Если ты идёшь через ад...

Я метался по комнате, как по клетке. Виня себя за то, что отпустил, оправдывая тем, что удерживать насильно не мог. А именно так бы и получилось в данном случае. Мозг взрывался к чертям от бессилия и безысходности. Я оделся, достал лопату с лоджии и пошёл откапывать машину. В половине шестого вышел Фёдор. Постоял, повздыхал глядя на свой фронт работы и взялся за лопату. Снег перестал идти, я вычистил тачку до состояния «ни снежинки» и взялся помогать дворнику. Он посмотрел на меня удивлённо. – Не спалось. Вместо пробежки, – криво улыбнулся я. С половины седьмого к своим машинам начали выползать соседи. К половине восьмого многие уже уехали. За девушкой из моего подъезда, которая частенько парковалась рядом со мной, приехало такси. Она даже не стала пытаться чистить машину. Ещё двое, которых я знал так же – по тачкам, пошли на общественный транспорт, видимо. Мы с Фёдором закончили тротуары. Он поблагодарил и обещал в следующий раз почистить мне машину. Я взмок до седьмого пота, зато удалось хоть немного отвлечься и сбросить зашкаливающее нервное напряжение. Дома долго стоял под душем, потом ощутил, что зверски проголодался и пошёл на кухню готовить завтрак. Первое, что попалось мне на глаза – телефон и альбом Сани. Я остолбенел и даже не дышал. Наконец вздохнул судорожно и взял сразу и то и другое. По поводу телефона я не очень переживал. У Сани был второй – рабочий. Для экстренных случаев ему должно было хватить. Всё остальное общение можно было спокойно вести в сети. Для меня же появился отличный повод заехать к нему сегодня. Если Саня не вернулся сразу и не позвонил, не написал до сих пор, значит, он не вспомнил про забытые вещи. Сейчас он, возможно спал. Я не стал звонить на его второй телефон, а написал в ВК, зная, что приложение установлено у него на всех гаджетах: «Сань, ты телефон забыл. У меня только две встречи сегодня, в офис заезжать не буду, могу завезти тебе после часа». Его экран ожил, показав часть моего сообщения и через некоторое время потух. Я положил вплотную свой телефон. Мы всегда так их оставляли вечером на тумбочке с Саниной стороны. Чаще всего он просыпался раньше, а после его ухода, я спал на месте Сани, обняв его подушку. Так что, обоим было удобно. Налил себе чай, положил кусок колбасы на ломоть хлеба. Ел, гипнотизируя взглядом альбом Сани. Знал, что открою его, но почему-то оттягивал этот момент, словно чего-то боялся. Чего? Наверняка, как и раньше, там были просто наброски и случайные рисунки. Но у меня не выходил из головы жест Сани. Ночью он накрыл альбом рукой. Прежде он никогда так не делал, да и сейчас показывал мне фотки уже готовых рисунков для заказа. Я проглотил последний кусок, не заметив толком вкуса еды. Помыл руки, вернулся к столу и открыл альбом. В нём было восемь портретов одного человека. Меня. Я зависал на каждом, потом листал лихорадочно быстро, снова вглядывался долго. Последний рисунок был незакончен, но глядя на него, понимал, что начат он был этой ночью. Все мои эмоции… моя радость, моё отчаяние, моя любовь. Всё, что я чувствовал вчера вечером, Саня передал на портрете. И, видя другие, я будто смотрел в зеркало в те моменты, когда… Вот я смотрю на Саню, когда он болеет. Вот соглашаюсь на отношения без обязательств. Тону, глядя в глаза Сани, и схожу с ума от желания. Радуюсь и восхищаюсь, когда он рассказывает про свой большой заказ. Сжимаю зубы, когда слышу пресловутое «я позвоню». Чувствую вину, безысходность, безнадёжность, сильнейшую боль и тоску – после того как вижу его и мой портреты. Клянусь Сане, что никогда больше не подниму на него руку, никогда не буду ревновать. Умоляю его не уходить. Я задохнулся почти так же сильно, как в тот день, когда Илюха доходчиво объяснил, что Саня мне не изменял. Распахнул окно и глотал воздух, упираясь руками в подоконник, а лбом в раму. «Саня мой, что же мы оба творим? Мучаем друг друга. Обманываем сами себя». Утреннюю встречу я провёл отвратительно. Еле доехал, несмотря на то, что час пик уже прошёл. Первый сильный снегопад, как всегда, для коммунальщиков «подкрался незаметно». Мелких аварий случилось много, и пробки, по всей видимости, предполагались на весь день. Потом никак не мог сосредоточиться на работе, собрался только под конец, но смог лишь договориться ещё об одной встрече для более детальной презентации. Когда вышел и сел в машину, прилетел ответ от Сани: «Не надо. Я вечером сам заеду, если у тебя нет других планов». «Нет, я буду дома», – написал я в ответ. Вторую встречу я отработал лучше, но всё равно обрадовался, когда закончил. Сегодня мне было совсем не до работы. По дороге заехал в магазин. Дома убирался, готовил и то и дело рассматривал свои портреты, превратив это чуть ли не в ритуал. Например, пропылесосил, тщательно помыл руки, сел на кровать и долго смотрел на каждый. Почистил картошку, помыл руки, сел за стол и вновь подолгу вглядывался. Даже хотел сфотографировать рисунки, но решил честно попросить на это разрешение у Сани. Понимал, что сегодня мы встретимся в последний раз. Он явно не на пять минут собирался заскочить, иначе бы согласился, чтобы я завёз ему альбом и телефон. Я был благодарен за то, что он тоже наверняка хотел поговорить, но у меня уже не было сил думать, планировать… пытаться. Саня пришёл около восьми. Он не побрился, выглядел усталым. Помялся немного в прихожей, разделся, почти не глядя на меня. – Ужинать будешь? – спросил я. – Нет, – ответил он тихо. – Ладно, – мы продолжали стоять в прихожей, и я позвал его в комнату. – Сюда принёс, чтоб не запачкать, пока готовил, – сказал я, указывая на стол. Я положил туда его футболку, сигареты, зажигалку, которые он тоже ночью забыл, телефон и рядом с ним – альбом. Не собирался обманывать Саню, что не видел его рисунки и не стал класть его вещи так, как он оставил. Саня глубоко вздохнул и сел на кровать. Поднял голову и посмотрел мне в глаза: – Не получается у нас, Дим. Непонятно было, спрашивал он или констатировал факт. В любом случае, я не мог ничего ответить. Навалилось опустошение, обречённость. Я молча подошёл к нему, сел перед ним на колени и прижался лбом к его ноге. Не знаю, сколько мы так сидели. В какой-то момент я почувствовал его руку у себя на голове и не сразу поверил в это. Саня сначала просто прикоснулся, потом запустил пальцы в волосы и вдруг сильно рванул. – Ты… ты… сука ты, уёбок долбанный, мудила безмозглый… Саня разразился каким-то немыслимым потоком брани. Я даже не все слова и фразы такие знал и так охренел, что даже не чувствовал толком, как он дёргает меня за волосы. А потом он словно мигом выдохся и опустил руку. Я поднял голову. Саня не смотрел на меня. Вдохнул и вывалил всё, что чувствовал после нашей ссоры. Все свои эмоции, обиду. Всё, что так тщательно пытался скрывать, сейчас лилось потоком боли и отчаяния. Рассказал про ту жуткую ночь. Как он волновался, издёргался весь в поезде, торопился ко мне, а увидел… что-то. Не меня, не человека вообще. Я слушал, и меня трясло, как припадочного, зубы стучали так, что отдавалось, кажется, даже в желудке. – Это был не ты, не ты, не ты! – повторял Саня, глядя в сторону и ударяя кулаком по спинке кровати. Он видел в моих глазах нечеловеческую злость, ярость, бешенство, порождённые какой-то отравой или потусторонней бездной. Никакое бухло не могло сотворить такое с сознанием. Это был кошмар наяву, который невозможно забыть. – Идиот, блядь, тупой. Кому ты поверил?! – крикнул Саня, посмотрев на меня. – Драной кошке?! Я резко перестал дрожать или попросту перестал чувствовать своё тело. Смотрел Сане в глаза, не отрываясь, а он продолжил меня полоскать: – Сука, какая же ты сука! Говнюк недоделанный. Я же люблю тебя, дебила кусок! Люблю тебя, Димка! Недоумок ты грёбанный! Санино лицо у меня перед глазами помутнело, расплылось, задрожало блестящими бликами. Я захрипел, втягивая воздух, и резко выдохнул с рыком, стоном. Мне хотелось орать, но горло сжимало судорогой. – Блядь-блядь, – повторял Саня, переходя на шёпот. Обхватил мою голову руками и наклонился ко мне. Я не мог рассмотреть его лицо. Почему-почему-почему?! Я будто внезапно и неумолимо слеп. Вдобавок к мути появилась резь в глазах. Сильно сжал веки и открыл глаза. Всё вокруг прояснилось, а по моим щекам потекли слёзы. – Придурок ты, – прошептал Саня и поцеловал мои глаза, лицо, губы. Я прижал Саню к себе и целовал в ответ. Меня опять трясло, не мог больше сдерживаться, уткнулся ему в шею и рыдал, заходясь спазмами и глухим воем. А когда немного отпустило, то прорвало теперь уже меня. Умолял Саню простить меня, соглашался со всеми его словами и определениями, подобранными для меня, сам обзывал себя практически так же. – Идиот… – шептал Саня, сдавливая меня в объятиях и целуя. – Если ты ещё раз… – Никогда! – перебил я. – Господи-боже, никогда, Сань! Люблю тебя… дышать без тебя не могу… люблю… Саня… Саня м-м… Я запнулся. Мы каким-то образом уже забрались на постель, и я приподнялся, глядя ему в глаза. Дышал тяжело, со свистом, потому что сжимал зубы, чтобы не сказать то, что так давно мечтал, чтобы не назвать Саню… – Твой, – ответил он на мою безмолвную мольбу. Я задохнулся собственным стоном. Слёзы опять потекли по щекам, но, глотая слова, переходя на хрип, шёпот, и даже в мыслях я повторял и повторял: – Саня мой… Саня мой… Саня мой. Эмоциональное безумие в конце концов выплеснулось в страсть. Саня рвал с меня футболку, а я дёргал молнию на его толстовке. Она таки поддалась, хуже обстояло со шнуровкой капюшона. Я рванул неправильно и затянул узел, возился с ним дрожащими руками. Саня вдруг хмыкнул, а потом засмеялся. – Чего ты, Сань? – я шмыгнул носом. Он захохотал громче: – «Любовь и голуби» вспомнил. Я оторопел на мгновение и тоже заржал. – Ну, сам тогда, а я тут, – сполз ниже и, жадно глядя на ширинку, стал расстёгивать его джинсы, – продолжу. При этом снова шмыгнул. – Уйди оттуда со своими соплями, – угорал Саня. – А чё ему сделается-то? В губы, значит, можно было целовать… – Х-хва-атит, – он уже заикался от хохота. Мы отсмеялись, я достал влажные салфетки, вытер лицо и высморкался. И мы снова крепко обнялись. Хотелось прижиматься друг к другу каждым миллиметром кожи. Одежда тем более стала лишним препятствием для этого. Только теперь мы раздевались спокойнее. Утопали во взглядах, наслаждались тягучей нежностью, ласками. Теряли в шёпоте слова, но всё отлично понимали без них. Мы выбрались из постели ближе к полуночи, успев даже подремать после секса. – Бо-оже, Димка, скажи, что приготовил пожрать, я подыхаю с голода, – сказал Саня, открывая дверь ванной. Он даже забыл, что я говорил ему про ужин в самом начале. – Конечно, я же тебя ждал, – догнал его, обнял, подтолкнул, и мы вместе ввалились в ванную. – Я с тобой. – Не-ет, мы тут щас зависнем, а я есть хочу. – И я хочу, мы быстро, – плотоядно улыбнулся я. – Да блин, Ди-м-м… – его возмущённый возглас утонул в моём поцелуе. Быстро не получилось, но Саня не жаловался. Напротив, смотрел моим любимым горящим взглядом. Привычным, родным, от которого у меня ноги подкашивались, а к горлу снова подкатывал ком. Мы мыли друг друга, нежно скользя руками по телу, сдували пену, смеялись, снова и снова ласкались и возбуждались, как голодные подростки. Потом дорвались до материальной пищи. Обожрались до отвала и отвалились-таки обратно на кровать. Мы говорили до утра и не могли наговориться. Соскучились безумно по нашим домашним беседам. Успели поговорить про портрет Пети. Причину моего столь мощного срыва. Саня опять меня всяко-разно обложил. Илюха им со Славкой рассказал, после того как вернулся от меня. Перед этим они охреневали и всё никак понять не могли, с чего меня переклинило до такого безумия. Видимо, Илья надеялся, что Саню это как-то охолонёт. Но он только ещё больше вызверился от такой моей глупости. Правда, признался, что потом думал и о своей частичной вине. Я в этот момент аж подавился и стал протестовать. Он сам толком не знал детали отношений Дэна с Петей. Тот до последнего не говорил особо ничего. А когда уже они сошлись окончательно, Саня не стал мне про это сообщать, так как вообще старался поменьше упоминать при мне Петьку. В этом он продолжал считать себя неправым, но на портрет даже подумать не мог. Я снова и снова, фигурально выражаясь, посыпал голову пеплом и уверял Саню, что во всей истории с моим помутнением рассудка нет ни грамма его вины. Проснулись ближе к обеду. У обоих были неотвеченные вызовы на телефонах. Ночью мы выключили звуки. Мне звонила Настя, Илюха и кто-то неопределённый, Сане – Петька. Мы перезвонили им по очереди и молчали, когда кто-то из нас разговаривал. Я не был в обиде, что мы вроде продолжали скрываться от всех. Не собирался форсировать события и орать всем и каждому о том, что мы снова вместе. Тем более не настаивал на Санином переезде. Всё у нас случилось на сильнейших эмоциях. Почва пока была очень зыбкой, и я не хотел давить на Саню. Нам ещё о многом нужно было поговорить. Я решил рассказать ему обо всём, даже о своём кошмарном монстре. Саня сам наверняка многое чувствовал, понимал обо мне. Не зря же нарисовал меня с мордой твари. Да и говорил я ему в квартире у Петьки в двух словах. Полуправду, конечно, мол, приснилось. Тем не менее, всё он понял правильно. Сам вчера обмолвился на эмоциях о «драной кошке», да и в ночь нашей ссоры видел меня насквозь лучше, чем я сам. Илюха звонил просто так, а Настя звала в гости и, если поеду, просила «заодно» забрать несколько мешков кошачьего корма и наполнителя для туалета из центра доставки интернет-магазина. Я посмеялся и обещал привезти. У Сани тоже были дела, но я всё равно до дрожи не хотел расставаться. – Ты приедешь сегодня? – спросил я, обнимая его. – Ага-а, – тянул он, закрывая глаза и подставляя шею под поцелуи. Я вообще почти не выпускал его из объятий, а он был только рад. Мы даже завтракали, поставив стулья вплотную. В итоге толкались локтями, Саня таскал ту же самую яичницу у меня из тарелки со словами: «У тебя вкуснее». Я пришёл к выводу, что вкуснее всего брать губами кусочки из его губ. Насилу собрались, но целовались, даже стоя одетыми перед дверью. Договорились, что я подброшу его до Петьки. Я ещё внезапно отметил для себя, что ни разу – ни теперь, ни раньше – его квартиру Саня не называл домом. Как-то всё время уходил от прямого обозначения. – Так во сколько за тобой заехать? – Чай доберусь, Дим. – Да я приеду, ты что? – Ладно, – согласился Саня, – в восемь, может? – Так поздно? – я ошарашенно посмотрел на Саню. – Ну время-то уже три, – хохотнул он. – Блин… просто я уже скучаю. – И я, – Саня потёрся щетиной о мою щёку, – давай в семь, мне порисовать ещё надо немного. – Хорошо. Кстати, я могу приехать и подождать тебя. Саня заржал: – Угу, конечно. – А что? Чаю заварю. У Петьки чайников вон пять штук. В стеклянном, где каркаде был, ты как завариваешь вообще? Пока кипяток заливаешь успеваешь покурить? – Ах-ха, не, он классный. Там суть… короче, заезжай полседьмого, вместе заварим. – Ага. Я довёз Саню до дома Петьки. Погладил по колену, буквально «сожрал» взглядом, чертыхаясь про себя из-за того, что не мог поцеловать. Саня скользнул по моей руке ладонью, а потом взял обеими руками и сжал. Я повторил себе, что мы увидимся через несколько часов и всё-таки отпустил его. Дальше так хорошо начавшийся день стал портиться. Сначала я проторчал в очереди в центре выдачи заказов. Несмотря на выходной день, там образовалась приличная очередь. На выдаче у них работало только два человека, при этом они потеряли посылку какой-то девушки. Искали мучительно долго. Народ возмущался, я воткнул в уши наушники и включил музыку погромче, чтоб тоже не раздражаться. Когда в конце концов получил и погрузил мешки с кошачьим кормом, встал в глухую пробку. При выезде из этого злосчастного центра не разъехались два «оленя». Притёрлись, тем самым перегородив и без того довольно узкую дорогу и единственный выезд на проспект. В общем, приехал я к Насте злющий, как тысяча чертей. Она тут же задобрила меня вкусным обедом. Я быстро оттаял, к тому же вспомнил о Сане. Улыбка наползла на моё лицо и, казалось, ни что уже не испортит мне настроение. – Ну вот, другое дело, – смеялась сестра, – а то пришёл чернее тучи. – Это всё твоя стряпня, – похвалил я. – Ты и без неё выглядишь отдохнувшим и довольным. Торопишься куда-то? Я сглотнул, всё ещё улыбаясь, и прикусил губу. Понял, что всю дорогу машинально поглядывал на часы. Мда, от проницательной сестры ничего не скроешь. – А что нужно ещё пару мешков откуда-то привезти? – хохотнул я, пытаясь перевести дело в шутку. – Нет, Дим, просто хотела поплавать позвать. – А-а, не, сегодня не получится, – я замешкался. Причина сходу не придумалась, пауза затянулась, и я решил попросту промолчать. – Ладно, – сказала сестра, но напряжение между нами появилось снова. Я постарался как-то вырулить. Рассказал пару забавных случаев на работе. Настя посмеялась, но потом всё же спросила в лоб: – Дим, ты ничего не хочешь мне рассказать? – В смысле? – торопливо спросил я и занервничал: – Нет, вроде… Я что-то забыл? Или… ты о чём? Сестра подняла брови и вздохнула: – Не знаю. Прости, мне просто показалось, что мой брат в кои-то веки от меня что-то скрывает. – Насть, я… нет… – сглотнул и сформулировал как смог: – Не скрываю, Насть, я тебе рассказываю всё, что могу. Она поглядела на меня пристально и кивнула. Мне совсем не нравились эти скользкие ситуации у нас с Настюхой. Но, честно говоря, я не до конца понимал, с чего она так заморочилась. Никогда раньше она не требовала от меня детальных отчётов о моей жизни. Допустим, чувствовала, что брат что-то недоговаривает, но должна же была понимать, нет, знать по опыту нашего общения, что в своё время я или расскажу, или тема рассосётся и не будет стоить обсуждения. Мало ли какие у меня могут быть личные или рабочие, например, мелкие моменты. Короче, не понял я, что Настя себе напридумывала, но углубляться мне не хотелось, потому что не готов пока был говорить открыто обо всём. Я хотел дать нам с Саней время. Хотел побыть с ним наедине, так сказать, в тишине в эфире. Снова невольно улыбнулся, вспоминая о Сане, ещё раз глянул на часы и стал прощаться с Настей. Пора было ехать к нему. Мы чуть не трахнулись прямо в прихожей. – Димка… погоди… давай н-не… – Даю… Я сполз на пол, поднял край Саниной футболки и самозабвенно целовал его живот. – Блин… не спеши… – Я немножко… только чуть-чуть отсос-с… о-обниму. Саня прыснул: – Ну не здесь, Дим. Я тоже засмеялся, поднялся и спросил: – А что у Петьки сексом заниматься нельзя? Он, как тётки, которые квартиры сдают? Типа баб не водить, притоны не устраивать? Саня уткнулся мне в плечо и затрясся от хохота. Немного успокоившись, сказал: – Давай до дома подождём, просто хочу нормально, чтоб поваляться потом и не бежать никуда. У меня перехватило дыхание, я инстинктивно сжал Саню сильнее. Он тут же понял – почувствовал, на какие слова я так реагировал. Улыбнулся немного сконфуженно и опустил голову. «Нет-нет-нет, Саня мой. Не надо от этого теряться, тем более стесняться. Привычка называть домом мою квартиру – самая что ни на есть правильная привычка. А главное, это же чистая правда. Твой дом. Наш дом». Всё это вихрем пронеслось у меня в голове. Я поцеловал его макушку, висок, скулу, краешек губ: – Да, Сань, конечно. Прости, я просто не могу спокойно… рядом с тобой. Я это… чай же обещал, ща заварю. – Не, я уже закончил на сегодня. Глянь, кстати. Я посмотрел очередной портрет, который Саня сегодня дорисовал, и другие рисунки и наброски. Хвалил я всё, хотя Саня говорил о мелочах, о том, что какие-то нюансы ему ещё не везде нравятся. Но мне искренне нравились все его работы. Причём даже непредвзято. В каждом рисунке Саня умело создавал совершенно живых людей с яркими, настоящими эмоциями. – А у тебя завтра, какие планы? – спросил Саня, одеваясь. – Никаких, – развёл я руками. – Может, я тогда возьму альбом и порисую днём? – Да! Да, Саня мой, – я чуть не прыгал от радости. «И все свои вещи возьми заодно, я за десять минут тебе всё соберу, а дома выстираю, высушу, поглажу, разложу по полочкам… по твоим пустым сейчас полкам», – мечтал я, обнимая Саню и вдыхая его запах. – Тебе в понедельник на работу? – спросил я, целуя его шею. – Ага-а… Точно, надо тогда одеться сразу… Или завтра заскочу?.. Саня рассуждал сам с собой. – Лучше возьми вещи, – сказал я, прихватил губами его мочку уха, а потом продолжил томным голосом: – А то, боюсь, помнём. Он рассмеялся, но потом так и сделал. Сложил одежду для работы в пакет, а сам надел тёплый спортивный костюм. Дома мы действительно всё перемяли, скидывая одежду и наступая на неё, добрались до кровати и снова не вылезали оттуда, пока не захотели есть. Ночью вновь много говорили. Я рассказал ему про тварь. – Санька мой, Саня, понимаю, ты можешь… посчитать меня сумасшедшим и послать к чёрту на рога, но я не могу… и не хочу от тебя ничего скрывать, – у меня голос дрожал, уже когда я начинал. Саня был шокирован, но не испугался. Говорил почти всё то же самое, о чём думал и я сам. Что это защитная реакция психики, что подсознание таким образом не принимало и отгораживало меня от непривычных, чуждых мне эмоций и чувств. И даже успокаивал, когда меня колбасило от гнусных воспоминаний и страха, что покажусь Сане омерзительным. Но он понял меня, рассказал уже без сильных эмоций, что ощущал, видел в ту ночь. Несвойственное мне, противоестественное поведение, словно, и правда, вселился кто-то. Игры разума, мать их. Потом эти ощущения сформировали у него образ, который он воплотил в рисунке. Саня вспомнил, как был потрясён, когда узнал, что я вообще понял, знал о существовании его нарисованных «таблеток». Плавно перетекли к теме о том, как глубоко и сильно мы друг друга чувствуем. У меня опять дыхание перехватывало. Наслаждался бесконечно, целовал Саню везде: – Саня мой… родной мой… как же я тебя люблю. В тысячный раз просил у него прощения, сожалел, клялся, что больше никогда эта тварь не возродится.