Саня прошёл, запер за собой дверь. От него довольно сильно пахло табаком, будто он покурил вот только что перед подъездом. Но сейчас меня это не смущало ни капли. Мне хотелось прижать Саню к себе, обнимать, целовать. Забыть про время, наслаждаясь его близостью, его взаимностью. Первым делом он выложил всё, что было в карманах ветровки на тумбу. Когда очередь дошла до ключей, я заметил две связки. На одной были ключи от рабочего кабинета и от квартиры его родителей. Выцепил взглядом одни от Илюхиной квартиры и какие-то ещё. А вот на второй связке были Санины от нашей квартиры. Причём два экземпляра. Как-то он забыл их дома. Виноват был я. Обожал заниматься любовью с Саней в любое время суток, но от утреннего секса кайфовал, наверное, больше всего. Понятно, Саня потом заторопился. Я тоже суетился и хотел помочь, но больше мешал. В итоге закрыл за ним дверь сам, а он забыл свои ключи. Вечером я задерживался сильно, и вырваться не мог даже, чтоб передать ключи Сане. Торчал на срочном совещании, которое уже раздражало и своим содержанием, и затянутостью. У Насти был запасной комплект, так же как и у нас от их квартиры, но они с Костей были в отпуске. Илюхи со Славкой тоже не было в городе. Санька обматерил меня, правда со смайлами и уехал после работы к Марку с Лёхой. Они тогда буквально на днях вернулись из Израиля, и мы ещё даже не успели всей компанией собраться и выпить за встречу. Так они отлично «порепетировали» с Санькой, напоив его израильским вином. Когда я за ним заехал, он был такой хор-роший, что я угорал и умилялся одновременно. – Я де… дегус… – Я понял, ага, – хохотал я. – Гранату… гранатовы-воё… – Чего его так развезло-то, я не понял? – изумился Лёха. – Может, устал Саня, мотэк шели*, еще и перепробовал всего. Привыкнет. – Глаза у Марка блестели, и смотрел он на Лёху с нежностью. Они-то оба были в той самой кондиции, которую Санька смешно называл «сексуальной дозой». Хмыкнув понимающе, я отказался от предложения присоединиться к ужину, сославшись на то, что уже поздно. К тому же на следующий день все собирались встретиться у Илюхи, и увёз Саню домой. Санька не обижался на меня ни секунды. И утро, и вечер в тот день удались на славу, как он говорил. Но второй запасной комплект мы всё-таки сделали. И он был у Сани на работе на всякий случай. И вот теперь они оба лежали на тумбе отдельно от других Саниных ключей. Значит, он даже на работу за вторыми ключами смотался. Подсознание кричало ответ на мой глупый вопрос – зачем. Но я не хотел его слушать. Разувшись и сняв, наконец, ветровку, Саня не повесил её. Сложил и, держа в руках, прошёл в комнату. При этом явно стараясь не задеть меня. Второй вариант – посиделки на кухне – отпал сам собой. Меня потянуло за Саней, как магнитом. Заметив мои «начинания», Саня остановился. Я поспешно ответил на незаданный вопрос: – Я начал собирать, но… не успел. – Спасибо, – так же равнодушно-холодно ответил Саня. Я же резко вспомнил про футболку под подушкой. Волна стыда накатила стремительно, плеснула крови к лицу. Я чувствовал, что даже уши горели. Ёбаный-пиздец, а если Саня её искать станет? Надо было срочно как-то незаметно её вытащить. Саня положил ветровку в сумку и достал из шкафа тёплую куртку. Да уж, не май месяц. И за неделю прилично похолодало. Мне опять стало стыдно, но по другой причине, и про футболку я махом забыл. Естественно, я знал, что Саня практически не выходил от Илюхи всю неделю, да и выручили бы они его тёплыми шмотками, если что. Но всё равно, стало так мерзко и противно от самого себя. Вынудил любимого человека буквально сбежать от меня, толком не собравшись. Хотя ветровку он всё же тогда захватил вместе со своей кожаной курткой. В ней, кстати, сейчас было бы теплее… Саня снова пошёл в прихожую. Я опешил, успел испугаться, что он хочет уйти – мозг вообще не успевал соображать. Снова, как привязанный, потащился за Саней. Когда он повесил куртку и стал раскладывать по карманам недавно выложенные вещи, до меня дошла простая очевидная истина. Само собой, он хотел пойти на улицу, одевшись теплее. Санька закончил и вернулся в комнату, а я в этот раз остался в прихожей. Стоять и смотреть на единственную вещь, которую Саня оставил на тумбе, которую он не… возьмёт больше с собой. Страстно захотелось украдкой сунуть ему ключи в карман. Я даже инстинктивно шагнул к тумбе. Но вздохнув, всё-таки развернулся и ушёл в комнату. Саня действовал очень быстро. Первым делом он достал вещи, упакованные в вакуумные пакеты. Нам нравилось так хранить «несезонные» шмотки. Места занимали гораздо меньше – удобно. Потом достал несколько таких же, но пустых пакетов и стал аккуратно складывать в них вещи с полок и вешалок. Саня не суетился, казалось, что вообще не волновался и не нервничал. Но его выдавали губы. От того как сильно Саня их сводил, они даже подрагивали. Я присел на крутящийся стул и машинально слегка раскачивался. Чтоб хоть как-то успокоиться, что ли. Услышав мои мысли, любой нормальный человек, наверное, покрутил бы пальцем у виска. Сейчас я безумно хотел скандала. Любую самую отвратительную сцену. Пусть бы Саня орал, оскорблял, вмазал мне, в конце концов. Может, для него это в своём роде закрыло бы гештальт? А для меня открыло бы двери, которые теперь являлись даже не дверьми, а непробиваемыми воротами и единственным путём в неприступную крепость. Но Саня двигался, чётко придерживаясь плана – цель-действие-результат. В общем-то, он тогда цитировал не мои слова, а простую формулу успеха из технологий продаж. Оттуда же вспомнилась фишка – умение «читать» клиента. Но сейчас это даже не умение, а знание мне никак не помогало. Ведь для меня и стены, и ворота крепости были прозрачными. Я понимал, что творилось у Саньки в душе. Знал о его переживаниях и от Илюхи, и сам чувствовал. Не первый год были знакомы. «Саня мой, что же мне делать?» Я вдруг вспомнил про деньги. – Сань, по поводу карты нашей, – я даже встал со стула, – то есть денег… общих. Запнулся, но Саня не отреагировал никак, молча продолжая собираться. – Хотел перевести… куда тебе лучше? – спросил я. – Не надо, – отозвался Саня, даже не повернувшись. Вот так. Спокойно, ровно. Ни тебе – подавись, подотрись, на крайняк – обойдусь. Ла-адно, предмет разговора всё же появился. – Сань, это не… – я опять сбился, не хотелось почему-то говорить «неправильно». – Просто это будет логично. Ты же… там твои деньги. – Ок, переведи половину на мою зарплатную. И опять – ноль эмоций. – Половину тоже не совсем… Я не всегда вкладывал в нашу с тобой копилку. Ну, вот… когда ноут купил, помнишь? – вспомнил я первое попавшееся своё дорогое приобретение, из-за которого два месяца в наш накопительный фонд не кидал деньги. – И я так же пропускал. Саня уже поражал меня своим спокойствием. Ничто его не выводило из равновесия, не сбивало. Он пёр к цели, обходя острые углы, словно программировал себя со скоростью искусственного интеллекта. – Ну а покупки наши? Вон телек, – упёрся я взглядом в плазму, – вместе же выбирали и… смотрели. Пусть и сбивчиво, но всё-таки я старался подбирать слова таким образом, чтобы акцентировать внимание на наших общих интересах, общих вещах, общей жизни. Невольно Саня должен был вспоминать, думать. Ну, хоть какие-то мысли о нас обязаны были неизбежно проскальзывать у него в голове. И я угадал. Саня в это время складывал рубашки в пакет, и рука, придерживающая его край, дрогнула. Губы дёрнулись. Саня куснул щеку изнутри. – Холодильник тоже мы с тобой… – продолжил я осаждать крепость. – Чтоб удобно было… – Ладно, – выдохнул Саня, перебивая меня. По сравнению с его предыдущим спокойствием это прозвучало резко. Но собрался он моментально. Вдохнул глубоко и выдохнул медленно. И очень тихо. Если бы я пристально не наблюдал за ним, то не заметил бы даже. – Ок, переведи две трети, – услышал я всё тот же холодный тон. Вот и поговорили. Я молчал. Аргументы кончились. Докапываться и считать копейки, даже ради описания совместного быта, выглядело бы уже мелочностью. Саня выпрямился после того как в очередной раз уложил вещи в пакет. Вдруг посмотрел на меня и спросил: – Так логично? Угу, в осаждающих из крепости плеснули помоями и поржали. Я кивнул и так и остался стоять с опущенной головой. А Саня продолжил сборы. Снова присел, закрыл заполненные пакеты. Потом достал пылесос и стал откачивать из них воздух. В конце концов, я не выдержал и ушёл в ванную. Упёрся руками в раковину и смотрел исподлобья на своё отражение: «Думай». Штурмом крепость брать нельзя. Осаду держат. Я опустил голову, взгляд упал на стакан с нашими зубными щётками. Хм-м… Отлично, покидаем смелым защитникам мешки с пищей. Саня же не запрещал помогать ему собираться. Я достал его триммер и пошёл в комнату. Саня уже отодвинул пылесос и сложил пакеты в сумку. Я протянул ему триммер. Саня посмотрел на него, но взял не сразу. Когда всё же протянул руку, я, «внезапно» опомнившись, добавил: – Блин, футляр же забыл, – и прямо вложил триммер в Санину руку, словно заторопившись, а на самом деле, чтобы прикоснуться к его ладони. Убирая руку, ещё и по пальцам Саниным скользнул плавно. И рука Сани опять дрогнула. В лицо я намеренно не смотрел. Развернулся как ни в чём не бывало и почесал обратно в ванную за «забытым» футляром с насадками. Выйдя из зоны видимости Сани, я обхватил руку за запястье и «нёс» её, точно она внезапно стала драгоценностью. А в ванной вжался в ладонь лицом, вдыхал до головокружения, как будто я прикасался к Сане, как будто я вдыхал его запах. Бля-ядь, как же я буду жить без него? Относительно успокоившись, я снова вернулся к нему. Но он больше не повёлся. Кивнул мне на комод, где мы хранили постельное бельё, мол, положи туда, и буднично спросил: – А где штаны синие с серыми полосами? Я завис. Конечно, я толком не помнил про штаны. Зато резко вспомнил про футболку. – Может, в стирке? – предположил Саня. – А, да! То есть, нет, я всё стирал, – я опомнился и засуетился, – только не погладил. Если сразу не успевали погладить, мы складывали бельё на специально оставленную для этого полку в комоде. И в этот раз я машинально запихал туда Санины шмотки, когда они высохли. Мысли о футболке выбивали из равновесия очень сильно. Я торопливо открыл комод, присел и нервно вывалил все неглаженые вещи на пол. – Тут чисто, я убирался вот только, – попытался я оправдаться. Сразу же нашлись штаны, ясное дело, и ещё несколько его вещей. Я стал их выбирать из общей кучи, в которой было и постельное бельё. А Саня подошёл ближе, поднял штаны и перекинул себе через плечо. Хотел, видать, все вещи так собрать, а потом уже по одной складывать в пакет. Я подумал подать Сане следующую, чтобы опять попробовать прикоснуться к нему. Но меня осенило другой идеей. – Кстати, Сань, может, постельное бельё возьмёшь? Я поднял взгляд на Саню и понял, что снова угадал. У него заиграли желваки, дрогнули губы. Он снова тихо вдохнул, выдохнул и ответил: – Нет. – Да почему, Сань? – про футболку я и сам почти не думал уже. А уж Саня в такой момент точно не вспомнил бы про неё. Разговор о нашем постельном белье мог вызывать самые интимные, самые тёплые воспоминания из нашего «мы». – Вон совсем новый наш, – продолжал я воодушевлённо, бросив взгляд на нижнюю полку, где лежал упакованный комплект, и тут же снова посмотрел на Саню. – Ты, кстати, сам его купил. – И этот, – я потянул из кучи ткань тёмно-синего комплекта. В руках оказалась наволочка, и я поднял её выше. – Чистый и тоже новый… почти. Комплект мы действительно успели использовать лишь несколько раз. Просто по причине того, что постельного белья у нас было довольно много. Саньке почему-то нравилось разнообразие в этом вопросе, а мне абсолютно всё равно было. Так что я не заморачивался, когда он покупал очередной. Но именно этот запомнился тем, что Саня урвал его опять по распродаже. Притащив домой, нахваливал и качество материала, и цену. А я улыбался, слушая восторги Сани моего, наслаждаясь его радостью. Потом вместе заправили постель этим бельём. Санька смотрел на него, любовался, а я любовался Санькой моим. Поймав мой взгляд мельком, он, было, вернулся к разглядыванию постели, но вдруг резко повернулся ко мне: – Даже не думай, а то опять в стирку полетит сразу. Я опустил голову, вздохнул, изобразив скорбь, но исподлобья хитро посмотрел на Саньку, едва сдерживая улыбку. – От зар-раза, – хмыкнул он, – тащи полотенце большое. Но после утреннего страстного «пробуждения», бельё пришлось-таки поменять. Саня тогда валялся довольный, пока я ласкал его, продлевая обоюдную негу. – Ты как месяц не трахался, – хохотнул он, нежно гладя меня по голове, – или бельё тебя так возбуждает? – Ты меня возбуждаешь, – я поцеловал Саньку в плечо. – Месяц без секса? Не знаю, не пробовал. Он расхохотался. – Не, гипотетически можно продержаться… недели три, – я почесал подбородок, глядя в потолок, а потом посмотрел в глаза Сане и добавил серьёзно: – А вот без тебя – сдохну. – Это взаимно, Дим, – он притянул меня к себе и целовал тягуче, нежно, долго. Потом посмеялись, что помирать нам рановато, потому что ни за каким бесом не будем расставаться так надолго. И вот этот «бес» пришел откуда не ждали и даже представить себе не могли. Чёрная, болезненная, не поддающаяся логике и разуму ревность, тварь, родившаяся в моей голове, отрезала меня от любви и доверия. Видимо, я опять попал в точку, намеренно подкидывая Сане повод для воспоминаний. Он молчал дольше. Не смотрел на меня, отвернувшись и пытаясь изобразить отстранённое раздумье. Типа вспоминал, что ещё нужно взять. При этом скрестил руки и украдкой вдохнул-выдохнул несколько раз. В его душе тоже бушевал пожар. Я предал его доверие, жестоко растоптал веру, преданность, любовь. Я видел его обиду сквозь маску равнодушия, чувствовал его боль. Саня стоял так близко. Мой любимый человек, неотъемлемая часть мой жизни. Мой Саня… уходил от меня. И я сломался. Меня притянуло к нему запредельной силой. Даже не понял, как придвинулся ближе и едва не вжался лбом в бедро Сани. Он, видимо, так старательно «задумался», что не сразу заметил. И когда наконец стал поворачиваться, опуская руки, случайно задел мою голову. Меня лихорадило от его близости капитально, и я неосознанно поймал и прижал к губам его ладонь. Саня резко отдёрнул руку. У меня невольно вырвался стон, а потом и хриплое: – Саня мой… – Никогда! – услышал я голос полный злобы. – Никогда так меня не называй! Я посмотрел на Саню и увидел лишь ярость в его глазах. – Никогда больше не трогай! Я молчал. Нечего было сказать. Мой взгляд, полный раскаяния, а теперь и отчаяния, говорил за меня. Но это не могло помочь. – Блядь! – Санька вцепился руками в свои волосы. – Ты даже слово не можешь сдержать. От такого поворота я моментально опомнился. Нет-нет-нет. Нельзя было допустить, чтоб Саня винил меня ещё и в том, что я не выполняю обещание. Иначе сорвётся, но не в нужном мне смысле, а лишь ещё больше убедится в правильности своего решения. Согласно «договору», я ничего не нарушал. Поехал крышей, конечно, от желания прикоснуться к Сане. Но соглашался-то я – не разговаривать о наших отношениях. Поэтому, поднявшись, сказал как можно ровнее, но не глядя Сане в лицо: – Я просто помочь хотел. – Отъебись ты со своей помощью! Съебись из моей жизни вообще! Исчезни нахрен! Я увидел, что у Сани сжались кулаки. Да, родной, ударь, наори, выскажи мне всё, что чувствуешь. Но он вдруг шумно вдохнул, расслабил руки и даже тряхнул ладонями. Я поднял взгляд, в который раз поражаясь Саниной выдержке. Но он всё-таки ударил, только другим способом. – У меня есть помощники, – сказал он, – и жить теперь есть где. У Пети. Я опустил голову, опасаясь выдать себя и парней. Для совсем уж полного пиздеца не хватало только, чтоб Саня догадался о нашем сговоре. – Ирония судьбы, да? Ты думал, что я с ним трахаюсь? Вот и додумался. И теперь я буду жить в его квартире. Он предложил мне. Как другу. Я закусил губу и не мог ничего сказать. Мысли путались. Во-первых, всё, что вертелось на языке, казалось мне сейчас идиотским палевом. Во-вторых, меня опять изумляло Санино спокойствие. Он говорил без издёвки, просто озвучивал факты. От того, что уже надо было реагировать быстрее, голова вообще не соображала. Но моё молчание и нервную растерянность Саня понял по-своему: – Снова не веришь? Опять кулаки зачесались? Из меня будто вышибли весь воздух, и пол ушёл из-под ног. Я даже не понял, как упал на колени и шептал, говорил, кричал – как сквозь вату, как во сне, с трудом выталкивая слова: – Никогда… Сань… Саня м-мо… я не знаю, как вымолить… у тебя прощение… что мне… как я буду… жить… как без тебя… не знаю… в голове пиздец и… Санька опешил, смотрел ошарашенно на меня и молчал. – Но я знаю точно… абсолютно точно! Сань, никогда больше… я лучше руку себе отрублю или… То ли я говорил ещё что-то и не слышал себя, то ли уже ничего не мог сказать. Так плохо мне не было, наверное, вообще никогда. И даже все потрясения этой недели меркли. Я, наивный дебил, думал, что будет лучше, если Саня выскажет, что думает. Вот он и сказал. И я теперь подыхал чуть ли не физически. Тела вообще почти не чувствовал, а голова заболела резкой, торкающей болью до звёзд перед глазами, до тошноты. Саня переступил с ноги на ногу, кашлянул в кулак. От непробиваемого спокойствия не осталось и следа. – Ты… это… ну… встань, – он выглядел смущённым, растерянным. Я вздохнул и даже смог подняться на ноги. – Дим, – Саня впервые назвал меня по имени, – я всё понимаю, только… такое не прощают. Мне оставалось лишь молча опустить голову. Да, я совершенно точно «прочитал» мысли своего любимого человека. Всё наше прошлое, все четыре года любви и тепла не смогут компенсировать тот кошмар, что я сотворил. И сейчас Саня говорил разумом, а не сердцем, даже если в его сердце ещё… Мне даже думать стало невыносимо. Боль усиливалась, голову хотелось засунуть под холодную воду или сдавить жгутом, чтоб хоть как-то избавиться от чувства, что она вот-вот расколется. – Мне… – Санькина растерянность, пожалуй, даже усилилась. – Дай я… соберусь просто побыстрее и… мне идти надо. Я покивал и ушёл на кухню. Вытащил аптечку и дрожащими руками попытался найти таблетки от головной боли. Удалось это, когда уже вывалил половину содержимого на столешницу. Выковырять из блистера таблетку тоже удалось не сразу. Положив её в рот, запил водой прямо из графина, который обхватил двумя руками, всерьёз опасаясь не удержать за ручку и тем более не старался даже наливать воду в стакан. А потом пошёл в ванную и засунул-таки голову под кран. Правда, всё же заставил себя сделать воду относительно тёплой. В итоге боль отпустила немного. Я тщательно вытерся, но футболка тоже намокла прилично. Снял её и накинул на полотенцесушитель. И собрался было на кухню. Но плюнул и зашёл всё-таки в комнату за сухой. Мне хотелось приоткрыть окно, чтоб не навалилось опять ощущение духоты, которое преследовало меня на нервной почве. И сидеть полуголым не хотелось. Санька сначала просто мазнул по мне взглядом, но вдруг уставился обалдевшим взглядом. И тут у меня сдали нервы. Ну что я без футболки, что ли раньше не ходил дома? Не нагишом же вошёл. В его сторону никаких поползновений не делал. Молчал вообще. – Умылся. Футболка намокла, – буркнул я. – Щас уйду. Саня смутился, опустил взгляд и, отвернувшись, суетливо продолжил собираться. Взяв футболку из шкафа, я не стал её надевать в комнате, ушёл и оделся уже на кухне. Вскипятил чайник, заварил крепкого чая, набухал шесть ложек сахара в кружку и пил, стараясь не думать вообще ни о чём. Получалось плохо. Головная боль отступила, но навалилось отчаяние. С обидой, злостью и даже с ненавистью можно было временно смириться, принять. Сильные эмоции – проходящи. Через неделю, месяц, год… я бы пытался вернуть Саню. Ждал бы его столько, сколько потребовалось. Но как быть с доводами разума, на которые опирался Саня? Ведь он убедил себя в том, что пути назад нет, что второй шанс в подобной ситуации невозможен. Очевидно, можно было утешать себя тем, что это решение пока основано всё на тех же эмоциях. Но когда человек испытывает сильную обиду, разве он рассуждает так, как рассуждал Саня? А он вбил себе в голову чёткую установку и уверенно держался её. Ну, почти. Мелкие срывы на фоне общей выдержки в данном случае не считались. Да и их спровоцировал я. А Саня всё же не робот. Хотя такому стойкому самоконтролю позавидовала бы и машина без чувств. Но сколько ни анализируй, а делу это не помогало. Я опять был в тупике. Отпустить Саню навсегда? Принять и смириться? Нет, сейчас мне от таких мыслей хотелось в то самое окно выйти. Время. Время – лучший лекарь. Не можешь изменить ситуацию – измени отношение к ней. Пока эти банальные слоганы можно и нужно было использовать, чтоб эмоционально не загнуться нахер. Да и физически чувствовал себя хуже некуда. Я услышал, что Саня вызвал такси. И потом он почти сразу зашёл на кухню. Он всё ещё выглядел немного растерянным. И в движениях ощущалась некоторая неловкость. А как я на него посмотрел, уже и сам не мог себе ответить. Получалось ли у меня скрывать немыслимое отчаяние и безнадёгу, что творились у меня в душе? Не знаю. Но, зацепившись взглядами, мы с ним оба вдруг замерли. Смотрели друг другу в глаза и молчали. Это стало как… вся жизнь перед глазами. Воспоминая, кроша остатки воли в пыль, врывались в мозг. Я видел нашу с Саней жизнь яркими вспышками. Наше тепло, наша любовь. Радости, заботы, планы, мечты. Общие. Вскоре я уже умолял его взглядом – невольно, неконтролируемо: «Саня мой, не уходи!» Он словно услышал меня, замешкался, губы сжал так сильно, что их почти не было видно. Опустил взгляд и будто упёрся им во что-то странное. Я, проследив, опустил голову. Саня смотрел на мои руки, сжимающие кружку. Стоп, нет. Он смотрел на саму кружку. Эту здоровенную почти плошку, ему подарили на работе на какое-то из двадцать третьих февралей. И ему нравилось пить из неё чай. Не то чтобы проникся особой любовью, просто из-за размера. Любил, даже перекусывая, обильно запивать. А я сейчас неосознанно схватил её. Ничего особенного, конечно, не случилось. Всей посудой мы пользовались вместе. Но эту кружку я брал редко, так как в таких объёмах даже свой привычный растворимый кофе не пил. – Ты заберёшь? – вскинул я взгляд. – Я помою. Саня очень поспешно покачал головой, отрицая. – Я… джезву возьму... Интонация получилась почти вопросительной. Хотя джезву Сане вообще родители подарили. Тем более я ей совсем не пользовался. Мне почему-то по вкусу больше всего нравился растворимый или из кофе-машины. А Санька кайфовал от зернового. У нас в компании все оказались заядлыми кофеманами. Но я в этом плане от коллектива отрывался. На последний день рождения парни скинулись и подарили мне отличный аппарат со словами, чтоб я не травился искусственной дрянью. И я, как ни странно, действительно проникся и пил довольно часто кофе. А Саня покупал зёрна какие-то, как говорил, особенно классные. Молол сам же. Но в кофе-машине тоже варил, само собой, когда торопился. С появлением Петьки, я стал не одинок в своём равнодушии к кофе. Петя вообще пил его крайне редко, предпочитая чай. И уж джезвы-то у него или не было, или валялась какая-нибудь, как гостевой вариант. Так или иначе, но забрать свою Саня мог совершенно спокойно. Да я бы отдал её, даже если бы сам купил, даже если бы она была инкрустирована бриллиантами, даже… я бы отдал Сане всё. За улыбку, за ласковый взгляд, за один поцелуй. – Да-да! – я опомнился и подорвался с места. – И кофемолку, и кофе тоже возьми… пожалуйста. Они же твои. А я не пью ж совсем. – Ладно, – тихо сказал Саня. Я полез в шкафчик и вытащил аж три больших упаковки, две из которых даже не были ещё открыты. А Саня достал джезву и кофемолку, положил их в большой пакет, оставил его раскрытым на столе и отошёл. Я всё сложил в пакет и тоже отступил. Мне начало казаться, что я нахожусь в какой-то сумасшедшей иллюзии. А в своей реальности я вдруг почувствовал кофейный аромат. Так бывало в те моменты, когда я только просыпался. Чаще всего Санька вставал раньше меня. А я в полудрёме ощущал запах кофе, который Саня варил. И всё это было так привычно тепло, так… реально. Мне не хотелось пить сам кофе. Но его вкус на губах Сани становился для меня афродизиаком моментального действия. Я инстинктивно сглотнул и опустил голову, чтоб не смотреть на Саню. Сдерживаться становилось всё сложнее. Рисковал сорваться уже в унизительные мольбы. Первый срыв – спонтанный и резкий – оправдывался тем, что Саня саданул по самому больному вопросу. И мои клятвы у ног Сани даже смутили его. Я готов был виниться перед ним как угодно – ничто не унижало бы меня. Но повторные попытки обещаний или просьб о прощении, скорее всего, выглядели бы попросту жалко и не дали бы желаемого результата в данный момент. Зато мог запросто увидеть во взгляде Сани презрение. Он ещё покопался в прихожей. Я старался не смотреть, не думать. Подошёл к окну и вдыхал холодный воздух чуть ли не с жадностью. В конце концов, я услышал, как открылась дверь. Вцепился руками в подоконник и не разжал пальцы, даже когда она захлопнулась. Только через несколько минут я смог заставить себя пойти в прихожую и запереть дверь на замок. А потом осел перед ней на пол. Точка невозврата. Теперь наша. * мотэк шели - любимый мой.